Уик-энд Остермана - Ладлэм Роберт - Страница 19

Поезд медленно тронулся с места, плавно набирая скорость. Джо не сводил глаз с огромного человека, державшего дверцу машины. Внутри у него все клокотало от ярости, но он понимал, что криком и угрозами здесь не поможешь. Шофер сделал шаг назад и быстро зашагал к «Роллс-Ройсу». Кардоун распахнул дверцу и вышел на платформу.

– Эй, привет, Джо! – окликнул его Амос Нидхэм, который только что сошел с поезда, – вице-президент промышленного банка Ганновера и председатель комитета по чрезвычайным ситуациям клуба Сэддл-Вэлли. – Вам, биржевикам, все нипочем. Когда становится совсем туго, вы попросту остаетесь дома и ждете, пока обстановка прояснится, так, а?

– Ты прав, Амос, – рассеянно подтвердил Кардоун, украдкой наблюдая за водителем «Ройса», который сел в машину и завел мотор.

– Я тебе вот что скажу, – продолжал Нидхэм. – Не знаю, куда вы, парни, нас заведете!.. Слыхал, как котируется Дю Понт?[8] Остальные плавают, а они берут все даром! Скажу своим директорам, чтобы ходили на спиритические сеансы. На вас, брокеров, никакой надежды! – Нидхэм прищелкнул языком и неожиданно замахал рукой, увидев подъезжавший к платформе «Линкольн-Континентал». – Это Ральф. Подвезти тебя, Джо? Нет, конечно… Ты же на машине.

«Линкольн» подъехал к ним, и шофер Нидхэма открыл дверцу, чтобы выйти наружу.

– Не нужно мне помогать, Ральф. Я еще способен сам сесть в машину. Кстати, Джо… Этот «Ройс», на который ты так внимательно смотришь, напомнил мне машину одного моего приятеля. Хотя вряд ли это его… Он из Мэриленда.

Кардоун вздрогнул как от удара и уставился на безобидного банкира.

– Из Мэриленда? Кто из Мэриленда?

Амос Нидхэм открыл дверцу машины, задержался на мгновение и, добродушно улыбнувшись, покачал головой.

– О, не думаю, что ты его знаешь. Он умер много лет назад… У него было странное имя. Я над ним всегда подшучивал… Его звали Цезарь.

Нидхэм уселся в свой «Линкольн» и захлопнул дверцу.

Проехав по привокзальной аллее, «Роллс-Ройс» повернул направо и помчался по направлению к главной магистрали, ведущей в Манхэттен.

Кардоун остался стоять на перроне железнодорожного вокзала Сэддл-Вэлли. Его охватил ужас.

Тримейн!

Тримейн заодно с Таннером!

Остерман тоже с Таннером…

Да Винчи… Цезарь…

Опять итальянец. Не может быть, что это простое совпадение.

Он, Джузеппе Амбруззио Кардионе, остался один, совершенно один.

«О господи! Боже милостивый! Святая дева Мария! Матерь божья! Окропи руки мои невинною кровью агнца. Господи Иисусе! Прости грехи мои тяжкие! Иисус и Мария! Боже милостивый! Пресвятая богородица! Вразумите меня!

Что я сделал?»

Уже несколько часов Тримейн бесцельно бродил по знакомым улицам Ист-Сайда. Но спроси его кто-нибудь, где он находится, он не смог бы ответить. Адвокат был напуган. Разговор с Блэкстоуном ничего не прояснил.

А Кардоун солгал либо жене, либо секретарше, но это неважно. Важно то, что до Кардоуна сейчас не добраться. Тримейн знал, что охватившая его паника не пройдет до тех пор, пока они с Кардоуном не встретятся и не решат, как быть дальше, как вести себя с Остерманами.

Неужели Остерман их предал? Нет, это невозможно!

Дик пересек Вандербилт-авеню, механически отметив про себя, что приближается к отелю «Билтмор».

Он грустно улыбнулся. «Билтмор» навевал воспоминания о прошлых беззаботных временах.

Он вошел в вестибюль со странным чувством, что сейчас увидит кого-нибудь из друзей своей молодости, и действительно почти сразу же уперся взглядом в человека, с которым не встречался почти двадцать пять лет. Тримейн сразу узнал его, хотя тот сильно постарел за эти годы. Только вот имени не мог вспомнить. Оно бесследно терялось в далеких школьных годах.

Друзья юности неловко шагнули навстречу друг другу.

– Дик… Дик Тримейн! Ведь это ты, Дик, да?

