Протокол «Сигма» - Ладлэм Роберт - Страница 27

Макс сначала никак не отреагировал на известие (Бен ожидал от него именно такого поведения): лицо старика было строгим, в его глазах сверкнул гнев, а не печаль, рот приоткрылся в виде буквы «о». Но в следующий момент он медленно закивал, из глаз хлынули слезы, потекли по бледным морщинистым щекам, а он все кивал и кивал, а потом рухнул на пол. Теперь он был уязвимым, маленьким, беззащитным, а не мощным, несокрушимым человеком, одетым в идеально скроенный костюм, всегда собранным, всегда безупречно владеющим собой.

Макс не бросился успокаивать жену. Они плакали порознь – два острова печали.

Теперь точно так же, как его отец во время похорон, Бен изо всех сил жмурил глаза и чувствовал, как руки подгибаются, не в состоянии удержать тяжесть его тела. Он повалился вперед, вытянув руки перед собой, цепляясь за брата, расслабленно замершего перед ним, и все сильнее и сильнее проникаясь ощущением реальности этого фантома.

– Эй, братец, – негромко сказал Питер.

– О, мой бог, – прошептал Бен. – О, мой бог.

Он чувствовал себя так, будто увидел призрак.

Через секунду к Бену начали понемногу возвращаться силы. Он набрал полную грудь воздуха, обнял брата и крепко прижал его к себе.

– Ты, ублюдок… Ты ублюдок!..

– И это все, на что ты способен? – осведомился Питер.

Бен разжал объятья.

– Какого черта…

Но выражение лица Питера вдруг сделалось строгим.

– Ты должен исчезнуть отсюда. Убирайся из страны как можно быстрее. Немедленно.

Перед глазами Бена все расплылось, и он понял, что это слезы.

– Ты, ублюдок, – снова повторил он.

– Ты должен покинуть Швейцарию. Они пытались разделаться со мной. А теперь они взялись и за тебя.

– Какого черта?.. – тупо повторил Бен. – Как ты мог?.. Что за дурацкая, извращенная шутка? Мама умерла… она не хотела… ты убил ее. – В нем стремительно нарастал гнев, заполнял все вены и артерии; он почувствовал, как его лицо вспыхнуло. Двое мужчин сидели на ковре и смотрели друг на друга, сами не сознавая, что это было повторением сцены из их младенческих времен, когда они могли часами сидеть вот так лицом к лицу и тараторить на выдуманном ими языке, который никто, кроме их двоих, не мог понять. – Что, черт возьми, означает вся эта затея?

– Такое впечатление, Бенно, что ты не рад меня видеть, – сказал Питер.

Бенно… Ни один человек на свете, кроме Питера, не называл его так. Бен поднялся на ноги, и Питер сделал то же самое.

Бен всегда испытывал странное чувство, когда всматривался в лицо своего брата-близнеца: чуть ли не единственное, что он при этом замечал, были различия между ними. То, что один глаз у Питера чуть больше, чем другой. Брови изогнуты по-другому. Рот шире, чем у него, с опущенными уголками. И общее выражение лица более серьезное, более строгое. На взгляд Бена, Питер нисколько не был похож на него. С точки зрения кого-либо другого, между ними не было практически никаких различий.

Бен был буквально ошарашен, внезапно ощутив, насколько сильно он тосковал без Питера, какой зияющей раной явилось для него и продолжало оставаться отсутствие брата.

Он не мог прогнать от себя мысль о том, что исчезновение Питера могло быть связано с каким-то физическим насилием или увечьем.

На протяжении нескольких лет – всего своего детства – они были противниками, конкурентами, антагонистами. Такими вырастил их отец. Макс, опасаясь, что богатство сделает его мальчиков излишне мягкотелыми, посылал их едва ли не во все «школы воспитания характера», где дети проходили курсы выживания – например, должны были прожить три дня, питаясь исключительно тем, что им удастся найти, – а также в альпинистские лагеря и лагеря, в которых занимались походами на каноэ и каяках. Неизвестно, стремился к этому Макс или нет, но он добился того, что между его сыновьями разгорелась ожесточенная конкуренция.

И лишь после того, как Питер и Бен отправились учиться в разные школы, эта конкуренция понемногу пошла на убыль. Расстояние, отделявшее их друг от друга и от родителей, в конце концов позволило мальчикам отказаться от этого соперничества.

