Наследие Скарлатти - Ладлэм Роберт - Страница 27

– Что именно вы имеете в виду, мистер Картрайт? Отчеты о наших недавних вложениях, о количестве проданных акций?

– И то и другое, мадам, и многое что еще. Он анализировал фонды – и свои, и Чанселлора, даже ваш собственный, мадам. Он собирался составить полную картину с особым упором на возможности роста и развития. Это сложная задача, но он не сомневался…

– Более чем сложная. И дело здесь не только в честолюбии, – прервала его Элизабет Скарлатти. – Без особой подготовки, боюсь, эта задача неосуществима. – Элизабет по-прежнему стояла спиной к Картрайту и смотрела в окно.

– Мы прекрасно это понимали, мадам. Поэтому мы советовали ограничиться исследованием своих собственных фондов. Я считал, что тогда мне будет легче объяснить все тонкости, а поскольку мне очень не хотелось какими-либо сомнениями подрывать его энтузиазм…

Элизабет резко повернулась и в упор посмотрела на банкира. Ее взгляд заставил Картрайта умолкнуть. Она понимала, что вот-вот доберется до истины.

– Пожалуйста, поясните… Как именно мой сын… изучал свои капиталовложения?

– По ценным бумагам и документам, хранящимся в его личных фондах. Прежде всего по тому, что хранится во втором фонде – фонде капиталовложений и развития, он более стабилен. Он каталогизировал все данные, сравнивал их, чтобы определить, как можно было бы выгоднее поместить капиталы. И, должен признаться, он был удовлетворен тем, как работали с его фондом мы, – он сам мне об этом сказал.

– Каталогизировал? Что вы имеете в виду?

– Он выписывал все ценные бумаги, сроки их приобретения и реализации, сравнивал с биржевыми курсами, таким образом постигая анализ рынка.

– А как он это делал?

– Но я ведь вам уже объяснял! Он сравнивал содержание всех портфелей по годам.

– Где?

– В сейфах, мадам. В сейфах Скарлатти.

– Боже мой!

Элизабет почувствовала, что силы оставляют ее. Она оперлась дрожащей рукой о подоконник.

– И как долго мой сын… занимался этими исследованиями? – Она старалась говорить спокойно, несмотря на все более охватывающий ее страх.

– В течение нескольких месяцев. Если быть точным, то с момента возвращения из Европы.

– Понятно. И кто-нибудь ему помогал? Он ведь был еще недостаточно опытным в данном вопросе.

Джефферсон Картрайт посмотрел Элизабет в глаза – ну уж нет, он-то не дурак. Ей не удастся обвинить его в пренебрежении своими обязанностями: он был обязан обучить Алстера, он его и обучил.

– В этом не было необходимости. Каталогизация прежних капиталовложений – дело не очень трудное. Имена, цифры, даты… А ваш сын – настоящий Скарлатти. Был настоящим Скарлатти.

– Да… был… – Элизабет поняла, что банкир начинает читать ее мысли. Неважно. Сейчас все неважно – все, кроме правды.

Сейфы… Хранилища…

– Мистер Картрайт, через десять минут я буду готова. Я вызову своего шофера, и мы с вами поедем в банк.

– Как пожелаете.

Ехали они молча, сидя рядом на заднем сиденье. Если подозрение подтвердится, его карьере конец. Более того, может последовать и гибель самого банка. Господи, ведь именно он был назначен финансовым советником Алстера Стюарта Скарлетта!

Шофер распахнул дверцу, Джефферсон протянул мадам Скарлатти руку – она ухватилась за нее крепко, слишком крепко. С трудом, не поднимая головы, она выбралась из машины.

Банкир повел ее мимо личных сейфов, мимо контор служащих по длинному коридору в конец здания. На лифте они спустились в огромное подвальное помещение-хранилище – налево, к восточному крылу.

Гладкие стены здесь были выкрашены в серый цвет, проход перегораживала тяжелая стальная решетка. Над решеткой на толстом цементе были выбиты слова: «Восточное крыло. Скарлатти».

В который уже раз Элизабет подумала, что это хранилище похоже на склеп. За решеткой был узкий проход, освещенный яркими, вделанными в металлическую сетку лампочками. В проходе – по две двери с каждой стороны; дверь в конце прохода вела к хранилищу «Скарлатти индастриз».

