Камбер-еретик - Куртц Кэтрин Ирен - Страница 2

Камбер отнюдь не был уверен, что сумеет воплотить свой замысел, ибо времени оставалось все меньше, а он пока ни на шаг не приблизился к цели. Однако он должен был попытаться.

ГЛАВА I

Самый могущественный пришел исцелять, и он получит королевскую благодарность.[2]

Райс Турин, один из самых уважаемых Целителей во всех Одиннадцати королевствах, в волнении расхаживал по спальне графа Эборского, пытаясь решить, что еще он может предпринять. На постели перед ним бился и метался в непрестанных мучениях его пациент. Каштановая бородка и волосы промокли от пота, хотя за окном вечерело, стоял январь месяц, и в комнате было холодно.

Это Синхил отправил Райса сюда, в Эбор, едва услыхал о болезни графа. Отдавая приказ Целителю немедленно отправляться, он был сам не свой, задыхался, с трудом подыскивая слова от волнения. Лишь когда Райс заверил его, что немедленно тронется в путь, он успокоился, ибо не мог довериться ни одному другому лекарю. Не дай Бог, граф умирает?!

Стоило лишь подумать об этом, как Целителю делалось не по себе; однако все же он задержался с отъездом, несмотря на волнение короля, а точнее, именно из-за этого. Хотя Синхил заметно приободрился, узнав, что скоро вернется из Грекоты Элистер Келлен, но Райсу не хотелось надолго оставлять своего царственного пациента. Пусть до столицы ему будет всего несколько часов пути, но и это слишком много, если он срочно понадобится во дворце.

На исцеление короля не было никакой надежды. Самое большее, на что мог надеяться Райс, это облегчить правителю последние дни и часы жизни. Полностью же изгнать болезнь было не под силу ни ему, ни кому-либо еще из Целителей. Ни он сам, ни король не питали иллюзий на этот счет.

И все же, когда пришло известие о недомогании графа, Синхил не испытывал сомнений. Назначенный два года назад смотрителем западных границ, Грегори Эборский, знаменитый Дерини-алхимик, был преданным слугой и другом короля. Так что у Райса просто не было иного выбора…

Однако сейчас, рядом с Грегори, Целитель вынужден был расписаться в полной своей беспомощности. Они с графом были давними знакомыми, ибо последний вот уже пять лет состоял с тайном обществе Дерини, именуемом Советом Камбера. На таком названии настоял архиепископ Джеффрай, также член общества, для которого имя Камбера было своего рода символом тех высоких целей, к которым стремились они все. В Совет входили также Райс, Ивейн, Джорем и Джебедия, равно как и сам Камбер, о чем, впрочем, не догадывались ни Джеффрай, ни Грегори.

Все восемь лет своего существования Совет Камбера во многом определял политику менее могущественных деринийских кланов и влиял на сохранение мира между Дерини и людьми. Неустанные изыскания леди Ивейн вместе с отцом, а ныне с епископом Элистером возвращали неоценимые, доселе неведомые знания предков. Грекота, где обосновался Камбер, стала источником магической информации. А Грегори, граф Эборский, был частью всего дела.

Но теперь он был во власти лихорадки, от которой то ли не мог, то ли не желал избавиться. Ни помощь королевского Целителя, ни магия Дерини не могли одолеть могущественные силы, порождавшие мучительные корчи. Даже старший сын и наследник Грегори, вдумчивый юноша, овладевший навыками в применении могущества Дерини, был не в силах прорвать круг страданий. Пол перед камином был усыпан осколками глиняной посуды и стекла, и слуги не осмеливались прибирать черепки — немое свидетельство возможного сумасшествия высшего лорда-Дерини.

Погрузившись в размышления, Райс остановился у цветного витража, счастливо избежавшего разрушения, и, положив обе руки на нагретое солнцем стекло, подивился, что граф пощадил окна. Сразу по прибытии он и Ивейн, его жена, работающая с ним тринадцать лет, попытались помочь страдальцу и предотвратить дальнейшее распространение болезни. Вдвоем они были достаточно физически сильны, чтобы он не смог преодолеть их защиты и, оставаясь в беспамятстве, угрожать их сознанию.

Однако, когда к больному прикасались, начинались такие конвульсии, что входить в контакт на требуемое время было небезопасно. В бреду могла вернуться мания разрушения, к тому же припадки не приносили облегчения.

