Матросы «гасят» дикарей - Зверев Сергей Иванович - Страница 19

– Выбора нет, товарищи офицеры, – устало возвестил Глеб. – Бросить свою соотечественницу мы не можем. И дело не в том, о чем вы там втихомолку ухмыляетесь и перемигиваетесь. Если бы злоумышленники похитили глухонемую полоумную старушку, гражданку России, мы все равно были бы обязаны догнать преступников и освободить соотечественницу… – Он почувствовал, что краснеет, и рявкнул: – А ну, прекратить ухмыляться и перемигиваться! Неоценимый вклад в копилку вселенской глупости мы уже внесли, продолжаем в том же духе! Антонович, у тебя вроде техническое образование, сможешь перелить горючку в наш бак?

– Может, лучше катер завести? – задумался Антонович. – Имею подозрение, что в этом корыте горючки до хренища.

– Попробуй, – усмехнулся Глеб. – Но если у «котиков» не получилось, то почему получится у тебя? Пробуй, Шура, пробуй, но не забывай, что мы не можем тут торчать до вечера.

Прав известный юморист: каждый русский по-своему уникум (а вместе ничего не получается). Забурившийся в машинное отделение Антонович гремел железом, сложно выражался, ворчал, что поломка оказалась безнадежная, сделать ее невозможно, что эту ржавую ванну пора под пресс, панель раскурочена, приходится замыкать стартер напрямую. Неожиданно двигатель взревел, и из всех люков повалил прогорклый синий дым. Спецназовцы кашляли, проклинали российскую смекалку, но в душе были рады, а Антонович внизу хохотал, говорил, что это не дым, а туман, пусть скажут спасибо, что нет открытого пламени и что они скоро поедут. «Условия путешествия становятся комфортными», – радовались бойцы, выбирались из укрытий, хватали под мышки мертвецов, стаскивали их на заднюю палубу, укрывали брезентом, терпеть их присутствие под боком было по меньшей мере странно. Антонович забрался в рубку, принялся на малом заднем ходу вытаскивать катер с отмели. Трещали гнилые деревья за кормой, разгонялся винт, вспучивая воду, заросшую тиной. Пробоин ниже ватерлинии, кажется, не было, судно пятилось вниз по течению и не тонуло.

Антонович выпрыгнул из рубки, бросился в машинное отделение, через несколько секунд синий туман выплюнул его обратно, он снова взлетел в рубку, и катер с натугой принялся разворачиваться. Бойцы залегали по бортам, вили гнезда, сооружали брустверы из разбросанного по палубе хлама…

Скрипя и чихая, катер шел против течения, огибая поваленные в воду деревья.

Джунгли проснулись, гудели, гомонили, крякали. Река входила в очередной меандр, теперь она изгибалась к западу. Слева приближалась обрывистая возвышенность, с нее свисали мочала травы, сползали ветки стелющегося кустарника, усеянные лиловыми цветами. Бойцы ахнули, из сельвы выпорхнули две ослепительно яркие крупные птицы, помахали крыльями и уселись на ветке проплывающего мимо катера дерева.

Ничего подобного Глеб в жизни не видел, хотя путешествовал и по южным странам.

Этот вид, похоже, относился к эндемикам, у птиц были желтые головы, отдаленно напоминающие голубиные, фиолетовые вытянутые клювы, загнутые вниз. Тушки – словно шубки. У одной бордовая, у другой – махровый насыщенный кумач. Хвосты красиво свисали, невероятно густые, метровой длины, переливающиеся всеми цветами спектра… «Райские птицы!» – подумал про себя Глеб. Они сидели рядом, словно попугаи-неразлучники, одна склонила голову влево, другая вправо, и пристально смотрели на проплывающий под хвостами странный предмет…

Эти паршивки отвлекли внимание! Место для засады было выбрано идеально!

Противник действовал слаженно и грамотно в гробовом молчании. Двое подплыли сзади, вскарабкались на корму, двое спрыгнули с глиняного обрыва на палубу, и все накинулись одновременно!

Такого хамства никто не ожидал! Сработал фактор внезапности, офицеры растерялись.

Каждый из атакующих знал свою цель. Дюжие, мускулистые, в оборванных теннисках, раскрашенных в камуфляжные тона, у них не было никакого оружия, но они свято верили в действенность внезапности и кулаков. «Морские котики» – пропащие души!

