Когда пал Херсонес - Ладинский Антонин Петрович - Страница 20

Ксифий вскочил и с ненавистью посмотрел на Сфорти. Разговор готов был превратиться в пьяную ссору. Мы и заметить не успели, как вино отуманило наши головы. Ксифий кричал:

—Не важно, какими способами добывается победа – оружием или хитроумием логофетов!

—Важно, ради чего проливается кровь, – поддержал я его.

—Ромеи проливают ее ради истинных догматов. Мы – ромеи, что значит римляне! – наступал Ксифий на итальянца.

Соседи, корабельщики или люди из предместий, тоже готовы были вмешаться в драку. Раздавались выкрики:

– Латиняне! Причащаются опресноками!

– Какие вы римляне? – не уступал итальянец. – Вы греки. Это мы римляне, и наш господин есть император священной Римской империи!

– Вы не римляне, а франки, ломбарды, саксы. То есть варвары. Рим находится в запустении. На форуме бродят козы. Я видел. Всюду развалины и полынь. И у вас неправильно совершают крестное знамение.

– А вы совершаете великий выход против солнца! От вас все ереси.

– Вы же будете гореть в геенне огненной.

– Это вам придется в аду щелкать зубами, глядя, как мы наслаждаемся в раю. Ваш патриарх носит палий по милости папы. Пожелает римский папа…

– Ну, заткни глотку, молокосос! – не выдержал Ксифий и схватил молодого итальянца за одежду. – Скажу одно слово кому следует, и тебя бросят в темницу за оскорбление величества ипатриарха.

– Герои! – издевался Сфорти. – Любому варвару продают своих принцесс!

Очевидно, он намекал на переговоры с русским князем. Об этом говорили в порту, на рынках и в тавернах.

– Этого не будет! – воскликнул я.

– А болгарам вы разве не отдали дочь Христофора?

– Во-первых, – пытался я спорить, – дочь Христофора не была Порфирогенитой. Во-вторых…

– Во-вторых, все вы лжецы…

Я был пьян, как последний корабельщик. Обняв голову руками, я сидел за столом в каком-то блаженном забытьи и не находил слов, чтобы достойно ответить заносчивому мальчишке. Что ему известно о римлянах? Разве он может понять величие нового Рима?! Не станет нашего града – и на земле наступит мрак.

Прислушивавшиеся к ссоре простолюдины окружили нас толпой. Какой-то пьяненький человек с красным носом, судя по внешнему виду, скриба или церковный прислужник, подзадоривал огромного рыжеусого наемника:

– Как можешь ты терпеть такую хулу на ромеев! Пойди и ударь его твоей десницей!

Марко, по-видимому, очень осмотрительный человек, пытался успокоить Ксифия и Сфорти, готовых пустить в ход кулаки. Опытная в таких делах трактирщица тоже принимала меры, чтобы предотвратить драку: она видела, что мы не простые корабельщики и с нами были иностранцы, а повреждение тела в подобном случае могло вызвать неприятности. Она что-то шептала своим девчонкам, показывая на нас пальцем. Полная белокурая женщина подошла и обняла за шею Сфорти.

– К чему эти пустые споры, юноша! – привлекла она его к себе.

Ее короткая одежда оставляла обнаженными белые, нежные ноги. Она была голубоглазая и с синеватым румянцем на щеках. Такие женщины приезжают к нам из страны франков.

Ксифий тоже улыбался ей. Но итальянский юноша не хотел уступить, отталкивал спафария, плакал пьяными слезами. Я смотрел на эту суету угасающими глазами и шептал:

– Анна! Анна!

Ко мне подошла служанка, подававшая вино, почти девочка, смугловатая, и эта смуглота оттеняла блеск ее зубов. Она отличалась худобой, и в ней ничего не было привлекательного, но ее огромные глаза и ресницы мне что-то напоминали.

– Анна! Анна! – повторял я.

– Что ты говоришь? – удивилась она. – Меня зовут не Анной. Мое имя – Тамар.

– Тамар означает на каком-то языке пальму. Тамар!..

Мне было грустно от вина и оттого, что я губил свою душу, оттого, что уже, видимо, не было никакой надежды на спасение. Казалось, что опьянение сняло с меня все то, что опутывало меня в ромейской жизни. Тоненькая Тамар напоминала мне о прекрасных глазах Анны. Вокруг шумели и горланили пьяные. Брошенный кем-то в драке кувшин с грохотом ударился в стену и разбился на мелкие черепки. Я слышал, как Тамар сказала буяну:

– Осел!

Но, обращаясь ко мне, прибавила шепотом:

– Здесь для тебя небезопасно. Пойдем со мной!

