Дорога в Гандольфо - Ладлэм Роберт - Страница 5

Тогда-то его и послали в Сайгон, где эскалация враждебности превратилась в широкомасштабную войну. И в обоих Вьетнамах, и в Лаосе, и в Камбодже, и в Таиланде, и, наконец, в Бирме Хаукинз подкупал военных и гражданских чинов. Доклады о его деяниях за линией фронта и на нейтральных территориях вызывали со стороны Хаукинза «защитную реакцию» в форме логически основанной стратегии. Он пользовался такими неортодоксальными и преступными методами, что находившееся в Сайгоне подразделение службы «Джи-2» спасалось только тем, что отрицало его существование. Но все имеет свои границы. И даже применяемые в тайных операциях методы.

Если на первом месте стояли интересы Америки, – а они стояли именно там, – то Хаукинз не видел причин, по которым ему не следовало бы применять используемые им в своей работе методы.

Для Хаукинза Америка всегда была на первом месте независимо ни от чего.

И поэтому Сэм Дивероу считал, что немного грустно, когда такие люди, как генерал Хаукинз, выбиваются из седла жульем, получившим то, что имело, только благодаря тому, что так удачно прикрывалось флагом. Теперь Хаукинз был вызывавшим раздражение в дипломатических кругах львом и вследствие закулисной игры подлежал устранению. И люди, которым надлежало бы поддержать честь его генеральского мундира, делали все возможное, чтобы как можно быстрее утопить его, на что, если уж быть совсем точным, отводилось всего десять дней.

Конечно, Сэм должен был бы получить удовольствие от подготовки дела против мессианских задниц, одна из коих принадлежала Хаукинзу. И, несмотря на некоторые чувства, которые он при этом испытывал, ему предстояло довести порученное ему дело до конца. Это было его последнее задание в канцелярии генеральной инспекции, и он не хотел еще одной двухгодичной альтернативы. Однако на душе у него было нелегко. Хаук, или Ястреб, как называли сокращенно генерала, даже будучи запутавшимся фанатиком, если он, конечно, таковым являлся, заслуживал все же гораздо лучшей участи, нежели та, которую ему готовили.

Вполне возможно, думал Сэм, что состояние легкого смятения, в котором он находился, вызвано полученной из Белого дома оперативной бумагой, предписывавшей выискать в моральном облике Хаукинза нечто такое, чего бы тот не смог отрицать, а заодно и выяснить, не лечился ли он у психиатра.

Психиатр! Иисус Христос! Они никогда ничему не научатся.

Сэм отправил в Сайгон группу экспертов из генеральной инспекции для сбора любой информации о генерале. Сам же он вот-вот должен был улететь в Лос-Анджелес.

Бывшие жены Хаукинза жили на расстоянии трех миль одна от другой – от Малибу до Беверли-Хиллз. И иметь с ними дело было куда лучше, нежели с любыми психиатрами. Боже ты мой – психиатры!..

Видать, с головой у них не все в порядке, – у тех, кто заправляет службой «1600» со штаб-квартирой на Пенсильвания-авеню, Вашингтон, округ Колумбия.

Глава 2

– Меня зовут Лин Шу, – произнес почтительно одетый в униформу коммунист, искоса рассматривая огромного растрепанного американского генерала, сидевшего в кожаном кресле со стаканом виски в одной руке и с изжеванной сигарой в другой. – Я – начальник пекинской народной милиции. В данный момент вы находитесь под домашним арестом. В этом нет ничего оскорбительного, поскольку это простые формальности…

– А к чему они? – воскликнул Маккензи Хаукинз со своего кресла – единственного образчика европейской мебели в восточном доме – и, положив ногу в тяжелом ботинке на черный лакированный стол, свесил руку со спинки кресла таким образом, что зажженный конец сигары едва не касался шелковой занавески, перегораживающей комнату. – Какие еще могут быть формальности, кроме тех, которые идут через дипломатическую миссию? Отправляйтесь туда и уж там излагайте свои жалобы. Правда, для этого вам, возможно, придется встать в очередь!

Довольно усмехнувшись, Хаукинз отпил виски из стакана.

– Но вы живете не в миссии, – проговорил Лин Шу, следя глазами за сигарой и шелком, – и, значит, не находитесь на территории Соединенных Штатов. Из этого же следует, что вы подпадаете под юрисдикцию народной милиции. Однако, что бы там ни было, нам известно, что вы никуда не собираетесь уходить, генерал. Именно поэтому я и говорю, что это все простые формальности.

