Позолоченное великолепие - Лейкер Розалинда - Страница 7

Но едва эти слова слетели с его уст, он пожалел, что оскорбил ее. Лицо Полли выражало обиду и враждебность. То, что она сказала ему, не касалось дочерней верности, которая была столь же естественной, что и смена времен года или дня ночью, какие бы ни возникали обстоятельства. Он поступил неверно, не скрывая свое презрение и унижая ее в одно и то же время. Но исправить положение уже было невозможно. Она ему ничего не ответила. Гневно сверкая глазами, она засунула два пальца глубоко в рот и спустя мгновение изрыгнула на пол тошнотворную массу имбирных пряников вперемежку с черной смородиной. Затем она выбежала из мастерской. Томас ненавидел ее. Ненавидел и стыдился себя.

Он попытался убрать мастерскую, но его застигли врасплох до того, как он успел завершить это противное занятие. Как Томас и опасался, мать пожаловалась отцу, чтобы он выпорол его за непослушание и прожорливость. Будучи человеком мягким, Джон не проявил особого рвения и не стал больно пороть сына. Однако совесть не давала Томасу покоя, что было гораздо хуже не очень чувствительных ударов отцовского ремня. Полли явилась к нему, почти умирая с голоду, а он вынудил ее пренебречь единственной хорошей едой, какую она уже давно не видела. Он ворочался и метался в постели и не мог уснуть, ему хотелось лишь одного — загладить свою вину перед Полли.

Такая возможность подвернулась в начале декабря. После той ужасной встречи она не показывалась близ его дома, но однажды рано утром, когда Томас напоил лошадь и возвращался из конюшни, он заметил, что она притаилась у входа во двор. На этот раз она казалась еще тоньше, бледнее и несчастнее прежнего, но он был рад видеть ее.

— Полли! — воскликнул он с теплотой в голосе и побежал к ней.

Полли уже приготовилась драться, опасаясь, как бы он не запустил в нее пустым ведром, которое держал в руке, однако, услышав его голос, настороженно продолжала стоять на месте. По причинам, неведомым детскому уму, она любила его. Это чувство возникло еще в то время, когда она впервые увидела его на рынке рядом с отцом. Ей понравились его черные вьющиеся волосы, круглые щеки, напоминавшие розовые яблоки, и уверенная манера поведения. Томас бросил случайный взгляд в сторону Полли, но не заметил ее. Его глаза сверкали, словно горящие уголья, и он понравился ей еще больше. Он обожала его с чисто детской наивностью, полностью забыв о том, к какому семейству принадлежит. Она была зачата во время хмельной похоти, недоедала с самого рождения, сносила пинки и тычки, ставшие обычным явлением, и казалось чудом, как она могла выжить среди грязи и нищеты. Полли видела жестокость, блуд, необузданный гнев и совсем не подозревала, что у жизни могут быть и светлые стороны, но по-своему тосковала по любви и нашла выход, обратив свою любовь к мальчику, который был всего на несколько месяцев старше ее.

— Извини меня, — выпалил он. — Я не должен был говорить те слова. Давай дружить.

Полли не знала, что такое любезность. Она просто не встречала подобное явление. Полли шмыгнула носом и вытерлась тыльной стороной ладони.

— У тебя поесть не найдется?

Таким образом добрые отношения были восстановлены. Он живо закивал головой.

— Подойди к заднему крыльцу. Я принесу тебе мяса, сыра и несколько кусочков хлеба.

Хорошо, что он еще не завтракал и чувствовал, что имеет право отдать свою порцию тому, кто нуждался в еде. С имбирными пряниками дело обстояло иначе, ведь он тогда уже съел свою долю. Боле того, на этот раз родителям было нечего опасаться, ведь Полли безобидно ждала на улице, а мастерская была заперта, так что из нее ничего не стащишь. Оставив ее у порога, он вошел в кухню, ярко освещенную очагом. Отец уже уплетал сыр, холодную баранину и соленые огурцы, а мать нарезала буханку хлеба. Томас заговорил с вызовом в голосе:

— На улице ждет Полли Барлоу. Она голодна, и я поступлю так, как в прошлое воскресение велел приходский священник. Я поделюсь с ней мирскими благами.

Воспользовавшись тем, что родители пришли в замешательство от столь необычного заявления, он начал сгребать еду на тарелку, поставленную для него.

