В дни Каракаллы - Ладинский Антонин Петрович - Страница 10

Латроны насыщались мясом и хлебом, приправляя еду хрустящим на зубах чесноком и запивая ее вином, которое они, по примеру скифов, не считали нужным разбавлять водою и быстро охмелели, а когда насытились, то развязали нам руки и дали каждому по большому куску мяса и по чаше вина. Предводитель, тот бородатый человек в звериной шкуре, что ударил меня дубиной, грубым голосом произнес:

– Приблизьтесь и вы к огню, ешьте и пейте. Если мы причиняем вам зло, то это потому, что не можем поступить иначе.

Утолив голод, Диомед спросил его:

– Кто вы такие и что вы намерены сделать с нами?

Гигант почесал рыжую голову огромной пятерней и заявил под хохот приятелей:

– Вчера ты имел рабов, а завтра сам будешь рабом!

Мы поняли, что нам угрожает опасность быть проданными в рабство. Но один из разбойников со знанием дела посоветовал предводителю:

– Кому нужен этот жалкий старик? Не разумнее ли отправить его к Харону, чем тратить пищу на поддержание никому не нужной жизни?

Рыжий теребил бороду, задумчиво глядя на обезумевшего Диомеда.

– За старика тоже можно получить некоторую сумму. Он вполне пригоден для того, чтобы в течение двух или трех лет вертеть мельничный жернов.

Потом обратился к нашим мореходам, которые еще не могли прийти в себя от изумления, с такими словами:

– Судя по одежде и мозолистым рукам, вы простые корабельщики. Нам нужны люди, опытные в вождении кораблей. Выгоднее плавать по морю и нападать на торговцев, чем ждать их в скалах. Хотите быть с нами?

Более благоразумные из наших спутников стали говорить о семьях, оставленных в Томах, о римских боевых галерах, что недавно прибыли в Понт, но предводитель разбойников только рассмеялся в ответ.

– Что касается ваших старых жен, то в Диоскуриаде вы найдете сколько угодно красивых женщин, а если бояться римлян, то никогда человек не будет счастливым и свободным на земле.

В конце концов все заявили о своем согласии разделить с разбойниками опасности и радости их жизни. Но мне почему-то такого предложения не было сделано, и я оставался с Диомедом на положении пленников.

Ксантипп, о котором я уже упоминал, с увлечением разрывая мясо крепкими зубами и, видимо, всем своим существом радуясь новому положению вещей, спросил рыжебородого:

– Но открой же нам, кто ты?

Разбойник сел на камень и, не обращая на нас с Диомедом ни малейшего внимания, как будто бы мы были не люди, а неодушевленные предметы, начал рассказывать:

– Я был рабом, но оказал однажды сопротивление господину, который славился своей жестокостью, и ударил его. Он упал мертвым, и я вынужден был бежать, чтобы не быть распятым или не очутиться в серебряных рудниках. А потом я собрал вокруг себя других беглых рабов, и теперь мы свободные люди и делаем что хотим. Но человек должен пить и есть. Поэтому мы нападаем на торговые караваны или приманиваем обманными огнями корабли. Когда они разбиваются о скалы, мы добываем себе все, что нам нужно для существования. Отныне и вы узнаете, что такое свобода и месть богатым.

Второй разбойник, красивый юноша высокого роста, с ногами и руками атлета, рассказал подобную же историю:

– И я был рабом. Патрон проиграл меня в кости, но я воспользовался удобным случаем и тоже бежал.

– И у тебя была особая причина? – спросил Ксантипп.

– Старая госпожа требовала от меня постыдных ласк.

– Я служил в легионе, – сказал третий, – и центурион издевался надо мной, бил меня за малейшую провинность палкой, зная, что я принадлежу к христианской секте. Когда я был ребенком, пресвитер учил меня терпеливо переносить обиды, уверяя, что претерпевший до конца спасется, но так он говорил потому, что его самого никто не мучил. Когда восстал Нигер, я проколол брюхо центуриону. Но Север убил Нигера, и мне пришлось бежать в горы.

– В каком же ты служил легионе? – спросил один из корабельщиков.

– В Пятнадцатом легионе, в городе Сатала.

