Игры короля Филиппа (СИ) - "Elair" - Страница 53

   - Я слышал, что в Тихий рай вместо волка вы привезли цыгана, барон? - ненавязчиво поинтересовался Ботри, снисходительно раскланиваясь направо и налево с фальшивой любезной улыбкой, от которой придворные так же фальшиво считали себя польщенными. Он направлялся к тронному постаменту, на котором черным прямоугольником возвышалось пустое резное кресло короля, и Винсент следовал за принцем.

   - Вы хорошо осведомлены, но не совсем, это мальчишка из оседлых цыган, из мореловских.

   - Хм, наслышан я об этом чуде, - размышляя, ответил принц и почти невесомо взял Винсента под локоть - это прикосновение было незатейливым, не несло в своей сути ни похоти, ни подвоха - и как же это было хорошо! - Говорят, что маркиз Рене Морел умер. Это так, Винсент?

   - Боюсь, что да, ваше высочество, - сказал Адри. Он помнил о просьбе короля, но зачем скрывать то, что и так всем известно.

   - Какое горе, - сокрушение принца было почти искренним, но совсем недолгим. - Бедняга Морел. Его род прервался, а дворовый сброд разогнала городская стража.

   - Вы знаете? - изумился Винсент и едва не споткнулся о ступеньки постамента. - Зачем городской страже грабить и убивать простых людей? Это беззаконие чистой воды, я не думаю, что король...

   Усмешка Ботри заставила Винсента прервать свои пылкие либеральные речи, и он вдруг понял, что Юстиан сейчас как никогда видит в нем отражение Жюльена Адри, его отца.

   - Ах, дорогой мой, барон, - принц помотал головой, и голос его был таким сочувствующим, точно иметь сердце в Онтэ было преступлением, за которое карали смертью, - король прекрасно осведомлен, что солдаты иногда совершают набеги на цыганские стоянки. Ну что в этом плохого? Они же не трогают крестьян, купцов, простых горожан... Вы видели этих цыган, Адри? Грязные, необразованные, вульгарные существа, ползающие по помойкам и танцующие голыми на площадях. У меня в псарне борзые более воспитаны лучше, чем эти чумазые несносные воры.

   - Ваши слова очень жестоки, принц, - хмуро ответил Винсент, глядя в зал. Ему было горько от того, что говорил Ботри, и еще горше было думать, что Филипп не считает нужным положить конец подобным бесчинствам. Адри вспомнил юродивого Барку, Танара - доброго, смешного, такого отзывчивого до любой ласки, вспомнил, каким озлобленным и пугливым он стал теперь, и совсем пал духом. Человеческая черствость порою не знает границ, принимает формы более омерзительные, чем невежество или неряшливость. Цыгане не по своей воле такие, просто они не знают, что бывает иначе, что можно пахать, сеять, учить детей грамоте. А принцы и короли знают, знают и ничего не хотят менять - и им это не делает чести ни как правителям, ни тем более как людям.

   Ботри поморщился.

   - Люди должны приносить пользу государству, должны работать и быть послушными. Цыгане - сброд, они абсолютно бесполезны и даже не понимают этого. Более того, от них неприятностей больше, чем от заполонивших Альторрийские бухты крыс. Чего ради король должен им покровительствовать?

   - Если бы вы узнали поближе Танара, вы бы так не говорили.

   - Если я правильно понимаю, речь идет о том мальчике, которого вы привезли вчера в свой замок? - Ботри изумленно приподнял густые брови, а потом улыбнулся по-доброму и слегка похлопал Винсента по плечу, как если бы был ему старшим братом или отцом. - Вы очень импонируете мне, Адри, даже со всеми вашими альтруистическими мнениями, но вы с такой теплотой говорите об этом мальчике, что я начинаю думать, будто он и вправду нравится вам. Не упоминайте о нем при короле, если не хотите неприятностей. Филипп ревнив и слабые противники его только раздражают, они ему безынтересны, а потому умирают быстро и неожиданно. Если вам дорога жизнь вашего цыганенка - прячьте его подальше и храните свои порывы в тайне.

   Винсент ничего не ответил, только кивнул. Он не понимал, как можно говорить такие ужасные вещи с видом беззаботной доброты на лице. Доказывать принцу свою правоту было бесполезным занятием, но по большому счету, Ботри был прав: король ревнив и взывать о справедливости, защищая одного цыганского мальчика, не больше - не меньше опасно. Адри оставалось только смириться.

