В мире безмолвия - Кусто Жак-Ив - Страница 20

Мы очень быстро излечились от золотой лихорадки; один лишь Дюма оказался подверженным повторным пароксизмам.

Затонувшие корабли часто таят в своих трюмах более современные сокровища, вроде олова, меди, вольфрама. Однако эти сокровища хранятся не в легко доступных для проникновения внутрь португальских каравеллах, о которых любят шуметь комбинаторы. Добыча таких кладов требует поставленных на широкую ногу механизированных подъемных работ, осуществляемых под контролем собственников груза, правительственных органов или страховых компаний, и связана с длительными, лишенными всякой романтики усилиями, вознаграждаемыми весьма скудной прибылью.

Единственная известная нам успешная спасательная операция, которая привела к быстрому обогащению счастливца, имела место на острове До Сал в архипелаге Зеленого Мыса. В этом неприветливом уголке к нам на судно неожиданно явился старый знакомый – ныряльщик-любитель с Ривьеры. «Что ты здесь делаешь?» – спросили мы его. «Спасаю груз с затонувшего судна». – «Кто ваш подрядчик?» – «Никто, – отвечает. – Работаю один». Я заподозрил, что он морочит нам голову. Однако наш приятель настаивал на своем: он заключил контракт на подъем груза с судна, лежащего на глубине двадцати пяти футов. Работает один, пользуясь лишь маской и ластами. «Я захватил сюда один из ваших аппаратов типа „Наргиле“, но здесь все равно не нашлось ни одного воздушного насоса», – сообщил он.

«Наргиле» – так называется турецкий курительный прибор – представляет собой разновидность акваланга, только воздух накачивается в маску через шланг, связанный с поверхностью.

Ожидая услышать в ответ обычную историю о золотых и серебряных слитках, я спросил, что же за клад он разыскал.

«Какао-бобы, – последовал неожиданный ответ. – Четыре тысячи тонн какао-бобов. Уже открыл люк и приступил к подъему груза».

Наше свидание было слишком кратким, чтобы мы могли проверить его сообщение, но в Дакаре представитель видной страховой компании подтвердил его слова: «Он подписал контракт с нами. И работает без всякого специального снаряжения, если не считать сачка».

«Сачка!» – воскликнул Диди.

«Вот именно. Джутовые мешки с бобами какао плавают под самой палубой. На поверхности воды сидит в лодке туземец. Ныряльщик набирает воздух в легкие, проникает сквозь люк в трюм и разрезает мешки. Потом гонит бобы в сторону люка, и они всплывают на поверхность. А здесь помощник вылавливает их сачком. Там у него на берегу уже целая гора бобов насыпана».

Год спустя мы с Диди решили навестить «ловца какао» в его доме на Лазурном берегу. Вид хозяина красноречиво свидетельствовал о его благополучии.

«Друзья, – сообщил он нам, – это был лучший год в моей жизни. Контракт принес мне восемь миллионов семьсот пятьдесят тысяч франков (двадцать пять тысяч долларов)».

Из чего явствует, что на дне моря действительно можно найти настоящий клад.

Глава седьмая. НЕОБЫЧНЫЙ МУЗЕЙ

Есть, однако, на дне морском еще более замечательные сокровища в пределах досягаемости человека, оснащенного аквалангом. По берегам Средиземного моря расположились древнейшие очаги цивилизации, и, на наш взгляд, наиболее выдающимся подводным открытием являются находки затонувших кораблей, построенных еще до нашей эры. Мы обследовали два таких судна и нашли там нечто неизмеримо драгоценнее золота – произведения античного искусства и ремесла. Кроме того, мы обнаружили места гибели еще трех древних кораблей, которые ожидают своих исследователей.

На суше не сохранилось ни одного грузового судна времен античности. Суда викингов, найденные при раскопках, и увеселительные лодки императора Траяна, извлеченные при осушении озера Неми в Италии, служат замечательными образцами древнего кораблестроения, однако нам очень мало известно о торговых судах, связывавших между собою разные народы.

