Протокол «Сигма» - Ладлэм Роберт - Страница 28

Бен был донельзя взволнован встречей с Питером и разъярен раскрывшимся обманом, так что почти полностью утратил способность логически мыслить.

– Все-таки о чем ты все время говоришь? Не пора ли толком рассказать мне, что стряслось?

Питер взглянул на небольшой дом, стоявший чуть поодаль от дороги; его парадную дверь освещал яркий свет галогеновой лампы.

– Сколько там? Пять утра? Но, похоже, кто-то здесь не спит. – Свет горел над подъездом гостиницы.

Он ввел грузовик на укрытую деревьями площадку возле auberge[15] и выключил двигатель. Оба брата вышли из машины. Перед рассветом было холодно и тихо, и лишь из леса, тянувшегося позади гостиницы, доносился чуть слышный шорох, производимый какой-нибудь птицей или зверьком. Питер открыл дверь, и они вошли в маленький вестибюль. Стойка регистрации была освещена чуть заметно мигающей люминесцентной лампой, но за ней никого не было.

– Свет горит, а дома никого нет, – сказал Питер. Бен понимающе улыбнулся: это было одно из любимых оскорблений, которые, не скупясь, употреблял их отец. Он протянул было руку, чтобы нажать на кнопку прикрепленного к стойке маленького металлического звонка, но остановился, так как дверь позади стойки открылась, и оттуда вышла, запахивая на ходу махровый халат, полная пожилая женщина. Она была явно рассержена тем, что ее разбудили, и хмурилась, мигая от света.

– Ja?

Питер быстро и совершенно свободно заговорил по-немецки.

– Es tut mir sehr leid Sie zu sturen, aber wir hatten gerne Kaffee. – Ему жаль, что пришлось потревожить ее, но они хотели бы выпить кофе.

– Kaffee? – старуха нахмурилась еще сильнее. – Sie haben mich geweckt, weil Sie Kaffee wollen? – Неужели они разбудили ее только потому, что захотели кофе?

– Wir werden Sie for ihre Bemuhungen bezahlen, Madame. Zwei Kaffee bitte. Wir werden uns einfach da, in Ihrem Esszimmer, hinsetzen. – Они заплатят ей за беспокойство, – заверил Питер. – Два кофе. Они просто хотели бы немного посидеть в ее столовой.

Все еще продолжавшая сердиться хозяйка auberge, качая головой, поплелась в закоулок, примыкавший к маленькой темной столовой, включила свет и повернулась к громоздкой красной металлической кофеварке.

Столовая была маленькой, но удобной. Несколько больших незавешенных окон, из которых в дневное время, вероятно, открывался красивый вид на лес, окружавший гостиницу, казались совершенно черными. Пять или шесть круглых столов были накрыты накрахмаленными белыми скатертями, на которых уже были приготовлены к завтраку стаканы для сока, кофейные чашки и металлические вазочки с горками кубиков коричневого сахара. Питер выбрал столик на двоих, стоявший возле окна. Бен сел напротив. Содержательница заведения, кипятившая молоко в своем закутке, почти не отрываясь, смотрела на братьев с тем изумлением, с которым люди так часто разглядывают двойняшек.

Питер отодвинул тарелку и серебряный столовый прибор и оперся локтями на стол.

– Ты помнишь скандал по поводу швейцарских банков и нацистского золота?

– Кажется, да. – Так вот, значит, с чем все это связано!