– Давай-ка сматываться отсюда, – сказал Питер. – Если ты зарегистрировался в гостинице под своим настоящим именем, то нам придется худо.

Небольшой грузовичок Питера, ржавая «Тойота», был весь облеплен грязью. Кабина оказалась завалена всяким хламом, а сиденья были покрыты видными даже в темноте пятнами и воняли псиной. Питер спрятал машину в роще на расстоянии сотни футов от гостиницы.

Бен рассказал брату об ужасном нападении, которому он подвергся на шоссе около Кура.

– Но это еще не все, – продолжал он. – Мне кажется, что большую часть пути меня сопровождал еще один парень. От самого Цюриха.

– Парень на старой «Ауди»? – спросил Питер и нажал на акселератор. Ревматический мотор дряхлой «Тойоты» взревел, и машина выползла на темную проселочную дорогу.

– Совершенно верно.

– Лет пятидесяти, с длинными волосами, собранными в хвостик; похож на постаревшего хиппи?

– Он самый.

– Это – Дайтер, мой наблюдатель. Моя антенна. – Он повернулся к Бену и улыбнулся. – А также мой, можно сказать, шурин.

– Что-что?

– Старший брат и опекун Лизл. Он только недавно решил, что я гожусь для его сестры.

– Нечто вроде эксперта по слежке? Я быстро заметил его. И вдобавок украл его автомобиль. А ведь я в этих делах настоящий любитель.

Питер пожал плечами. Несмотря на то что было темно, он часто оглядывался.

– Не стоит недооценивать Дайтера. Он тринадцать лет проработал в швейцарской армейской контрразведке в Женеве. К тому же он вовсе не старался укрыться от тебя. Он вел контрнаблюдение. Это была всего лишь предосторожность, к которой мы прибегли, как только узнали, что ты прибыл в страну. Его целью было выяснить, следит ли за тобой кто-нибудь и если следит, то кто. Убедиться в том, что тебя не убили и не похитили. На шоссе номер три твою шкуру спас вовсе не полицейский автомобиль. Дайтер прицепил полицейскую сирену, чтобы обмануть и спугнуть их. Это был единственный выход. Мы имеем дело с высококвалифицированными профессионалами.

Бен вздохнул.

– Высококвалифицированные профессионалы. Ты сказал, что они взялись за меня. Они… Ради Христа, кто – они?

– Скажем, корпорация. – Питер все время смотрел одним глазом в зеркало заднего вида. – Может быть, и сам черт не знает, что они представляют собой на самом деле.

Бен потряс головой.

– А я-то считал, что это я выдумываю какую-то несуразицу. Ты сошел с ума, если только было, с чего сходить. – Он почувствовал, что его лицо вновь запылало от гнева. – Ты ублюдок, эта катастрофа… мне все время казалось, что с ней что-то не так.

Питер несколько секунд молчал, а когда снова заговорил, то Бену показалось, что он думал о чем-то другом; его речь звучала бессвязно.

– Я боялся, что ты приедешь в Швейцарию. Мне все время приходилось вести себя предельно осторожно. Я думаю, они на самом деле так и не поверили до конца в то, что я погиб.

– Пожалуйста, расскажи мне, что же, черт возьми, здесь происходит?! – взорвался Бен.

Питер глядел теперь прямо вперед, на дорогу.

– Я знаю, что это было ужасным поступком, но у меня не оставалось никакого выбора.

– Ублюдок. Отец так и не смог оправиться с тех пор, а мама…

Питер еще некоторое время ехал молча.

– Я знаю о маме… – Его голос сделался стальным. – А на то, что происходит с Максом, мне на самом деле плевать.

Бен, удивленный до крайности, посмотрел брату в лицо.

– Ладно, ты вполне сумел доказать это.

– Ты и мама… Это за вас я… мне было больно. Потому что я знал, чего это будет вам стоить. Ты и понятия не имеешь, насколько мне хотелось войти в контакт с вами, рассказать вам правду. Сообщить вам, что я живой.

– Но сейчас-то ты надумал рассказать мне, в чем дело, или нет?

– Я пытался защитить вас, Бенно. Ни при каких других обстоятельствах я не стал бы этого делать. Если бы я мог надеяться на то, что они убьют только меня и этим ограничатся, я с радостью позволил бы им это. Но я знал, что они возьмутся за всю мою семью. Я хочу сказать: за тебя и маму. Отец… Что касается меня, то отец умер для меня четыре года назад.