Круг Матарезе - Ладлэм Роберт - Страница 57

Гости Гильома де Матарезе сидели потрясенные и напуганные, не в силах встать со своих кресел, словно примерзшие к сиденьям по мановению руки их господина – Гильома де Матарезе. Окаменев под взглядом этого человека, они слушали его последние речи:

– Итак, все свершилось или почти свершилось. Все, кроме вас и еще одного человека, мертвы. Он приведет вас в Бонифацио, и больше вы его никогда не увидите. У вас есть пятнадцать минут на то, чтобы собрать вещи. После этого вы должны встретиться на главной лестнице у выхода. Вы сядете на пароход до Неаполя, а там смешаетесь с шумной толпой. Поторопитесь. Сожалею, но уже некому вынести ваш багаж, и вы сделаете это сами.

– А как же вы, падроне? – спросил его кто-то из четверых.

– На прощанье я подарю вам свою жизнь в качестве наглядного урока. Запомните меня! «Я есмь путь!» Грядите ко мне, идите вперед и будьте моими последователями! Вырвите с корнем, уничтожьте тех, кто погряз в коррупции! – Он приходил во все большее возбуждение и почти рычал. Его слова, подобно заклинаниям, разносились по огромному дому. – А теперь войди! – приказал он кому-то.

Маленький мальчик, пастушок с ближних холмов, вошел в комнату. В руках он держал пистолет. Тяжелый пистолет – ребенок был так хрупок, что мог удержать его лишь обеими руками.

Падроне обратил глаза к небесам и воззвал к богу.

– Делай, как тебе было приказано! – через минуту закричал он мальчику. – Ибо невинный ребенок осветит вам дорогу вперед!

Ребенок выстрелил в голову Гильому де Матарезе…

Старая женщина замолчала, глаза ее наполнились слезами.

– Я должна отдохнуть, – сказала она.

Талейников, словно приросший к креслу, тихо произнес:

– У нас есть вопросы, мадам. Вы наверняка поймете нас…

– Позже, – коротко бросил Скофилд.

Глава 16

Свет утра пробивался из-за окружавших долину вершин, клочья тумана поплыли над полями. Талейников отыскал чай, с позволения старой женщины разжег плиту и вскипятил воду.

Скофилд, прихлебывая чай с явным удовольствием, задумчиво смотрел в окно. Настало время возобновить беседу и выяснить еще многое, так как между тем, что рассказала женщина, и имевшимися у обоих мужчин фактами обозначились несоответствия. Оставалось также неясным, почему она рассказала им все это? Ответ на этот вопрос мог прояснить и содержание ее рассказa, и то, насколько ему можно верить.

Брэй отвернулся от окна и взглянул на женщину, сидевшую у печи. Талейников подал чай и ей, она пила, бережно держа чашку. Каждое ее движение и жест были грациозны, словно она, вспомнив, чему ее учили много десятков лет назад, демонстрировала хорошее воспитание. Василий присел на колени подле собаки и гладил ее, пытаясь подружиться с ней. Подняв голову, он увидел, как Скофилд направился к старухе.

– Мы назвали вам свои имена, синьора, – заговорил Брэй по-итальянски. – А как зовут вас?

– София Пасторини. Если захотите проверить, то запись обо мне должна быть в монастырской книге в Бонифацио. Ведь вы для того спрашиваете, чтобы иметь возможность проверить?

– Да, – просто ответил Скофилд. – Если мы решим, что это необходимо и у нас будет такая возможность.

– Вы обязательно найдете мое имя. Падроне тоже там упомянут, ведь меня поручили ему в качестве подопечной, которая со временем станет невестой для одного из его сыновей.

– В таком случае мы должны поверить вам, – сказал Талейников, поднимаясь с колен. – Ведь вы не будете дурачить нас, отсылая к такому источнику. В те времена подобные записи было не так просто сделать, если они не соответствовали истине.

– Я мало что понимаю в таких делах, – проговорила она и вновь улыбнулась печально, – но я могу понять, что вы сомневаетесь. – Она поставила чашку на край плиты. – Уверяю вас, что я рассказала вам правду.

– Тогда у нас к вам есть очень важный вопрос, впрочем, как и все остальные. Почему вы рассказали нам все это?

– Потому что рано или поздно о таком нужно было рассказать, а, кроме меня, это больше некому сделать. Выжила только я.