— Подожди, — спокойно произнесла мать. Он насторожился и прикрыл тарелку рукой, подумав, что мать собирается отнять ее. Но она прошла мимо него и широко открыла дверь кухни. Подавив вздох, она тихо сказала:

— Входи, Полли. На таком холоде нельзя есть. Съешь немного супа у огня.

Полли вошла и, когда дверь закрылась, осталась стоять у нее, смотря большими от испуга глазами. Джон взмахнул ножом, приглашая ее подойти к очагу.

— Дитя, садись на тот табурет. Никто тебя не укусит.

Томас, не ожидавший такого участия родителей и опасаясь, что ему позднее все равно не миновать беды, вошел следом за матерью в кладовую, все еще крепко держа свою тарелку.

— Не надо возиться и подогревать суп, — взволнованно сказал он. — Она может съесть мой завтрак.

Мери уже налила немного супа в небольшой котелок, и он заметил, как она добавила в него несколько больших ложек хорошего мясного студня.

— Бедному съежившемуся желудку ребенка нужна более легкая пища, чем холодное мясо и свежий хлеб, — объяснила она. — А теперь иди, садись за стол и ешь. Потом найдешь ту пару ботинок, из которой ты вырос в прошлом году, и возьмешь пару своих белых чулок из корзины для тряпья.

Томас весь просиял.

— Спасибо, мама. Мне не пришло бы в голову найти ей, что одеть.

Спустя час Полли вышла из коттеджа в чулках и хорошей обуви. На плечах у нее была старая шаль, а в кармане лежал завернутый сыр и хлеб для предстоящего обеда. Так она впервые утолила голод в доме Чиппендейлов, и ей предстояло вернуться сюда еще много раз. Шали она радовалась недолго, одна из сестер реквизировала ее, а позднее две старшие сестры, не поделив этот предмет, разорвали его на мелкие кусочки. Мери вскоре поняла, что Полли надо дарить такие вещи, которые налезают только на нее и ни на кого больше, но даже тогда ботинки снимали с ног ребенка или пальто с плеч, чтобы продать их за несколько пенсов. Мери положила этому конец, отправившись в дом Барлоу, где заявила всему семейству, что эти вещи дают Полли в долг и, когда они станут ей малы или износятся, то должны быть возвращены ей для хозяйственных целей. Например, они пойдут на тряпки для мастерской или чистки лошади. В противном случае она обратится к местному мировому судье. После такого ультиматума у Полли перестали отбирать подаренные вещи, а девочка извлекла из этого выгоду, прочно утвердив свои права среди братьев и сестер, не говоря уже о родителях.

Когда Уильям Барлоу работал и на столе появлялась какая-нибудь еда, Полли не приближалась к дверям кухни дома Чиппендейлов, а иногда приходила в мастерскую или ждала, когда сможет пройтись с Томасом, если отец отправлял его куда-нибудь с поручением. Больше всего она любила воскресные или летние дни, когда Томасу не надо было работать, тогда оба гуляли по лесу или ловили рыбу в Уорфе самодельными удочками. Всякий раз, когда Томас бывал вместе с друзьями, гонял мяч с мальчишками своего возраста, лазал с ними по деревьям или бегал наперегонки, она становилась угрюмой, ревновала и отсутствовала столь долго, сколько могла вынести, не видя его.

Что же до Томаса, то он полюбил Полли. Были времена, когда он мог обойтись без ее общества, особенно если отец в мастерской учил его чему-то новому, но тогда она сидела тихо в углу, стараясь не выдавать своего присутствия, и совсем не мешала ему. Ему часто в голову приходила мысль о верном щенке, когда она бегала за ним, он привык терпеть ее и лишь в редких случаях тяготился ее присутствием.

Он все чаще вместе с отцом на фургоне отправлялся в отдаленные места. Иногда они что-то чинили, иногда готовили потолки для штукатуров, обшивали стены панелями, разделяли комнаты перегородками, ставили новые двери. Томас большей частью учился, следя за тем, как это делается, он подавал инструменты и гвозди, держал приставную лесенку, но время от времени подворачивалось какое-нибудь дело, с которым он мог справиться самостоятельно под пристальным оком отца. Он очень гордился своими достижениями. Между поездками в Йорк и настилом нового пола он вырезал куклу для Полли. Отец показал ему, как прикрепить руки гвоздем так, чтобы они вращались, а мать сшила для нее платье из кусочка желтого шелка, сделала шляпку и передник из индийского миткаля. Томас вырезал строгое, простое лицо с острым носом и немного выпученными глазами, аккуратно покрасил его, так что щеки стали розовыми, а рот улыбался.