Серенький волчок - Кузнецов Сергей Юрьевич - Страница 40

Подружка Света напоминает мне пантеру, живущую в своем домике на ветке дерева. У нее хороший домик, дерево хорошее, хорошая клетка, хорошее мясо, которое приносят служители. На радость детям, их папам и мамам она изображает большую домашнюю киску, порыкивает тихонько, привстает на задние лапы, бьет хвостом по бокам. Ей нет нужды в натренированных мышцах, в инстинкте охотницы, нужно только рычать тихонько, бить хвостом по бокам, притвориться большой кошкой, которую все любят. Она бы рада полюбить их, но полюбить зоопарк еще сложнее, чем страховую компанию, – и потому, когда никто не видит, она выходит из клетки, ударом лапы убивает первого попавшегося прохожего, съедает, урча от удовольствия, и возвращается назад, порыкивая тихонько, ударяя себя хвостом по бокам. Не знаю, почему я решил такое про подружку Свету. Наверное, я просто много работаю, и от этого у меня странные фантазии.

Подружка Таня сидит у барной стойки, пьет свой третий коктейль, глядит на меня и думает: я бы все понимала, если бы секс с ним был феерическим – так ведь нет. Я бы все понимала, если бы знала, что я хочу, чтобы он был со мной на всю жизнь – чтобы вместе пить кофе в "Кофе Бине" и вместе есть ланч в "Джонке", чтобы просыпаться вместе и вместе засыпать. Так ведь нет, я всего этого не хочу. Но почему я не могу смотреть на него, почему не могу не думать, с кем он спал этой ночью, почему, как только я вижу его, мне тут же становится так плохо, как не было с пятнадцати лет, когда я впервые увидела, как Илья целуется с Маринкой? Я еще не жалуюсь, что встретила его. Я все еще держусь, но, кажется, уже не могу больше. И когда силы оставят меня, я попрошу Бога, чтобы Он навсегда забрал этого мужчину из моей жизни. Не знаю, почему я решил такое про подружку Таню. Я никогда не слышал от нее ни про какого Илью и ни про какую Маринку. Наверное, я просто много работаю, и от этого у меня странные фантазии.

Я уже говорил, что работаю менеджером в страховой компании "Наш дом". Мы все стараемся ее полюбить, чтобы сделать приятное нашему начальнику, Геннадию Семину, но пока нам удается полюбить только друг друга. Полюбить человека все-таки проще, чем страховую компанию. Мне так, во всяком случае, кажется.

В конце концов мы перестали считать танцы, коктейли и калории. Помню, я сидел у барной стойки, ждал свои 40 грамм водки, а подружки Таня и Света танцевали вдвоем, совсем рядом. Подружка Света кончиками пальцев прикасалась к Таниной талии, потом скользила руками вниз, обхватывала ее бедра и опускалась перед ней на колени, а подружка Таня вибрировала всем телом, взмахивала руками, вбивала каблуки дешевых румынских туфель в танцпол, не смотрела ни на подружку Свету, ни на меня, сидящего у барной стойки в ожидании своих 40 грамм водки. Они были как две девочки, впервые пришедшие на взрослую дискотеку, или даже одна девочка, совсем уже маленькая, пришедшая на взрослую дискотеку со своей куклой, с которой и танцует, и обе они одновременно – и девочки, и куклы. Я понял, что не могу смотреть на это больше, но тут мне принесли мои 40 грамм водки, я выпил еще 125 калорий, но, поскольку мы уже перестали их считать, не знал, к чему их прибавить. И вообще, я не боюсь пополнеть.

Мы выходим на улицу, и я говорю, что сам не сяду за руль и девушкам тоже – запрещаю. Я обычно никому ничего не запрещаю, но сегодня я много выпил, даже сбился со счета калорий, которые и так не считаю никогда. Мы выходим на улицу и пытаемся поймать машину, но никто не останавливается. Ночь холодная, подружка Света в черном плаще и подружка Таня в какой-то дешевой куртке жмутся друг к другу, как два зверька в углу клетки. Наконец, останавливается "волга", я запихиваю девушек на заднее сидение, сажусь рядом с шофером, говорю адрес. Молча едем по ночной Москве, и вдруг шофер пихает меня локтем в бок и кивает на зеркальце заднего вида. Смотрю – подружка Света взасос целует подружку Таню, которая сплетает серебряные пальцы у подружки Светы на затылке.

