Когда пал Херсонес - Ладинский Антонин Петрович - Страница 19

– В книгах и есть настоящая жизнь.

Но Никифор неодобрительно относился кмоему поведению.

– А вчера тебя опять видели с этим агарянином. Неприлично!

– С Сулейманом?

– С Сулейманом.

– В чем же дело?

– Что тебе надо от этого врага христиан?

– Мы беседовали с ним о путешествиях. Сулейман хорошо знает греческий язык, любит Аристотеля. Он рассказывал мне о Дамаске и Иерусалиме. Даже об Индии. Это – путешественник, астроном, любитель красивых вещей. Он как-то сказал мне, что мы плохие наследники Платона. Но на это я ответил, что мы, однако, блестяще разрешили проблему купола… Сулейман в юности совершил путешествие в страну шелка. Там живет странный народ, отличающийся необыкновенной вежливостью, и очень мудрый.

Ксифий смотрел на меня как на безумного.

– Все-таки он враг. Тебе лгут, а ты внимаешь подобным вещам, – сказал он, и я понял, что не стоит метать бисер перед свиньями.

Работы по оснастке и вооружению кораблей приближались к благополучному окончанию. Однажды я был в порту, наблюдая за смоловарами. Опять явился Никифор Ксифий в сопровождении каких-то иноземцев. Я старался припомнить, где я их видел. Потом вспомнил. Это было во время шествия в Трибунале. Один из них, юноша с красным пером на шляпе, похожей на колпачок, сказал тогда своим соотечественникам по-итальянски, очевидно, по поводу наших воинов: «Оружие у них плохой ковки и легковесное. Больше знамен, чем копий…»

Подойдя ко мне, Ксифий шепнул:

– Это латиняне, прибывшие из Флоренции по торговым делам.

Итальянцев было трое. Самый молодой из них, Лука Сфорти, происходил, вероятно, из патрицианской семьи. Он был в зеленой тунике и в черном коротком плаще. Голени его были обтянуты, как у плясуна, сырыми тувиями, а на ногах прихотливо загибались острые носки желтых италийских башмаков. На поясе у него висел кошелек из черного шелка, полный серебряных монет, как потом я узнал. Маленькая черная шляпа с красным длинным пером довершала этот красивый, но не очень благопристойный для наших глаз наряд. Сфорти был молод, румян, беззаботно улыбался среди чужих людей, красивый юноша с черными кудрями до плеч. По всему было видно, что это расточитель отцовского богатства, блудный сын. Остальные двое были значительно старше его и одеты не так нарядно, но с такими же кошельками у пояса. Они были купцы.

Юноша снял шляпу и непринужденно поклонился мне. Ксифий смотрел на него с таким видом, как будто гордился своим гостем.

Я стоял на потрепанном коврике, который мне постлали на грязном помосте пристани, патрикию и друнгарию императорских кораблей. На моих плечах была старая хламида, которую не жаль было носить в порту, где всегда можно испачкать одежду смолой. Не до красоты было в такое время! Меня занимали государственные заботы. Я наблюдал, как корабельщики смолилиогромный корабль. Он назывался «Жезл Аарона».

Ксифий, любитель греховного времяпрепровождения, бывавший в Италии, хорошо знавший тамошние обычаи, тихо сказал мне:

– Надо показать гостям наши злачные места. Они люди молодые и не откажутся от чаши вина.

Сфорти слышал его слова и улыбался. Великолепные зубы его сверкали.

– Пойдем сегодня в Зевгму, Ираклий, – предложил Ксифий.

Я отстранил его рукой.

– Как тебе не стыдно думать о подобных вещах! И в такое время! В нашем ли звании посещать кабаки? Предоставь это грубым корабельщикам…

Но дьявол бродит не в пустынных местах, а во дворцах, поблизости от церквей и монастырей, там, где высокие помышления.

Когда стемнело, мы надели плащи с куколями и, как воры, пробрались в запретный квартал, над воротами которого сохранилась статуя Афродиты. Здесь часто происходили драки, убийства и ограбления.

– Сюда, сюда! – показывал нам путь Никифор Ксифий, очевидно, хорошо знавший эти места.