Под утро я покинул Тамар. Ксифий и итальянцы исчезли. Но я не стал разыскивать их, вышел на улицу, огляделся, как вор, по сторонам и быстро направился домой.

Посадив на корабли шестьсот воинов – это было все, что мог дать мне великий доместик, – погрузив военные припасы, сосуды с огнем Каллиника и двенадцать тысяч медимнов пшеницы на тот случай, если бы оказались пустыми зернохранилища осажденного города, и вознеся хвалу Господу, сотворившему небо, землю и морские пучины, мы подняли паруса и проливом Георгия вышли в Понт Эвксинский. Четырнадцать дромонов, семь хеландий и два торговых корабля, приобретенных у генуэзских купцов, отплыли на одоление врагов.

Нас провожали напутственными речами и благословениями. Накануне отплытия василевс принял меня втайне и разъяснил, как я должен был поступить во всех вероятных случаях. Пришел на пристань,чтобы пожелать мне счастливого пути, и Димитрий Ангел. В минуты расставания, весь в мире своих мечтаний, он говорил мне что-то о споре с маститым стихотворцем Иоанном Геометром, но я пропустил его слова мимо ушей, так как был занят более важными делами. В лицо нам уже веял морской ветерок. Озаренный зарей купол Софии, розоватый и совершенный по форме, стал медленно уплывать в облака. Одна за другой скрывались крепостные башни; церкви, сады и дворцовые здания плыли мимо и кружились за кормой.

Соблюдая всяческую осторожность, корабли медленно прошли мимо Диплоциония, и вдруг свежий ветер Понта наполнил упругим дыханием огромные красные паруса.

Я находился на головном корабле «Двенадцать апостолов». На корме трепетала пурпурная хоругвь с изображением Богородицы – охранительницы города Константина. Над ее главой сиял полумесяц со звездой внутри – знак Артемиды-звероловицы, богини луны. Однажды она спасла Византию от нашествия Филиппа, и в благодарность жители назвали в честь богини залив Золотым Рогом.

Рядом со мной на помосте стояли мои спутники – магистр Леонтий Хрисокефал, с которым не разлучала меня судьба, и протоспафарий Никифор Ксифий. Я упросил послать этого воина в Херсонес, чтобы заменить меня в случае, если мне суждено было погибнуть преждевременно.

Корабельщики грубыми голосами нестройно затянули: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!»

Позади шли в походном порядке остальные суда, напоминая стаю гигантских птиц. В ответ на наши молитвы оттуда тоже доносилось церковное пение. Следуя за кормой моего дромона, величественные корабли один за другим огибали пустынный мыс. Первым сделал широкий поворот «Жезл Аарона», за ним последовали «Святой Иов» и «Победоносец Ромейский». Остальные скрывались в утреннем тумане.

Так плыли мы два дня и две ночи.

В пути мы часто беседовали с магистром Леонтием и Никифором о трагическом положении в мире. Леонтий, поседевший на ромейской службе, хорошо знал состояние дел в Таврике, Скифии и соседних странах. Всего год тому назад он возглавлял посольство, отправленное в тяжелую минуту к русскому князю. Пройдя пороги и избежав опасности со стороны кочевников, магистр Леонтий поднялся по Борисфену в Киев, который хазары называют Самбатом, подсчитал силы руссов, осмотрел их города и склады товаров, и теперь мы с большим интересом расспрашивали магистра о его путешествии, князе Владимире и Херсонесе.

В данное время этот город сделался центром мировых событий и поэтому был главной темой наших разговоров. В существовании ромейского государства Херсонес всегда играл огромную роль. Отсюда мы получаем в большом количестве дешевую соленую рыбу, которой кормится бедное население столицы, соль и необходимых для наших войск коней. Херсонес является местом, где скрещиваются торговые пути из Азии в Скифию, а из Скифии к берегам Понта. Этими путями с необыкновенной предприимчивостью пользуются русские, хазарские, греческие и даже сарацинские купцы. Ладьи, караваны верблюдов или запряженные медлительными волами повозки везут в Херсонес самые различные товары. Из глубины Азии сюда доставляют шелк и индийские специи, особенно перец, а потом переправляют в Константинополь или на Запад. Отсюда важная торговая дорога лежит в Киев, в другой славянский город – Фрагу, где много каменных зданий, в Саксонию и города на Рейне. На обратном пути торговцы останавливаются в Самакуше или поднимаются по Танаису в хазарский город, где среди шатров из верблюжьей шерсти стоит дворец кагана, платят ему десятину и проникают в Хазарское море. Переплыв его, они выходят на персидский берег, грузят товары на верблюдов и доставляют в Багдад меха. Из Багдада они везут в Скифию цветные материи, финики, сушеные смоквы и рожцы.