– Удачи тебе, парень, – говорит мне шофер, когда мы выходим.

Пока мы поднимаемся на пятнадцатый этаж, подружка Таня стоит, прислонившись к стене лифта, обхватив себя руками, слабо улыбаясь и полуприкрыв глаза. Усталое, потерянное лицо, всегда на диете, стыдится своего тела и никогда не занимается любовью при свете. Рядом стоит подружка Света, широко расставив ноги в черных сапожках на высоком каблуке, серебряный пентакль поверх черного платья, густые брови, покрасневшие щеки и совершенно пустые глаза, удовлетворенные и вместе с тем – отсутствующие, будто на самом деле подружка Света где-то далеко.

Я не знаю, как должен вести себя джентльмен, когда посреди ночи приводит к себе домой двух девушек. Особенно если он хочет только одного – чтобы любовь никогда не кончалась, чтобы мы втроем остались так навсегда, связанные воедино желанием, горечью и нежностью, стоя в лифте, который считает до пятнадцати, прежде чем открыть двери.

Я не знаю, как нужно поступить, потому что я не джентльмен, а всего-навсего менеджер страховой компании "Наш дом". Мы все работаем в этой компании и стараемся ее полюбить. Но полюбить страховую компанию очень трудно, гораздо труднее, чем женщину или мужчину.

22

В понедельник Иван, Таня и Маша снова ужинали в "Петровиче". К концу второй недели Маша заметила, что они стали все чаще возвращаться в уже известные ей кафе и рестораны: Москва оказалась не так уж велика. Может быть, однако, дело в том, что уже не всюду принимали карточки "СБС-Агро" и все меньше оставалось мест, где вчерашние яппи могли за кружкой "Балтики" или "Гиннеса" гадать, что будет дальше, и рассказывать свежие анекдоты.

– Послушай, – говорила Таня. – Вот Вадим сегодня анекдот рассказал, гениальный. Ельцин просыпается с бодуна, смотрит – какой-то очкарик мельтешит. Ельцин спрашивает: "Ты кто?" – "Я – Кириенко" – "Какой такой Кириенко? Не знаю!" – "Я же ваш премьер-министр!" – "Постой-постой! У нас же Черномырдин премьер-министр!"

Как всегда, с первого раза Маша не поняла. Таня объяснила, что Черномырдин премьерствовал много лет, а в марте был отправлен в отставку. На его место пришел Кириенко, но Ельцин как раз вчера отправил его в отставку и призвал Черномырдина назад.

Теперь анекдот стал немного понятней, но ненамного смешней. Честно говоря, Машу мало волновал российский кризис – ее беспокоило другое: Иван вел себя как-то странно. Не то, чтобы он избегал Машу – они виделись почти каждый вечер, – но, приглашая ее в ресторан, он в последний момент звал туда Дениса, Вадима или Таню, словно боялся оставаться с Машей наедине. Сцена в машине больше не повторялась: Иван использовал всякий предлог, чтобы не оставаться с девушкой наедине. Один раз он даже вызвал такси, сказав, что должен срочно ехать домой, просмотреть очередной договор – и это после того, как они просидели в "Санта Фе" до полпервого ночи!

Вот и сейчас Иван поднялся и, деловито посмотрев на часы, сказал, что ему пора идти, пусть девушки спокойно ужинают, он уже заплатил своей карточкой. Маша разозлилась и демонстративно отвернулась: мол, хочешь уходить – уходи.

– Послушай, – сказала она Тане, – почему он так себя ведет? Уже третий раз – бросает посреди вечера и сбегает куда-то. Как маленький, ей-богу. Если не хочет со мной встречаться – пусть бы не звонил и не звал на ужин, я бы, не знаю, в кино сходила. А так – не понимаю я ничего.

– Я как-то всегда плохо понимала Ивана, – сказала Таня тусклым голосом, памятным Маше по первому вечеру в Москве. – Я, правда, понимаю тебя – и дорого бы дала, чтобы не понимать.

– Знаешь, – сказала Маша, – вы вообще поразили меня, когда я только приехала. Вы оказались совсем не такими, какими я представляла русских бизнесменов. Вы вообще какие-то совершенно неземные, очень дружелюбные, заботливые и, несмотря на все, что вокруг происходит, – позитивные. Я никогда не думала, что найду таких людей в Москве.