– Но оставался еще один человек – тот, кто убил троих убийц, – прервал ее Скофилд. – И пастушок.

– Они не были в гостиной и не слышали того, что слышала я.

– Приходилось ли вам рассказывать эту историю прежде? – задал вопрос Талейников.

– Никогда! – ответила слепая.

– Почему?

– А кому я могла рассказать все это? Посетителей у меня не бывает, кроме тех немногих людей, что живут у подножия холма и приносят мне все необходимое для жизни. Рассказать им – это значит навлечь смерть на их дома, ибо наверняка они расскажут кому-нибудь еще.

– Но история эта известна в какой-то своей части, – не отставал Талейников.

– Совсем не то, о чем я рассказала вам.

– Однако люди внизу почему-то оберегают какую-то тайну. Сначала они пытались отослать меня восвояси, но когда я все-таки не ушел, они попытались меня убить.

– Моя внучка ничего не сказала мне об этом. – Старуха казалась озадаченной.

– Я не думаю, что у нее было для этого время, – заметил Брэй.

Старая женщина, казалось, не слышала этого замечания – невидящие глаза ее по-прежнему были устремлены на русского.

– Что вы говорили людям с холмов?

– Я задавал им вопросы.

– Похоже, вы сделали нечто большее…

Талейников нахмурился, вспоминая.

– Я пытался спровоцировать хозяина гостиницы, сказав ему, что пришлю сюда других ученых с документами, записями, которые будут продолжать изучение вопросов, связанных с Гильомом де Матарезе.

Женщина кивнула:

– Когда вы будете уходить отсюда, идите другой дорогой. И не берите с собой в провожатые мою внучку. Если они найдут вас, то не выпустят живыми.

– Мы это знаем, – сказал Брэй. – Однако мы хотим знать, почему это так.

– Все земли, принадлежавшие Гильому де Матарезe, завещаны людям с холмов. Арендаторы превратились в наследников, а значит, владельцев пастбищ, рек и лесов. Так было записано властями в Бонифацио, и по этому поводу здесь некогда было большое торжество. Но зa эти земли заплачена неимоверная цена, и люди до сих пор боятся, что другие придут и, зная цену, отберут угодья и пастбища.

Слепая женщина замолчала, словно взвешивая цену своего предательства.

– Пожалуйста, продолжайте, – попросил Талейников, подавшись вперед. – Пожалуйста, синьора Пасторини!

– Хорошо, – сказала она тихо. – Это должно быть рассказано.

Все закончилось быстро, они боялись, что появятся свидетели, да и смерть, воцарившаяся в доме, подгоняла их. Гости собрали бумаги и ринулись по своим комнатам. Я оставалась на балконе, тело мое изнывало от боли и страха. Не могу сказать, как долго я пробыла там, но вскоре услышала шаги и поняла, что гости направляются к месту сбора. Раздался шум подъехавших экипажей, тихое ржание лошадей. Через некоторое время копыта застучали по каменным плитам, а затем снова все стихло.

Я начала медленно пробираться к балконной двери, но едва могла передвигать ноги. Мне пришлось идти, держась за стену. В глазах у меня прыгали сверкающие иглы, голова кружилась. Я привалилась к стене и вдруг услышала крик. Я упала. Крик был ужасен, тем более ужасен, что кричал-то ребенок, леденящим душу голосом отдавая приказы.

Это был пастушок, распоряжавшийся дальнейшими событиями.

Ребенок-убийца!

Как я поднялась, как побежала по лестнице, ведущей наверх, я не знаю. Ведь я хотела бежать вниз, в поля, под покров темноты и на воздух – мне нечем было дышать! В окно я заметила бежавших к дому людей с факелами и инстинктивно бросилась наверх. Я желала только одного: бежать… бежать. Я не соображала, что делаю и где мне укрыться. Но ведомая рукой провидения, я оказалась в той комнате, где были трупы. Они валялись повсюду, с искаженными лицами, рты перекошены в предсмертном крике. Я до сих пор слышу эти крики… Голоса вбежавших в дом вернули меня к действительности. Я поняла, что сейчас меня схватят и убьют. И тут словно та же невидимая рука толкнула меня вперед, и ужасная мысль промелькнула в голове. Я присоединюсь к убитым! Так я и поступила, вымазав себя чужой кровью, чтобы не отличаться от остальных.