– Это все случилось незадолго до того, как я переехал из Африки сюда. Я внимательно следил за развитием истории по газетам – полагаю, она особенно заинтересовала меня из-за того, что отец побывал в Дахау. – Питер как-то странно и горько улыбнулся. – Так или иначе, но благодаря этому делу возникла целая отрасль юриспруденции. Адвокаты и другие крючкотворы, которых осенила яркая идея подзаработать на уцелевших после холокоста стариках, пытавшихся разыскать следы состояний своих погибших родных. Наверно, я говорил тебе, что прочел где-то о старухе-француженке, выжившей в концентрационных лагерях. А когда она оказалась на свободе, ее начисто обобрал какой-то подонок, французский адвокат, сказавший, что у него имеется информация о принадлежавшем ее отцу депозитном счете швейцарского банка. Адвокат, конечно же, заявил, что ему необходим аванс для того, чтобы провести расследование, вступить в контакты со швейцарскими банками – в общем, вывалил ей целую кучу дерьма. Разумеется, старая леди заплатила ему – хорошенький кусочек в двадцать пять тысяч долларов, – отдав все свои сбережения, до последнего гроша, деньги, которые ей были попросту необходимы на жизнь. Адвокат, само собой, бесследно исчез, а с ним и двадцать пять тысяч. Эта история сильно зацепила меня – я не мог вынести того, что беззащитную старую леди так беззастенчиво ограбили. Я связался с нею и предложил разыскать швейцарский счет ее отца, взяв все расходы на себя. Понятно, что она не сразу поверила мне – а какого еще поведения можно ожидать от человека, которого только что обчистили до нитки, – но после того, как мы некоторое время побеседовали, она все же дала мне разрешение заняться этим делом. Мне пришлось долго убеждать ее в том, что меня нисколько не интересуют ее деньги.

Питер, говоривший все это, упорно глядя в стол, умолк, поднял голову и посмотрел в глаза Бену.

– Пойми меня, эти оставшиеся в живых люди действовали вовсе не из жадности. Они искали справедливости, памяти о своих погибших родителях, искали свое прошлое – то, давнее. Вот зачем им нужны были деньги. – Он повернулся и вгляделся в одно из черных окон. – Даже как законный представитель старой леди, я испытал все неприятности и хлопоты, которые приходится терпеть, когда имеешь дело со швейцарскими банками. Мне говорили, что у них нет никаких документов о таком счете. В общем, обычная история. Эти проклятые швейцарские банкиры – нет, это просто удивительно, ведь они всегда славились тем, что хранят под собственной задницей каждый поганый клочок бумаги с самого начала времен, – так вот, теперь они заявили: увы-увы, но мы потеряли документацию. Вот уж действительно ха-ха-ха! Но как раз тогда я услышал об одном охраннике из того самого банка, где отец леди открыл свой счет. Охранника вышвырнули с работы, потому что он наткнулся на группу людей – служащих банка, – которые глубокой ночью уничтожали кучи документов, относившихся к сороковым годам. И он спас целую охапку документов и бухгалтерских книг от бумагорезки.

– Я смутно вспоминаю, что слышал об этом, – сказал Бен.

Подошла хозяйка с подносом, с мрачным видом поставила на стол металлический кувшин с кофе-эспрессо и еще один – с горячим молоком, а потом, не сказав ни слова, вышла из комнаты.

– Швейцарским властям это очень не понравилось. Нарушение тайны банковской деятельности, все такое, одним словом, ханжеская трепотня. Но никому не пришло в голову поинтересоваться содержимым документов. Я нашел этого парня, он жил за пределами Женевы. Он сохранил все документы, хотя банк и пытался вернуть их, и он позволил мне просмотреть их: а вдруг там найдутся какие-нибудь следы счета отца француженки.

– И? – Бен водил зубцами вилки по узорам на белой скатерти.

– И ничего. Я не нашел там ничего. Но в одной из бухгалтерских книг я обнаружил клочок бумаги. И он мне очень здорово открыл глаза. Это было полностью оформленное, имеющее юридическую силу, нотариально заверенное и снабженное печатями и номерами свидетельство о регистрации корпорации.

Бен промолчал.

– Незадолго до окончания Второй мировой войны была создана некая корпорация.

– Какая-нибудь нацистская затея?

– Нет. Нацистов там оказалось всего несколько; в большинстве своем ее руководители не были даже немцами. Речь идет о правлении, в которое входил кое-кто из наиболее крупных промышленников той эпохи. Там фигурировали Италия, Франция, Германия, Англия, Испания, США, Канада. Имена, которые у всех на слуху, даже ты, Бенно, не можешь их не знать. Это самые настоящие большие шишки мирового капитализма.

Бен попытался сосредоточиться.

– Ты сказал, «незадолго до окончания», ведь так?

– Именно так. В начале 1945 года.

– В числе основателей этой корпорации были и немецкие промышленники?

Питер кивнул.

– Деловое партнерство, которое осуществлялось, невзирая ни на какие линии фронта. Это тебя удивляет?