Подобно тысяче громов - Кузнецов Сергей Юрьевич - Страница 52

Я достаю картонную коробку из-под зефира, отсчитываю сотенные купюры. Я обещал заплатить Антону, если он поможет найти убийцу. Мужчина должен держать свое слово, не помню, говорил ли мне об этом папа. Я обещал найти убийцу, я его нашел. Хотя лучше было бы по-простому расстрелять всех нас, чтобы виновный точно не выжил.

Мне надоедает считать деньги, я захлопываю коробку и отдаю Антону. Зачем столько денег парню, который не знал в своей жизни ничего, кроме секса, наркотиков и развлечений? Это не мое дело. Самурай держит слово, никогда не раскаивается. Он всегда настороже. Он держит удар. У него одна Родина и один хозяин.

Папа говорил: сынок, деньги в жизни не главное. Кто спорит, папа. Вот видишь, я только что отдал, не считая, все пенсии, которые ты получил за свою жизнь и получишь до самой своей смерти. Деньги не главное, папа. С каждым новым трупом я становлюсь все богаче. Осталось совсем чуть-чуть. Друзей у человека немного, ты сам говорил.

– И что вы будете делать? – спрашивает Антон. – В милицию позвоните?

Была ли во времена самураев милиция? Обращается ли настоящий мужчина за помощью к милиционеру? Настоящий мужчина разбирается в технике, в машинах и в оружии. Он держит удар. Я говорю:

– Не надо милиции, я уж как-нибудь сам.

Я помню: еще недавно я говорил мы уж как-нибудь сами. Путь самурая – это путь одиночества. Теперь я понял: это значит – никакого мы не существует.

Антон кивает, кладет в рюкзак коробку из-под зефира, идет к двери. Что вы будете делать? спросил он меня. Что я буду делать? Ну, папа, ты же знаешь: настоящий самурай всегда выбирает смерть. И никогда не раскаивается.

Это было последнее видение Горского, достойное завершение истории про семь лепестков. Яркое и немного пугающее – возможно, благодаря марокканскому гашишу.

Осенний вечер. Мужская фигура в пальто. Черная иномарка. Садится в машину – шофера он отпустил. Сегодня хочет вести машину сам, есть о чем подумать.

Несколько лет он потратил, чтобы научиться зарабатывать деньги. Поначалу думал: надо хорошо просчитывать варианты – и тогда все получится. Но люди, умевшие считать, откалывались один за другим, и он понял: зарабатывать деньги – это не про деньги, а про что-то другое. Это как в «Звездных войнах»: чтобы попасть в цель, надо закрыть глаза. Так и тут: деньги зарабатывают не те, кто интересуется деньгами, а те, кто мыслит в терминах финансовых потоков и движения капитала. Если целишься в другую сторону – попадаешь в цель. Так он думал год назад.

Он вел машину уверенно и легко. Перестроился из ряда в ряд, мягко подкатил к светофору. Все сложнее, и забыть о деньгах – как бы забыть о деньгах – недостаточно. Этого хватало на прорыв – но не хватало, чтобы удержать заработанное. Деньги таяли, вчерашние друзья превращались в конкурентов. Деньги – думай о них или нет, – обладали уникальным свойством: их никогда не хватало на всех.

О них надо не думать – и одновременно их надо любить. Деньги не прощали возможностей, которые ты упустил. На шестом году деловой жизни он понял: все совсем просто. Надо использовать каждый случай. Надо брать, что дают. Те боги, что ведают миром финансов и денежных потоков, не прощают ни отказа, ни промедления. Они ждут жертвы – ждут все время. И лишь когда жертва принесена, ты можешь вздохнуть спокойно.

Вот я убил человека, – размышлял он, – не своими руками, но это неважно. Убил человека, а я знал его много лет, он был моим другом, я любил его. Жалко мне его? Да. Или – нет. Точнее – неважно. У меня не было другого выхода. Все так сложилось.

Он подъехал к дому и выключил мотор. Выходя из машины, на секунду почувствовал себя героем античной трагедии, человеком, который следует своей судьбе – без радости, без гордости, без надежды. До самого конца. Следует, потому что нет выбора. Все, что он делал эти годы, привело к решению, которое он принял. Доброе утро, античный герой. Здравствуй, античный герой.