Налетели, как ураган, молотя кулаками налево и направо. Вконец озверевший Стюарт Мэрлок, бешеный, утробно рычащий, набросился на Глеба, и тот, к стыду своему, не успел развернуть пистолет. Опомниться не успел, как оружие вылетело из рук, обезумевший бык схватил его за грудки, и Глеб почувствовал, как палуба уплывает из-под ног. Он заорал с нарастающей обидой в голосе. Страшная пасть разверзлась перед глазами, его швырнули обратно на палубу, и стальной кулак уже летел в лицо.

Глеб дернул головой, ухо вспыхнуло, как будто в него воткнули раскаленную кочергу. Но устоял, ударил в челюсть и попал, но такую челюсть и кувалдой не пробить.

Стюарт Мэрлок дернул головой, хищно осклабился, дескать, эх, мальчишка!

Бросились одновременно, Глеб пригнулся, нырнул под руку, ударил локтем в бок и почувствовал, как вслед за ухом вспыхнуло правое бедро. Да так и инвалидом можно остаться! Снова сбились, как два непримиримых волкодава, не обращая внимания на боль, рычали, газовали, отвешивали плюхи, каждая из которых могла бы завалить быка! Из носа снова текла кровь. Скользящий удар по скуле противника не прошел задаром, костяшки кулака порвали кожу, и с физиономии Мэрлока сочилась кровь, как из дырявого крана… А в округе – полная дичь! Рыжий «котик» с плоской мордой и залысинами, он спрыгнул с обрыва вместе с Мэрлоком, навалился на Семена, который не успел выстрелить, и, плотоядно хохоча, валял его по палубе, колотил по почкам.

Семен терпел, тужился, но его зажало, как в тисках, глаза вываливались из орбит, скрипели зубы. Поскользнулся Становой, он пальнул из штурмовой винтовки, но только мимо кассы, и проворный латинос по имени Мигель, скользкий, мокрый, ускользающий из рук, прыгнул прямо на него, ударил несколько раз по ушам, ввергая в прострацию. Повалил, оседлал, но ненадолго. Злобному блондину по имени Кенни крупно не повезло, он поскользнулся на трубе, а когда утвердился на своих двоих, ему уже скалился в физиономию взбешенный Антонович, мог бы выстрелить, но почему-то не стал, треснул по скуле прикладом, и блондин покатился, врубившись хребтом в обшивку надстройки. Начал извиваться, застонал. А Антонович уже летел на подмогу Становому, которого окучивал смуглолицый американец. Пнул в хребтину, сбрасывая с товарища. Становой вскочил, взбаламученный, дезориентированный, но разобиженный на весь белый свет, погнал латиноса тяжелыми зуботычинами к борту. Но и тот в долгу не оставался, умудрялся отвечать, дважды врезал спецназовцу по животу.

Семен ухитрился перевернуться лицом вниз, забросил ногу противнику за голову, поумерив его прыть, сдавил горло, а там подоспел и Антонович с огрызком ржавой трубы, отоварил широколицего по спине с молодецким замахом. Тот с воплем покатился по палубе, но как-то извернулся, махнув ногой, и злорадно гогочущий Шура, меняясь в лице, треснулся хребтиной о скользкий настил…

Это было какое-то клиническое помешательство. Мэрлок опять летел на Глеба, широко расставив ноги, брызгая слюной, а у того уже не было сил, чтобы остановить этого взбесившегося вепря. Он рухнул командиру «котиков» под ноги, а тот неважно видел и плохо думал, споткнулся… и Глеб завыл от разламывающей боли, когда эта туша чуть не раздавила ему позвоночник. Они вставали, как тяжелораненые, шатались, блуждали глаза, не концентрируясь на цели. Зверская усталость гнула к земле. Про оружие, лежащее на палубе, давно забыли, настоящие мужчины выясняют отношения только кулаками. Снова сходились, бодались лбами, наносили удары, уже не причиняющие вреда здоровью. Разошлись, уставились друг на друга с испепеляющей ненавистью. Сил лупиться больше не было, вставали плечом к плечу, «стенка» к «стенке».

Скалили зубы, с которых стекала кровь, сжимали кулаки, что-то хищно рычали, шипели, фыркали. А судно неторопливо поднималось по течению, пока препятствий не было. Но впереди метрах в двухстах уже мерцала излучина, и в этой связи нужно было что-то предпринимать.

У Глеба все плыло перед глазами, люди расплывались, ныло ухо, трещало бедро.