– Да… а ты… Джим?

– Джек, Джек Таунсенд! Как поживаешь, Дик? – Они пожали друг другу руки. – Сколько лет прошло? Двадцать пять или тридцать? Ты прекрасно выглядишь! Как, черт возьми, тебе удается не толстеть? А я распустился…

– Ты тоже выглядишь прекрасно, – солгал Дик. – Нет, в самом деле, очень хорошо… Я не знал, что ты живешь в Нью-Йорке.

– А я здесь и не живу. Просто на пару дней приехал из Толедо. Клянусь, когда я летел в самолете, у меня возникла сумасшедшая идея. Я отказался от номера в «Хилтоне» и подумал, что хорошо бы снять комнату здесь, просто чтобы посмотреть, не заходит ли сюда кто-нибудь из нашей старой компании. Глупо, да?.. И вот ведь, встретил тебя!

– Странно! Действительно странно! Я подумал о том же самом несколько секунд назад.

– Пойдем выпьем!

Таунсенд громко разглагольствовал о корпоративной морали. Тримейн почти не слушал его, он думал о Кардоуне. В третий раз опорожнив свой стакан, Дик обернулся, ища глазами телефон-автомат, который был здесь в дни его юности. Тогда он находился в укромном месте, у служебного выхода, и знали о нем лишь завсегдатаи бара.

Теперь телефона не было. А Джек Таунсенд все говорил и говорил, теперь он вспоминал давно забытые дни, безвозвратно ушедшие в прошлое.

В нескольких футах от них стояли два негра в кожаных куртках. В прежние времена их бы сюда не пустили.

О, чудесные дни юности…

Тримейн залпом выпил четвертый стакан… Этот Таунсенд никогда не заткнется…

Он должен, должен позвонить Джо. Его снова охватила паника… Может быть, Джо что-то знает? Тогда он быстро развеет все сомнения относительно Остерманов.

– Что с тобой, Дик? Ты, кажется, очень взволнован?

– Я все же здесь в первый раз за эти годы… – невнятно пробормотал Тримейн и поднялся. – Мне нужно позвонить. Извини.

Таунсенд мягко удержал его, положив на его руку свою большую ладонь.

– Ты хочешь звонить Кардоуну?

– Что?..

– Я спросил, кому ты собираешься звонить? Кардоуну?

– Ты кто?.. Какого дьявола ты…

– Я друг Блэкстоуна. Не звони Кардоуну. Не делай этого ни при каких обстоятельствах, слышишь? Неужели ты не можешь понять, что сам себе роешь могилу?

– Я ничего не понимаю! Кто ты такой? – Тримейн старался говорить тихо, но голос его гулко разносился по бару.

– Послушай… Кардоун может быть опасен. Мы ему не доверяем. Мы в нем не уверены, как не уверены в Остерманах.

– О чем ты говоришь?

– Возможно, они сговорились. В таком случае ты остался один. Ты должен действовать хладнокровно и попытаться выяснить, как далеко они зашли. Мы будем поддерживать с тобой связь… Мистер Блэкстоун ведь уже сказал тебе об этом, да?

И тут Таунсенд сделал странную вещь. Он вынул из бумажника банкнот и положил его перед Ричардом Тримейном. Он произнес только два слова:

– Возьми это.

Затем он быстро поднялся и вышел из зала.

На столе остался лежать банкнот в сто долларов. «Он что, хотел меня купить? – недоумевал Тримейн. – Нет, это просто символ. Цена. Неважно какая».

Когда Фоссет вошел в гостиничный номер, двое находившихся там мужчин стояли, склонившись над столом, на котором были разложены какие-то бумаги и карты. Один из присутствующих был Грувер. Второго звали Коул.

Фоссет снял шляпу и темные очки и положил их на бюро.

– Все в порядке? – осведомился Грувер.

– Все идет по плану. Если, конечно, Тримейн не слишком напьется в «Билтморе».

– Даже если он напьется, – сказал Коул, не поднимая глаз от карты автомобильных дорог штата Нью-Джерси, – какой-нибудь добродушный, падкий на взятки полицейский все уладит.

– Вы поставили своих людей по обе стороны моста?

– Да. И у туннелей. Иногда он едет в город через туннель Линкольна и подъезжает к дому со стороны Паркуэй… Мои люди все время на связи. – Коул делал какие-то пометки на листе кальки, наложенном на карту.

Зазвонил телефон. Грувер шагнул к туалетному столику и взял трубку.