Первым моим ключом в поисках судов классической древности явилось бронзовое скульптурное изображение, выловленное одним рыбаком сорок лет назад в Самарском заливе. Однако, когда я попал в Санари, этого рыбака уже не было в живых, и мне так никогда и не удалось узнать, где именно была сделана находка.

Много лет спустя Анри Бруссар, руководитель Каннского клуба подводных скалолазов, ныряя с аквалангом, обнаружил греческую амфору. Этот изящный керамический сосуд с двумя ручками был грузовой тарой древности; в нем перевозили вино, растительные масла, воду, зерно. Финикийские, греческие, карфагенские, римские грузовые суда везли в своих трюмах тысячи амфор. Амфоры имеют форму сужающегося книзу конуса. На суше их устанавливали, плотно втыкая в землю. На кораблях амфоры, по всей вероятности, вставляли в отверстия в досках. Бруссар сообщил, что на дне, на глубине шестидесяти футов, лежит целая груда амфор. Однако ему и в голову не пришло, что здесь захоронено целое судно, – настолько основательно оно было занесено илом.

Мы обследовали это место с «Эли Монье» и нашли амфоры разбросанными в беспорядке на ложе из плотного органического вещества [15], окруженного серым подводным ландшафтом. Сильный землесос позволил нам углубиться в грунт в поисках самого судна. Из промытого тоннеля было извлечено около сотни амфор; большинство из них закупоренные. На некоторых сохранились даже восковые печати с инициалами древнегреческих виноторговцев.

Несколько дней мы откачивали ил и поднимали амфоры. Углубившись в дно на пятнадцать футов, натолкнулись на дерево – это был палубный настил второго из когда-либо найденных античных торговых судов.

К сожалению, у нас не было ни времени, ни необходимого снаряжения для подъема редкой находки. Мы покинули это место, увозя амфоры, образцы дерева и знание того, что здесь находится уникальный гидроархеологический объект, требующий сравнительно несложных работ. Все говорит о том, что корпус сохранился и может быть поднят целиком. Как много рассказало бы это судно о кораблестроении и международной торговле далекого прошлого!

Мы имели лишь самое поверхностное представление о древнем судоходстве, почерпнутое из росписей на стенах и вазах, и можем только строить догадки относительно навигационного искусства того времени. Античные грузовые суда были короткими и широкими и вряд ли могли идти против ветра. Немногочисленные маяки отличались простотой устройства – это были всего-навсего обычные костры, разжигавшиеся на берегу. Не было ни бакенов, ни буев для обозначения рифов и мелей. Вряд ли мы ошибемся, предположив, что судоводители старались не терять из виду берега, а на ночь предпочитали стать на якоре в надежном месте. Нужно было унаследовать опыт многих поколений мореходов, чтобы отважиться водить корабль. Вынужденные все время прижиматься к берегу, античные суда оказывались легкой добычей внезапных штормов и коварных рифов. Поэтому большинство затонувших судов должно было пойти ко дну в сравнительно мелких прибрежных водах, то есть в пределах досягаемости для ныряльщика. Морские битвы и пиратские нападения увеличивали количество затонувших кораблей. Я не сомневаюсь, что в морском иле погребено немало хорошо сохранившихся античных судов, до которых совсем не трудно добраться.

Суда, затонувшие на глубине до шестидесяти футов, скорее всего уничтожены разрушительным действием течений и приливов. Зато те, которые погибли на большей глубине, хранятся и по сей день в огромных залах подводного музея. На скалистом дне, где их не мог поглотить мягкий грунт, они быстро оказывались освоенными интенсивно размножающимися живыми организмами. Губки, водоросли и гидроиды [16] скрыли борта и надстройки. Прожорливые представители морской фауны нашли здесь пищу и приют. Целые поколения моллюсков кончили здесь свое существование и были съедены другими жителями моря, оставлявшими горы экскрементов, которые покрывали разрушающееся судно. В течение веков сочетание всех этих процессов приводит к тому, что морское дно сглаживается и остается разве что чуть заметный рубец.