История Крыма - Андреев Александр Радьевич - Страница 30

30 июля у Молодей, между Подольском и Серпуховом, началось пятидневное сражение. Московское государство, практически раздавленное властью царя Ивана IV Грозного,

находившегося в Новгороде и уже написавшего письмо Девлет Гирею с предложением отдать ему и Казань и Астрахань, в случае поражения опять могло потерять свою независимость, завоеванную в тяжелейшей борьбе.

Большой полк находился в «гуляй-городе», поставленном на холме, окруженным вырытыми рвами. У подножья холма за рекой Рожай стояли три тысячи стрельцов с пищалями. Остальные войска прикрывали фланги и тыл. Пойдя на штурм, несколько десятков тысяч татар вырубили стрельцов, но не смогли захватить «гуляй-город», понесли большие потери и были отбиты. 31 июля все войско Девлет Гирея пошло на штурм «гуляй-города». Ожесточенный штурм продолжался целый день, при штурме погиб предводитель ногайцев Теребердей-мурза. В битве участвовали все русские войска, кроме полка левой руки, особо охранявшего «гуляй-город». «Ив тот день немалу сражения бышу, ото обои подоша мнози, и вода кровию смесися. И к вечеру разыдошася полки во обоз, а татаровя в станы свои».

1 августа на штурм повел татар сам Девей-мурза — «яз обоз руской возьму: и как ужаснутца и здрогнут, и мы их побием». Проведя несколько неудачных приступов и тщетно пытаясь ворваться в «гуляй-город» — «прилазил на обоз многажды, чтоб как разорвать», Дивей-мурза с небольшой свитой поехал на рекогносцировку, чтобы выявить наиболее слабые места русской передвижной крепости. Русские сделали вылазку, под Дивеем, начавшим уходить, споткнулся конь и упал и второй человек после хана в татарском войске был взят в плен суздальцем Темиром-Иваном Шибаевым, сыном Алалыкиным — «аргамак под ним споткнулся, и он не усидел. И тут ево взяли ис аргамаков нарядна в доспехе. Татарский напуск стал слабее прежнего, а русские люди поохрабрилися и, вылазя, билися и на том бою татар многих побили». Штурм прекратился.

В этот день русские войска захватили много пленных. Среди них оказался татарский царевич Ширинбак. На вопрос о дальнейших планах крымского хана он ответил: «Я де хотя царевич, а думы царевы не ведаю; дума де царева ныне вся у вас: взяли вы Дивея-мурзу, тот был всему промышленник». Дивей, сказавшийся простым воином, был опознан. Генрих Штаден позднее писал: «Мы захватили в плен главного военачальника крымского царя Дивей-мурзу и Хаз-булата. Но никто не знал их языка. Мы думали, что это был какой-нибудь мел кий мурза. На другой день в плен был взят татарин, бывший слуга Дивей-мурзы. Его спросили — как долго простоит крымский царь? Татарин отвечал: „Что же вы спрашиваете об этом меня! Спросите моего господина Дивей-мурзу, которого в вчера захватили“. Тогда было приказано всем привести своих полоняников. Татарин указал на Дивея-мурзу и сказал: „Вот он — Дивей-мурза!“ Когда спросили Дивей-мурзу: „Ты ли Дивей-мурза?“, тот отвечал: „Нет, я мурза невеликий!“ И вскоре Дивей-мурза дерзко и нахально сказал князю Михаилу Воротынскому и всем воеводам: „Эх, вы, мужичье! Как вы, жалкие, осмелились тягаться с вашим господином, с крымским царем!“ Они отвечали: „Ты сам в плену, а еще грозишься“. На это Дивей-мурза возразил: „Если бы крымский царь был взят в полон вместо меня, я освободил бы его, а вас, мужиков, всех согнал бы полонянниками в Крым!“ Воеводы спросили: „Как бы ты это сделал?“ Дивей-мурза отвечал: „Я выморил бы вас голодом в вашем гуляй-городе в 5-6 дней“. Ибо он хорошо знал, что русские били и ели своих лошадей, на которых они должны выезжать против врага». Действительно, защитники «гуляй-города» все это время почти не имели ни воды ни провианта.

2 августа Девлет Гирей возобновил штурм «гуляй-города», пытаясь отбить Дивей-мурзу — «многие полки пеших и конных к гуляю-городу выбивати Дивея мурзу». Во время штурма большой полк Воротынского скрытно покинул «гуляй-город» и, продвигаясь по дну лощины позади холма, вышел в тыл татарскому войску. Оставшиеся в «гуляй-городе» полк князя Дмитрия Хворостинина с артиллерией и немецкие рейтары по условленному сигналу дали орудийный залп, вышли из укреплений и вновь завязали сражение, во время которого большой полк князя Воротынского ударил в татарский тыл. «Сеча великая была». Татарское войско подверглось полному разгрому, по сведениям некоторых источников в рубке погибли сын и внук Девлет Гирея, а также все семь тысяч янычар. Русские захватили много татарских знамен, шатры, обоз, артиллерию и даже личное оружие хана. Весь последующий день остатки татар гнали до Оки, дважды сбивая и уничтожая арьергарды Девлет Гирея, который привел назад в Крым только каждого пятого воина из числа участвовавших в походе. Андрей Курдский писал, что после Молодинской битвы ходившие с татарами в поход «турки все исчезоша и не возвратился, глаголют, ни един в Константинополь». 6 августа о Молодинской победе узнал и Иван Грозный. К нему в Новгород был 9 августа был доставлен Дивей мурза. (Московский государь достойно отблагодарил своего главнокомандующего — меньше, чем через год Иван Грозный придумал участие Михаила Воротынского в заговоре на царский трон, бросил его в тюрьму, лично пытал и полумертвого отправил в ссылку на Белоозеро. Отъехав с конвоем от Москвы на несколько километров, Воротынский умер от ран. Второй герой Молодинской битвы Дмитрий Иванович Хворостинин сумел уцелеть. В 1590 году Д. Флетчер писал: «Теперь главный у них муж, наиболее употребляемый в военное время, некто князь Дмитрий Иванович Хворостинын, старый и опытный воин, оказавший, как говорят, большие услуги в войнах с татарами и поляками». В том же году войсками Дмитрия Хворостинина был разгромлен двадцатитысячный шведский отряд Густава Банера.)