Сидя у костра и попивая вино, разбойники охотно повествовали о себе новым товарищам, и каждый рассказ был связан с мучениями или со страхом повиснуть на кресте за участие в мятеже. Из этих разговоров мы с Диомедом выяснили, что очутились на берегу Колхиды, недалеко от города Диоскуриада, о котором Аполлодор рассказывал, что люди говорят там на ста языках.

Наша участь с Диомедом была решена. У разбойников нашлась ладья, и нас повезли вдоль берега в Диоскуриаду. Действительно, на второй день пути мы очутились в этом городе, красиво расположенном на горе; в его порту несколько кораблей как бы отдыхали после длительных путешествий. Вдали голубели горы. Где-то здесь был прикован к скале Прометей, и Аполлодор говорил мне о городе Фазисе, тоже расположенном в этих пределах, где жители якобы хранили якорь с корабля «Арго». Но я вспомнил о своем бедственном положении и закрыл лицо руками. Впрочем, раздумывать долго не пришлось. Нас погнали с Диомедом по каменной дороге в город, затем мы свернули на щебнистую тропу, которая вела в какое-то отдаленное предместье. Еще не наступил рассвет, когда мы очутились в вонючем подвале мрачного дома, стоявшего в стороне от селения. В погребе едва светилось оконце с железной решеткой. Спустя некоторое время низенькая дверь снова отворилась, и нас стал внимательно разглядывать тучный человек, судя по внешности – скопец. Он с неудовольствием произнес:

– Кому нужна такая падаль? За них не дадут и одной драхмы. Старик и мальчишка с длинным носом… Мне нужны рабы с сильными мышцами.

– Эти тоже могут работать как волы, Луп, – уверял его рыжебородый.

В конечном счете, уступая просьбе предводителя латронов, обещавшего в ближайшее время доставить ему более заманчивый товар, скопец согласился взять Диомеда и меня за небольшую цену. Пришел кузнец и заковал мои ноги в цепи. Диомеда оставили в покое, не опасаясь, что старик может убежать или оказать сопротивление. Наутро, когда в Диоскуриаде был, очевидно, обычный торговый день, мы оказались с патроном на городской площади. Свирепые прислужники Лупа предупредили, что если мы попытаемся назвать себя на рынке свободнорожденными, то они без всякой жалости убьют нас обоих, а трупы бросят на съедение псам. Диомед был почти мертв от этих переживаний, а меня спасали только моя молодость и вера в свою счастливую звезду.

Так злая судьба привела нас с Диомедом на рынок рабов, где царило большое оживление. Рядом с нами стояли предназначенные к продаже мускулистые рабы с железными ошейниками на шеях. Вместе с ними продавалась совсем юная рабыня, смотревшая прямо перед собой ничего не видящими глазами. Для того чтобы сделать ее еще привлекательнее, ей на шею надели голубое ожерелье, а на ноги серебряные браслеты, но она была почти нагая. Прохожие бесстыдно рассматривали ее красоту, трогали девушку похотливыми руками, домогались узнать, сберегла ли она свою невинность. Луп уверял:

– Девственна, как римская весталка!

И прибавлял:

– А кроме того, весьма искусна в ткацкой работе.

Однако никто не покупал ни красивую рабыню, ни других рабов, потому что Луп заломил огромную цену за девушку, да и на остальных хотел поживиться вовсю. В досаде он время от времени бил Диомеда палкой по ногам, заставляя моего патрона нелепо подпрыгивать и тем доказывать свою подвижность и годность ко всякой работе, и у несчастного текли из глаз обильные слезы. Что касается меня, то, невзирая на свое жалкое состояние и удары судьбы, посыпавшиеся на меня как из рога изобилия, я смотрел по сторонам в надежде найти выход из ужасного положения. Но на ногах у меня были цепи, и их непривычный звон казался невыносимым. Однако я успел заметить, что город Диоскуриада отличался не только многоязычием, но и большим количеством харчевен, таверн и кабачков. Всюду слышалась музыка. Люди здесь одевались чаще всего на парфянский образец – носили широкие штаны до щиколоток и узкие кафтаны, и это одеяние было самых различных цветов.

Луп время от времени выкрикивал:

– Кто желает приобрести красивую и молодую рабыню или раба с большим жизненным опытом, а также каллиграфа, владеющего с необыкновенной быстротой тростником для писания?!