– А что у вас там? – Хаукинз ткнул рукой с сигарой в сторону узкого прямоугольного окна.

– Два караульных, – ответил Лин Шу. – Мы выставили по паре бойцов с каждой стороны вашей резиденции. Всего восемь человек…

– Не много ли для того, кто не собирается никуда бежать?

– Это так, лишь для приличия, генерал… Два караульных смотрятся на фотографии лучше, чем один, в то время как три выглядят уже угрожающе!

– Выходит, вы беспокоитесь о соблюдении приличий? – проговорил Хаукинз, вновь располагая сигару в угрожающей близости от шелка.

– Да, – ответил китаец. – Министерство образования пошло нам навстречу, разрешив устроить вас здесь. Согласитесь, генерал, что место вашей изоляции подобрано в высшей степени удачно. Прекрасный дом на живописном холме. Прямо-таки мирная идиллия на фоне изумительного пейзажа.

Лин Шу обошел кресло с генералом и мягким движением отодвинул занавеску подальше от сигары Хаукинза. Но сделал он это слишком поздно: генерал уже успел прожечь в материи маленькую круглую дырку.

– Это весьма дорогой район, – ответил Хаукинз. – Кто-то в этом народном раю, где никому не принадлежит ничего и тем не менее каждый имеет все, весьма успешно и быстро делает деньги. Как-никак я плачу за жилье четыре сотни долларов в месяц!

– Вам повезло, что вы поселились в этом районе, генерал. Что же касается собственности, то она может быть приобретена коллективом, но коллективная собственность ни в коей мере не является частной.

Лин Шу, подойдя к узкой двери, заглянул в единственную в доме спальню. Внутри темно. Широкое окно, сквозь которое мог бы проходить солнечный свет, было завешено одеялом. На полу лежали аккуратно сложенные циновки и валялись обертки от американских конфет. Воздух пронизывал резкий запах виски.

– А зачем вам фотографии? – поинтересовался генерал.

– Чтобы показать миру, – отведя взгляд от неопрятной картины, ответил Лин Шу, – что мы обращаемся с вами лучше, нежели вы с нами! Этот дом вовсе не похож на сайгонские тигровые клетки или, скажем, на подземную тюрьму на берегу кишащего акулами залива Холкогаз…

– Индейцы называют его Алькатраз!

– Извините!

– Не стоит извинения… А вы подняли настоящую шумиху вокруг этого дела, не так ли?

Несколько секунд Лин Шу не отвечал, собираясь с мыслями, затем сказал:

– Если бы кто-нибудь в течение ряда лет поливал грязью ваши святыни, а потом взорвал Мемориал Линкольна на площади Вашингтона, то ваши разряженные в мантии дикари из Верховного суда немедленно приговорили бы его к смертной казни. – Китаец усмехнулся и провел рукой по своему форменному пиджаку, какой носил и сам председатель Мао. – Но мы не настолько примитивны. Для нас любая жизнь священна. Даже такой бешеной собаки, как вы.

– И вы, азиаты, никогда никого не поносили?

– Наши лидеры говорят только правду, и это знают во всем мире, как и то, чему учит наш никогда не ошибающийся председатель. А правда, генерал, не имеет ничего общего с поношением, поскольку правда – это правда. Истина, известная каждому.

– В том числе и в моем округе Колумбия, – пробормотал генерал, убирая ногу со стола. – Но почему вы выбрали именно меня? Ведь людей, что поносят вас, предостаточно. Чем заслужил я такое внимание?

– Только тем, что остальные не так знамениты, как вы, а если быть уж столь совершенно точным, то они совсем не знамениты, коль вам угодно знать. Признаюсь, я с большим интересом посмотрел фильм о вашей жизни. Ничего не скажешь, весьма артистичная поэма о насилии!

– Вы действительно видели этот фильм?

– Да. Частным, конечно, образом. И к тому же с купюрами. Вырезаны те куски, где играющий вас артист убивает нашу героическую молодежь. Все это, должен заметить, генерал, крайне дико! – Лин Шу обошел стол и снова улыбнулся. – Да, вы скверный человек, генерал. И теперь жестоко оскорбили нас, повредив почитаемый всеми памятник…