С дороги Девлет Гирей отправил грамоту Ивану IV, в которой попытался спасти лицо, но только подтвердил ею, что нельзя спасти то, чего нет.

Грамота Девлет Гирея Ивану Грозному, отправленная после разгрома у Молодей.

"23 августа 1572 года.

А се перевод з Девлет Киреевы царевы грамоты.

Девлет Киреево царево слово московскому князю, брату моему Ивану князю Васильевичи) после поклону слово с любовью то, что преже сего о Казани и о Астрахани холопа своего Янмагмет Хозигея к тебе посылал есми. И ты, о Казани и о Асторохани молвя: «дадим», грамоту свою прислал, а уланом моим и времянником посланные свои грамоты прислал еси: как великое царево величество, поговоря, отставите, сколько казны похочет, и яз бы то дал; молвя, писал еси к ним. А ты что так лжешь и оманываешь? Потому, оже даст бог, сею дорогою пришед самому было мне о том говорити отселева, послав человека переговорити не мочно, потому что далеко. А з ближнего места опять мочно, человека послав, переговорити, что есми со всеми своими людми пошел. И, наш приход проведав, на Оке на берегу хворостом зделали двор да около того ров копали, и на перевозе наряды и пушки еси оставив, да и рать свою оставил, а сам еси в Новгород пошел. И мы божиею милостиею и помочью, дал бог здорово, Оку перелез-чи со всеми своими ратьми, что делан двор и копанные рвы твои видели и с ратью твоею наши сторожи передние, пови-девся не ото многа побилися да и мусульманская рать от нас прошалася и похотели дело делати. И яз молвил, что он, холоп, по государскому своему веленью пришел, мне с ними что за дело. А нашего величества хотенье до князя их; молвя, их не ослободил; пошли тебя искати, хотели есмя стати, где б сел и животины много, хотели есмя к тебе послати, где ни буди, посла да с тобою переговорити. И сею дорогою хотели от тебя ответ прямой взяти; молвя, шли были, а что твои рати назади за мною шли, — и назади у меня дети, увидев, без нашего ведома бой был, которые богатыри серца своего не уняв, на серцо свое наделся, немногие наши годные люди билися и двух добрых взяли де, что дети мои без нашего ведома билися; на детей своих покручинився, назад пришед твоих людей около есми облег. И которая нагайская рать со мной была, учали они говорити, что пришли есмя из нагами пять месяц и нам лежать не прибыльно и лошадем истомно; молвя, все заплакали и нужю свою нам в ведоме учинив, заплакав, на ногу пали. И мы потому, пожелеючи их, и слова их не отставили, со всеми мусульманскими ратьми и с лошадьми со всеми здорово потише поворотилися. Кто есть для нас делал на берегу двор и ров, и столко маялися, и мы тот двор ни во что покинув да перелезли, что было на перевозе твоей рати, наши люди, дело и бой учинив и погнав на силу, перелезли; что есте маялися месяцы три или четыре. Приходу нашему хотенье: с тобою поговоря, попрежнему на свою роту и о добре быти или прямой ответ от тебя взяти. Хотенье мое было: с тобою на встрече став, слова не оставив, переговорити. А рать наша прямо с твоею ратью хотели делати. И хотенье их то было, и мы не ослободили. А твоя рать, вшедчи в город, свою голову оборонили. И со страхов дети боярские и пригодные люди твои всяк о своей голове колодези де копали; толко б из городавышли, — наша бы рать, против став, билися; хотя бив городе твоя рать стояла, обороняв свои головы; хотели наши с ними делати, и мы не отпустили, пожалели: сталося ли бы не сталося-то дело обычное, и мы рати своей не потеряли. И будет тебе та твоя рать не надобе, и нам наша рать всегда пособщик. Что твои олпауты тебе посолжют и похвастуют, и тому б еси веры не нял: что есмя их худо зделали, — и тебе ведомо будет. И ныне по прежнему нашему слову, меж нами добро и дружба быв, Казань и Асторохань дашь, — другу твоему друг буду, а недругу твоему недруг буду; от детей и до внучат межь нами в любви, быв роту и шерть учинив, нам поверишь. И мы с своими чесными князи сущего своего человека Сулешева княжого сына, холопа своего Мурат мирзу з здешними твоими послы, гораздо почтив, честно отпустим. И сын наш Адыл Гирей царевич там царь будет, тебе от него никоторого убытка и насильства не дойдет по нашему приказу; быв которые наши холопи по нашему приказу тебе и пособники будут, другу твоему друг буду, тебе много добра было б. А Казань и Асторохань наши юрты были, из наших рук взял еси; и ныне назад нам не хотите отдати; однолично мы о тех городех до смерти своей тягатися нам того у вас; не возьмем, — и нам то грешно: в книгах у нас так написано: для веры однолично голову свою положим. И только казну и куны дашь нам, — не надобе; а будет бы мы похотели для казны в дружбе быти и сколько еси по ся места ко мне кун посылал, — для бы кун яз был в дружбе с недругом твоим, с королем был".