Ко всему, что составляло смысл ее жизни.

К Джованни.

Каждая из боковых дверей вела к сейфам членов его семьи. Две двери слева – к хранилищам Чанселлора и Алстера. Двери справа – Элизабет и Роланда. Хранилище Элизабет было крайним, самым близким к двери, ведущей к «Скарлатти индастриз».

Элизабет никогда не вскрывала хранилище Роланда – она знала, что в конце концов, когда ее не станет, адвокаты обо всем позаботятся. Это было ее единственной слабостью, актом любви к покойному сыну. И это было правильно. Потому что Роланд тоже был частью ее империи.

Охранник в форменной одежде торжественно, словно на похоронах, поклонился и открыл решетку.

Элизабет стояла перед дверью слева. На табличке, прикрепленной к металлической обшивке, выгравированы слова: «Алстер Стюарт Скарлетт».

Охранник отпер и эту дверь, и Элизабет вошла в маленькую глухую комнатку.

– Заприте за мной и подождите снаружи.

– Слушаюсь.

Она осталась одна. Она была здесь лишь однажды вместе с Джованни. Господи, как давно это было. Годы, века прошли… Как же это было? Он, ничего не говоря о том, что задумал, просто отвез ее в банк. Он так гордился этими хранилищами в восточном крыле! Он провел ее по всем пяти помещениям, словно гид по музею. Он рассказывал ей о тонкостях всех фондов. И он похлопывал по ящикам, в которых будут храниться эти фонды, словно пастух по спинам коров-рекордсменок, которые со временем принесут ему добротный приплод.

И он был прав.

С тех давних пор в комнатке ничего не изменилось.

В одну из стен были вделаны ящики, в которых хранились акции, сертификаты, удостоверявшие вклады в сотни различных корпораций. Все это было предназначено на каждодневные расходы – первый фонд Алстера. У двух других стен стояли каталожные ящики, по семь с каждой стороны. На каждом из ящиков стоял год, год реализации ценных бумаг, содержавшихся в данном ящике. За сменой этих индексов следили служащие банка. В каждом ящике было по шесть ячеек, в каждой из которых лежали бумаги, предназначенные для реализации.

Этих бумаг хватало на последующие 84 года.

Второй фонд. Фонд, предназначенный для развития империи Скарлатти.

Элизабет изучала карточки.

1926. 1927. 1928. 1929. 1930. 1931.

Так значилось на первом ящике.

Она увидела, что возле правого ящика стоит высокий табурет. Тот, кто им пользовался, явно сидел между первым и вторым ящиками. Она взглянула на карточки, прикрепленные ко второму ящику:

1932. 1933. 1934. 1935. 1936. 1937.

Она поставила табурет перед первым ящиком, села, открыла нижнюю ячейку.

1926 год.

Год был разбит по месяцам, перед каждым – индексационная табличка. А за каждой из табличек – небольшая металлическая папка, ушки которой опечатаны восковыми печатями с буквами «У.Т.» староанглийского шрифта.

Год 1926-й был в целости и сохранности. Ни одна из печатей не сорвана. В конце финансового года служащие банка, как обычно, вскроют эти папки и обсудят с Элизабет, как им дальше поступать с этим фондом Алстера.

Она открыла 1927 год.

Здесь тоже все было в порядке – все печати на месте.

Элизабет уже собиралась закрыть ячейку, как вдруг заметила на одной из печатей маленький изъян. Незначительную, еле различимую неровность, которую взгляд менее острый вряд ли бы отметил.

На папке, стоявшей перед табличкой «август», буква «т» чем-то отличалась от предыдущих печатей – она была как бы сдвинута. То же и на папках «сентябрь», «октябрь», «ноябрь» и «декабрь».

Она вытащила августовскую папку и потрясла ее. Затем отогнула проволочные ушки, печать треснула и отвалилась.

Папка была пуста.

Она просмотрела все остальные папки 1927 года.

Пусто.

Элизабет открыла ячейку 1928 года. Все металлические папки были опечатаны той же печатью – со слегка сдвинутой буквой «т». И все пустые.

Сколько же месяцев потребовалось Алстеру Скарлетту, чтобы сотворить эту немыслимую операцию? Как он все это делал? Как вытаскивал бумаги – одну за другой?