Нагибаясь, мы вошли в низкую дверь какой-то таверны. В помещении пол был густо посыпан опилками. Чадили вонючие светильники. Самого разнообразного вида люди – корабельщики и наемники дворцовой стражи, гуляки и портовые грузчики – сидели за столами и пили вино из глиняных чаш. Им прислуживали растрепанные женщины. Смуглые, белокурые, рыжие, толстухи и худощавые, на все вкусы. Они охотно смеялись.

Мы уселись за свободный стол, с которого одна из женщин лениво смахнула тряпицей остатки пищи и хлебные крошки. Мне показалось, что эти глаза я тоже видел однажды, но не мог припомнить, где и когда. Она равнодушно молчала, глядя куда-то в сторону, пока мы требовали принести нам хорошего вина. А потом, не произнеся ни единого слова, ушла, и в ее худобе было что-то трогательное, хотя это была блудница, каких тысячи в портовых кварталах.

Старуха, только что подсчитывавшая медные монеты, подошла к Ксифию и стала ему о чем-то шептать.

– Таких красавиц и у багдадского калифа нет,– сказала она в заключение и прищелкнула языком.

– Потом, потом! – отмахнулся от ее назойливых предложений Ксифий, с опасением поглядывая на меня. – Сначала пусть нам подадут вина. И не какую-нибудь кислятину, а из старой амфоры.

– Ладно, – согласилась старуха.

Я знал, что мой друг был легкомысленным человеком и любил всякого рода приключения. Молодые итальянцы тоже с любопытством осматривали помещение и находившихся в нем людей. Женщины, оценив молодость и богатый наряд иноземцев, умильно им улыбались. Судя по всему, Сфорти понравилась полная белокурая женщина с серыми и как бы сонными глазами. Свои обильные волосы она стянула красным платком. Сфорти попробовал завязать с нею знакомство, что было нетрудно сделать, но Ксифий остановил пылкого юношу:

– Сначала выпьем вина.

Итальянец покорился, осушил, не отрываясь, кубок, хотя и поморщился.

– Что за манера подмешивать в вино вонючую смолу!

– Это полезно для здоровья, – пояснил Ксифий.

– Но отвратительно на вкус.

– Да, – заметил один из купцов, по имени Марко, тот, что был, кажется, самым рассудительным среди них и скромным по своим выражениям, – если говорить откровенно и никого не обижая, то мое нёбо не привыкло к таким напиткам.

– А рыбный соус! – поднял обе руки Бенедетто, второй купец, полный человек с бритым желтоватым лицом и тяжелыми веками. – Ваша кухня наполняет зловонием весь город. Как вы можете есть такую гадость? Нас угощали у эпарха – баранина в рыбном соусе, с чесноком илуком!

– У вас тоже любят острые приправы, – отозвался Ксифий. – Но это еще ничего, а вот жить у нас действительно скучновато. Хорошо в Италии! Музыка, за столом пьют вино, и тут же сидят синьоры! Красавица бросает цветок с балкона, и влюбленный юноша прижимает его к устам. А у нас женщины томятся, как в тюрьме, в гинекеях. Скучная жизнь! Плети свистят в воздухе. За любую вину – ослепление… И еще падение ниц, ползаешь у пурпурных башмаков…

– Смотри, не ослепили бы тебя за такие речи,– предостерег я друга.

– Плети и у нас свистят, – рассмеялся Марко.

– Может быть, для смердов, а не для людей благородного звания, – сказал Ксифий и потыкал в воздухе пальцем.

Молодой итальянец, которого звали Сфорти, уже выпил несколько кубков вина. Вино было крепкое, с острова Хиоса, и юноша опьянел. Стукнув кулаком по столу, он надменно заявил:

– Никто не посмеет у нас ударить плетью человека благородного происхождения!

Марко, очевидно, более здраво смотрел на вещи и пожал плечами:

– Всякое бывает.

– Мы терпим многое, – заметил я, – потому что служим великой цели. Вот почему мы переносим лишения и сражаемся с мечом в руках.

– Вам псалмы петь, а не носить меч! – разразился пьяным смехом Сфорти. – Золотом и лукавством вы поднимаете на свою защиту варваров, воюете оружием наемников.

Ксифий нахмурился, а мне пришло в голову, что не так уж далек Сфорти от истины.

– Поражали и мы полчища сарацин, варваров, лангобардов и прочих, – сказал Ксифий.

– Поражали греческим огнем, – не унимался юноша, – а попробуйте сразиться с варварами в открытом поле! Вам не устоять против их натиска, и вы побежите, как овцы.