Подобно тысяче громов - Кузнецов Сергей Юрьевич - Страница 48

Круглый холл. Кольцо Сатурна. Вечное повторение. Сколько раз я все это слышала, думает Женя, сколько можно повторять одно и то же?

Рома делает шаг, Женя кричит: Не приближайся! Не смей меня трогать!, вытягивает руки, растопыривает пальцы, вечернее солнце играет на гранях алмазов, ногти безукоризненной формы, кожа благоухает кремом. Женя представляет: молодая, прелестная девушка, рыжие волосы развеваются, грудь в вырезе платья трепещет – и злобный карлик. Ах, как она прекрасна, как он уродлив! Не трогай меня! кричит она.

Рома замирает.

– Вспомни, как все начиналось, – говорит он. – Володькина свадьба, цветик-семицветик, кольцо. У нас еще осталось три лепестка.

Цветик-семицветик, кружок и семь лепестков, вечный круг, вечное повторение. Семь – это так мало.

– Ничего у нас не осталось! – кричит Женя. – Ничего!

Сколько всего было, думает она, уикэнды в Европе, отпуск на южных островах, ужины в ресторанах. Сколько всего было у нас, и сколько всего было у меня. Греки, итальянцы, немцы, египтяне, даже турки – не говоря уже о москвичах, всех наций и рас. Если мне когда-нибудь хотелось, чтобы у меня было много мужчин, то я перевыполнила план. Если у меня были желания, они все сбылись. Ничего не осталось.

Женя кричит, кричит и вот уже плачет, плачет и кричит:

– Лепестков не осталось! У нас ничего больше нет – и быть не могло! Я проебала на тебя всю свою жизнь! Забери свое поганое кольцо, – и она сдирает с пальца бриллиантовый перстень, стараясь не выронить записку. – Забери все! Машину, квартиру, все забери! Ничего мне не надо!

На секунду она вспоминает гром за окном, грустного Альперовича, длинные пальцы стучат по столу в такт песне Ветлицкой, фальшивая «Долина», пластмассовые цветы. Размахнувшись, она швыряет кольцо – и, сверкнув, оно катится под кровать.

– Успокойся, Женя, – говорит Рома и пытается обнять ее. Женя ударяет его по лицу, раз, другой, не переставая плакать, убеждая себя: именно он погубил ее жизнь, свел на нет все обещания, что были даны, обманул, превратил в истеричку, раньше времени состарил.

– Мне уже четвертый десяток, – кричит она, – я не успокоюсь! У меня уже нет времени!

– Успокойся, – повторяет Рома, а Женя все кричит не смей меня трогать! и вырывается.

Как же ты надоела мне, сука! говорит Рома и выходит из комнаты.

Как же мне надоело, как же мне надоело самой. С каждым разом – все труднее и труднее повторять одно и то же. Словно моя жизнь – круглая заезженная пластинка на поломанном граммофоне. Успокойся. Не смей меня трогать. Я тебя люблю. Уйди, уйди. Сколько раз мы кричали друг на друга? Если мне когда-нибудь хотелось бурных ссор, то я перевыполнила план.

В секретном ящике – прозрачный пакетик, в нем – бумажный квадратик с рисунком, похожим на лепесток. Это ЛСД, понимает Женя, Леня говорил. Он почему-то вбил себе в голову, что мы должны попробовать ЛСД. Кажется, Альперович ему рассказал, что это – очень полезная для воображения вещь. Он говорил – креативная. Леня все мечтал достать, но никак не получалось, несколько раз извинялся, а тут, похоже, добыл – и сунул-таки в ящичек, пока Сидор показывал нам дом. За два часа можно было разложить по марке каждому из нас.

Женя зевает, закрывая ладошкой рот, прячет пакетик в сумочку. На хрен мне это ЛСД, думает она, я и так скоро стану алкоголичкой. Женский алкоголизм не лечится, да. Она достает из чемодана бутылку «Бейлиса» и отпивает из горлышка. В том, что касается алкогольных напитков, я тоже перевыполнила план, думает Женя.

Как меня все достали. Пойду, приму душ.

Круглый холл, семь комнат, семь дверей. Утром долго завтракали, мальчик-официант неловко, но старательно подавал еду, потом катались на Володькином моторном катере, пугая местных рыболовов, вернулись в дом и начали пить в ожидании обеда. Женя переоделась в черное коктейльное платье – открытые плечи, длинный вырез – и теперь стоит на галерее, смотрит вниз на одноклассников. Поручик пьян и кадрит Леру, Рома сидит, надув губы, молчит; похмельный Леня шепчется с Альперовичем. Худой, сутулый Альперович и толстый, нервно поправляющий очки Леня. Всю жизнь рядом. Кем мне приходится ближайший друг моего любовника? Есть ли для этого специальное слово? А я ведь была влюблена в него когда-то.