Раны графа было довольно просто обнаружить. Судя по излому руки, она была вывихнута в плече, вероятно, раздроблена, хотя точно этого нельзя было определить до тщательного обследования.

Значит, причиной столь буйного поведения Грегори было нечто иное, возможно, тяжелое ранение головы, однако ни его сын, ни его лакей не припоминали, чтобы во время происшествия он ушиб голову.

Сощурив карие, с янтарными крапинками глаза, Райс поглядел сквозь красно-синее окно. Сокрушенно вздыхая, он пригладил взлохмаченные рыжие волосы и подошел к жене. Ивейн сидела у камина, небрежно набросив меховой дорожный плащ, и молча наблюдала за мужем и его страждущим пациентом.

— Что ты намерен предпринять? — спросила она, увидев, что он присел рядом с лекарской сумкой и копается внутри.

Райс покачал головой и снова вздохнул.

— Для начала, стоит попытаться его успокоить. Возможно, придется даже разрушить опоры, возведенные сознанием. Хотя, по правде говоря, мне этого не хочется. Он мог бы оказать большую помощь. Но мы не можем позволить ему крушить здесь все, пока мы работаем.

Он извлек пергаментный пакетик с зеленой печатью, прочитал написанный на нем текст, закрыл сумку и выпрямился.

— Сначала попробуем это, — он аккуратно сломал восковую печать. — Как думаешь, лошадь могла ударить его в голову? Налей, пожалуйста, немного вина в чашку, чтобы смешать с порошком. Чем скорее он проглотит это, тем лучше.

Кивнув, Ивейн Мак-Рори Турин, единственная дочь святого Камбера Кулдского, грациозно поднялась, подошла к низкому столику у камина и, сбросив плащ, опустилась на колени. Несмотря на свои тридцать пять лет и то, что была матерью троих детей, она выглядела много моложе. Ее дорожное платье облегало каждый изгиб фигуры; серо-сизый цвет, как никакой другой, подчеркивал голубизну глаз. Волосы, пламенеющие золотом, были аккуратно собраны на затылке, чтобы в дороге их не спутало ветром, но одна прядь, выбившись возле прелестного ушка, придавала лицу еще большую свежесть.

Она налила ровно половину чаши из стоявшего на столе графина и с задумчивым видом протянула мужу. Райс всыпал порошок. Находясь вместе, они всегда понимали друг друга с полуслова.

— Думаю, ты прав, — сказала она, помешивая содержимое чаши и наблюдая, как лекарство растворяется в вине. — Без сомнения, ему от буйства становится только хуже. А если он снова начнет швырять что попало, тогда я просто не знаю, долго ли эта комната выдержит.

Райс понюхал вино и кисло улыбнулся.

— Не доверяешь моему зелью, любовь моя? Гарантирую, от этого кризис минует.

— Сначала придется заставить его принять снадобье, — возразила Ивейн. — Как ты предполагаешь это проделать?

— А в этом и состоит секрет Целителя! — Он сорвал свою лекарскую мантию, бросил поверх ее плаща, подошел к двери и распахнул ее.

— Джесс, зайди, пожалуйста, и прихвати парочку слуг… Прежде чем он коснется меня, я успею дать снотворное. Не бойся, я не причиню ему боли и не позволю повредить себе самому.

В комнату осторожно заглянул и вошел рослый, смуглый юноша в сопровождении трех слуг в бело-голубых ливреях. Джесс, который ездил в Валорет за Райсом, был молод, молчалив, основателен и всем своим существом выражал исключительное почтение к хозяину. И он, и его подчиненные исподтишка поглядывали на огромную кровать, посреди которой метался граф, и не решались приблизиться к ложу.

Райс за руку подвел Джесса к постели, подбадривая уверениями.

— Это вовсе не так трудно, как кажется, — говорил он беззаботно. — С ним будет все в порядке, с вами — тоже. Ничего худого не случится. Итак, молодые люди, я хочу, чтобы вы крепко держали его за ноги и поврежденную руку, как только я дам команду. Если нужно, сядьте на него, но пусть лежит смирно. Если мое лекарство не попадет внутрь, оно не поможет вашему хозяину. Джесс, я хочу, чтобы ты помогал мне держать его голову. Ты его усмиряешь, а я забочусь о том, чтобы он открыл рот, и Ивейн влила снадобье. Сумеете справиться?