Человек в плаще уже устал ждать, он на ходу вынимает «макаров», несколько раз стреляет, почти не целясь. Шесть выстрелов, седьмой, контрольный, в голову обрывает пульсирующую сквозь боль мысль, что это конец.

Это конец. Горский видит: дворники подметают выпавший за ночь снег. Если бы на дворе было лето, уже бы светало. А так – утренний сумрак, в домах напротив зажигаются окна. Скоро приедет Олег, поможет сесть в машину, уложит в багажник чемоданы, отвезет в аэропорт.

Да, Антон отдал Горскому все деньги. Несколько месяцев ушло на визы и согласования – и вот теперь Горского ждет операция в одной из лучших американских клиник. В любой книжке это называлось бы хэппи-энд. Автор, кто бы Он ни был, оказался милостив к полупарализованному Ниро Вульфу.

Будущее – всегда чистая потенциальность, распахнутые створки ворот. Прошлое – длинный коридор, запертые двери, от которых не подберешь ключей. Может быть – самая последняя комната, еще один вечер, еще немного шишек, еще один разговор с Антоном…

Тангха на стене, забитый косяк на столике, черная коробочка из-под фотопленки, пачка «беломора», включенный телевизор, регги. Вася-Селезень попросил Антона записать с телевизора фильм про Питера Тоша. Сам он собирался за грибами, таймер в его видаке не работает, а Питер Тош, мэн, ты же понимаешь, это Питер Тош. Антон сдался – и вот теперь они вместо привычной электроники слушали музыку ямайских растаманов.

– Нормально, – утешил Горский. – Как-никак – предшественник джангла, и вообще – позитивная музыка.

– Ты знаешь, – сказал Антон, – я вспомнил недавно свой сон. Будто лепестки – это люди, которые сидят за столом. И их всех обрывает одного за другим, пока не остаются только трое. Может, в этом сне и заключен скрытый смысл всей истории?

Горский посмотрел на экран, где только что досказали про то, как маленький Питер Тош упал на колючую проволоку и повредил себе глаз. Я хотел постичь сокровенную Истину, подумал он, хотел доказать, что мое сознание может расшириться далеко за пределы этой квартиры. Ну, теперь мы знаем, кто убийца. Легче ли мне от этого? В результате – еще два трупа.

Еще два трупа. В черных плащах, залитых кровью. Двое мужчин на столах районных моргов. Двое одноклассников, убитых с разницей в три дня. Андрей Альперович. Владимир Сидоров. Представляешь, сказала Лера Антону, даже в газетах не написали. Поручик постарался, страшно подумать сколько заплатил. Говорит: это все, что я могу для них сделать.

– Надо было мне выйти из этого самолета, – говорит Антон. – А я не вышел, и даже все время рвался штурвал покрутить.

Вот тоже был случай, говорит Горский. Раскурил я однажды своего знакомого… взрослый уже мужик, лет сорок, а курил первый раз. И когда он дунул, все приставал ко мне: когда же это кончится. Непривычно ему было, он же пил до этого всю жизнь, вот и боялся.

И вот он все спрашивал: когда же это кончится. А я же вместе с ним дунул, вот и ответил ему: когда захочешь, оно и кончится.

Хороший совет, жалко – осуществить трудно.

– Вот то же самое с твоим самолетом, – продолжал Горский. – Тут когда захочешь, тогда и выйдешь. Может, оттого оно так и получилось. Сам знаешь: исход детектива зависит от следователя.

– Что там от меня зависело, – сказал Антон. – Сидор все сам знал. Мотивы объяснил. Напарник убежал, деньги вышли, хотел ускорить дележ…

Горский посмотрел на экран: негры с роскошными дредами пели что-то на своем патуа.

– Ерунда все это, – сказал он. – Дурацкий план, неслучайно он не сработал. Твой Альперович был безумен. Помнишь, в «Кролике Роджере»? Только мультику могла прийти в голову идиотская идея про скоростное шоссе. Вот так и с Альперовичем. Ему казалось, будто он знает, зачем заварил эту кашу, – а что там у него в глубине души, никому не известно. И слава богу. Тайные импульсы – довольно мерзкая штука. А они и управляют любой историей – что с большой, что с маленькой буквы. И вовсе не рациональные построения, придуманные задним числом.

– И потому, – кивнул Антон, – проще увидеть убийцу в галлюцинозе, чем вычислить дедуктивно.