Все детские желания исполнились в масштабе десять к одному, думает Женя, а счастливой любви так и не было. Ей хочется плакать.

Альперович поднимает голову. Их глаза на секунду встречаются. Он допивает водку, не спеша встает и направляется к лестнице.

– Скучаешь? – спрашивает он.

– Нет, просто так стою.

Он становится рядом, будто собираясь обнять и, не решаясь, смотрит вниз, спрашивает: Вы что, с Ромкой поссорились?

– Я думаю, мы разведемся, – отвечает Женя и думает: какое бы это было счастье. Разорвать круг, перестать повторять одно и то же, одну и ту же ложь, одну и ту же правду. Но где взять силы? Может, загадать это последним желанием? Семь лепестков – как мало.

– И зря, – говорит Альперович, – у вас хорошая семья.

То-то он до сих пор не женат, раздраженно думает Женя. Хорошая семья. Уикэнды в Европе, отпуск в теплых странах. Ненавижу это все, ненавижу.

– Помнишь, как мы в городе смешно встретились? – спрашивает Женя и думает никогда ничего не изменится. – Ничего отыграть не получилось, ты знаешь.

– Надо было что-то другое загадывать, – говорит Альперович. – То, что на самом деле хотелось.

– А что мне тогда хотелось? – спрашивает Женя, чуть поворачивает голову, прикрывает глаза, смотрит сквозь полуопущенные ресницы.

– Не знаю, – дрогнувшим голосом отвечает Альперович. – В любом случае каждый получает то, что хочет. С цветочками или без.

Да, так и есть, думает Женя. Каждый получает то, что хочет. Мне кажется, я перевыполнила план по желаниям. Они все умерли. В детстве мне хотелось съесть ящик мороженого – сейчас я выросла и мороженое мне ни к чему. Желание умерло, так и не сбылось. А что касается денег, секса, вещей, поездок – о да, этот ящик я доела до самого дна, до оскомины. Наверное, денег, секса, вещей и поездок мне хотелось больше, чем мороженого. Каждый получает что хочет, да.

– Что хочет или что любит? – спрашивает Женя.

– Или кого любит, – отвечает Альперович и слегка прижимается к ней бедром. Она не отстраняется и не придвигается, словно не замечая.

– А ты кого любишь?

– Ты же знаешь, – улыбается Альперович, – я люблю только тебя. Всю жизнь.

Мальчик-официант проходит за спиной, громыхая посудой. Глянув вниз, Женя бегло целует Альперовича в губы и говорит:

– Пойдем обедать.

– Постой. – Он пытается ее удержать.

– Я страшно проголодалась, – говорит она, – и у нас еще много времени впереди.

Круглый холл, семь комнат, семь дверей.

Круглый стол, семь стульев, семь человек.

Семь фигур в колодце холла, безмолвный балет.

– Я тебе скажу, что значит быть богатым, – говорит Поручик, разливая водку по рюмкам. – Вот когда мы были молодые – водка заканчивалась раньше еды. А теперь – пьем мы еще больше, а водка все равно остается. – Он обводит рукой стол и хохочет.

Обед уже съеден, Антон унес грязные тарелки. Только несколько бутылок «Распутина» еще возвышаются в центре стола.

– Я его люблю больше «Абсолюта», – говорит Сидор. – Во-первых «Абсолют» весь паленый, а во-вторых, «Распутин» – это как-то патриотичней.

– Уоу, уоу, Распутин, рашн крейзи лав машин, – фальшиво поет Поручик и подмигивает Жене.

Лера ревниво смотрит на него и говорит:

– Чудесный анекдот мне на днях рассказали. Приходят двое новых русских в автомобильный салон, и один говорит: «Посмотри, какой хороший шестисотый мерс!», а тот подзывает к себе сэйлермэна и выписывает чек. Первый говорит: «Да я сам заплачу!», а тот…

Сколько раз так было, думает Женя, наливая себе водки, сколько раз я слышала это я сам заплачу! Она глядит на мужчин за столом. Сколько раз каждый из них за меня платил? Я думаю, и этот план я тоже перевыполнила.