   Юстиан заметил свою супругу среди гостей - она снова была в обществе Мирдана и, судя по счастливой белозубой улыбке, сияющей на выбеленном худом лице Марии, ей нравилось внимание посла.

   Извинившись перед Адри за срочно возникшее дельце, принц покинул его общество и занялся своими семейными проблемами, а Винсент вздохнул с облегчением - наконец-то он мог побродить по залу в одиночестве и попробовать отыскать Сэйлина, чтобы при случае спросить, что на того нашло вчера? Свои угрозы рассказать королю об учебнике Морела, который Винсент хранил у себя, Ферье почему-то не выполнил, и это было странным. Увы, графа нигде не было - он точно сквозь землю провалился. Винсент дважды обошел залу, улыбаясь юным дамам, которые все как одна кокетливо поглядывали на него. Но он проходил мимо и ни с кем не начинал беседы.

   Король должен был появиться только через час, и время Винсента не теснило, поэтому он решил спуститься в сад, выйдя из дворца с заднего входа, который использовали слуги. Парадная лестница сейчас больше напоминала рынок - столько у ее подножья было лошадей, карет, лакеев и дворян.

   Пройдя тремя длинными галереями, Адри оказался у выхода на лестницу. Боже, сейчас здесь царили: полумрак и свежий воздух, пахло плавленым воском свечей, что выгорали в ветвистых медных подсвечниках на высоких ножках. Винсент остановился, словно прислушиваясь, привыкая к этому спокойствию и наслаждаясь своим одиночеством, потом расправил кружевной манжет на левой руке. За стеклом узкого высокого окна был виден сад: ровные лабиринты розового и белого олеандра, песчаные дорожки, отражение звезд, покачивающееся в водной глади искусственного продолговатого пруда, белокаменные скульптуры лошадей и печальных дев.

   Адри спустился по лестнице в узкий небольшой коридор, через который слуги носили с кухни наверх различные блюда и вина. Сейчас здесь было пустынно и мрачно. Слышалось, как над головой на верхнем этаже приглушенно звучит музыка, смеются люди, беседуют друг с другом о моде, о пирах и украшениях, о политике и короле; особенно смелые взволнованно говорят о пиратах, тревожа своих неосторожных слушателей.

   Адри улыбнулся. Глупости все это - не так пираты страшны, как кажутся. Впрочем, он сам никогда не видел пиратов и вряд ли увидит; сейчас его больше беспокоило поведение Сэйлина, которое в последнее время было совершенно непредсказуемым и странным, как никогда. Винсент вспомнил их первую встречу, это - "хотите узнать всю степень моего сумасшествия - поцелуйте меня..." - и ему вдруг сделалось смешно. Если сосчитать, сколько раз они с Ферье целовались, последнему можно было вести себя и несносно, и неадекватно, и дико. Винсент быстро сбежал по последним ступенькам, свернул к выходу в сад и вдруг почувствовал, как что-то побуждает его обернуться. Поначалу это показалось бредом, но иногда стоит пойти на поводу у шестого чувства, и пока никто не видит наскоро избавиться от морока. Он так и поступил - обернулся.

   В тени под лестницей стоял человек в светлых одеждах, стройный, высокий и всегда божественно красивый. Адри даже сначала глазам не поверил.

   - Граф, вы? - изумился он, делая шаг навстречу. - Я думал, что вы где-то наверху. Что вы здесь...

   И тут Ферье пошатнулся, порывисто поддался вперед, обнял Винсента одной рукой за шею и прижался к нему так отчаянно, что Адри потерял дар речи и не сразу сомкнул руки на спине графа.

   - Спасите меня, Адри, - прошептал Ферье, дрожа и пряча лицо на плече своего тайного любовника. Дыхание Сэйлина было тяжелым, взволнованным, и точно в бреду он повторил: - Спасите меня еще раз.

   Винсент ничего не понимал: то на него кидаются в гневе, то любят, а когда нет настроения - ненавидят, то над ним смеются, то злорадствуют, оскорбляют, а после ласкаются. Но что бы не делал Ферье, он никогда ничего не объясняет до конца, а если и объясняет, то на следующий день его слова идут вразрез с поступками, еще больше запутывая Адри. Ферье - ветер, настроение, он игрок, каких не видел свет - игрок на людских душах и сердцах.