Побег из Эдена - Курпатова-Ким Лилия - Страница 4

Наконец объявили 45-ю платформу. Громов быстро сохранил готовую лабораторку на диск. Захлопнул ноутбук и быстро пошел к двери, на ходу запихивая компьютер в рюкзак.

Одновременно с поездом Максима к 45-й платформе подошел еще один. Из Восточного округа. Двери разъехались, и оттуда высыпали ученики Накатоми. Все в одинаковых темно-синих тесных костюмах с эмблемой школы, серых галстуках в широкую черную полоску, голубых рубашках и черных, начищенных до блеска ботинках. Носков было не видно, но Громов знал, что у всех они темно-синие. Точно такие же, как у него. У всех, кроме Дэз. Когда она поднималась по лестнице, перешагивая через две ступеньки, Громов заметил, что гольфы Кемпински ядовито-зеленые, с рисунком в виде кошачьих следов.

Кемпински сыграла во всей этой истории заметную роль, и я решила просмотреть и ее файлы тоже. Сразу выяснилось, что учитель Йокояма тоже заметила зеленые гольфы и наказала ее. Дэз целый месяц участвовала в строевой подготовке. Камеры добросовестно запечатлели это. Неожиданно метасканер подал сигнал, что на записи присутствует и Громов. Я увеличила картинку.

Сидя в школьной библиотеке, чьи открытые окна выходили на плац, Максим смотрел на светлую голову Дэз с туго закрученным пучком волос на затылке.

Кемпински маршировала по школьному плацу в одном строю с другими провинившимися, чеканя шаг и громко повторяя: «Дисциплина — основа всего. Дисциплина — прежде всего. Дисциплина — для всех». Дисциплинарный куратор Шульц считал, что это способствует развитию «коллективного сознания».

Когда Дэз подняла ногу, чтобы отчеканить очередной шаг, порыв ветра чуть отогнул штанину брюк. На секунду мелькнула яркая малиновая полоска. Громов восхитился безрассудством Кемпински и одновременно испугался за нее. Ведь теперь ее нарушение могли признать систематическим и исключить из Накатоми!

Кадры со школьных камер вызвали во мне волну собственных воспоминаний и переживаний. Накатоми... Одна из лучших хайтек-школ. Хотя, положа руку на сердце, Накатоми — это ад. Если сложить все мои собственные дисциплинарные марши по плацу, можно вокруг экватора обойти, наверное. Даже в интернате Бро, исправительном учреждении для юных хакеров, порядки мягче.

Максим вынул из кармана белую смарт-карту. Надел на шею... Я тоже так делала! Восемь лет!

Пятый год обучения соответствовал пятому уровню доступа.

Приложив смарт-карту к сенсору турникета, Громов прошел в нужный сектор. Теперь Миссис Хайд видит его. Никто не знает, откуда у системы внутреннего контроля это имя. Просто ее так называют. «Миссис Хайд» — сложная интеллектуальная программа. Она следит за перемещениями учеников по смарт-картам. Если кого-то за минуту до урока еще нет в нужном классе, но из школы он не выходил, Миссис Хайд объявляет через динамик: «Такой-то, напоминаю, тот-то урок начинается через минуту. Советую вам поторопиться». Если кто-то пытается войти в сектор, куда ему входить пока не положено, миссис Хайд строго предупреждает: «Ученик такой-то, у вас нет доступа в эту секцию». Еще Миссис Хайд передает объявления администрации и следит за безопасностью.

Громов поискал глазами друзей. Но ни Митцу, ни Чарли поблизости не было.

Чем дальше по коридору, освещенному мертвенно-белым светом галогенных ламп, тем тоскливее. Два урока социомики[20] подряд. Два часа нос к носу с ненавистным нудным учителем Маркесом.

— Здорово!

На Максима с силой грохнулась огромная белая ладонь Олафа, развязного, вечно жующего шведа. С чего бы это Свенсену проявлять такое дружелюбие?

— Слушай, — маленькие водянисто-белые глазки Олафа заискивающе бегали. Он тихо сказал: — Ты лабораторку сделал? Дай сварезить, а?

Громов сердито поглядел на Олафа. Ведь Свенсен знает, что за варез, а проще говоря, «использование результатов чужого интеллектуального труда», можно вылететь из школы. Если, конечно, не докажешь комиссии на разборе, что в персоналку влезли без твоего ведома. И все равно просит!

— Значит, так, — Олаф зашептал быстро-быстро, — забэкапь лабу в Сетевую ячейку и кинь мне зип-пароль, я вскроюсь по нему и солью себе в кэш.

— У тебя же процент мигрантов другой, — попытался Максим отделаться от Олафа. Задания были по сути общими, но исходные данные каждому ученику выдавались индивидуальные.

— Ну уж одну функцию на другую я заменить как-нибудь смогу, — ухмыльнулся тот.

Максим насупился. Насчет вареза у Свенсена голова всегда работает быстро и ясно. Вот бы он таски — домашние задания — делал так же!

— Уверен? — огрызнулся Макс.

— Точно так же, как в том, что однажды видел в твоем рюкзаке «Энциклопедию искусственного интеллекта» со штрих-кодом библиотеки, — Олаф подмигнул ему правым глазом, — для шестого года обучения. Как это она у тебя оказалась? Интересно, правда?

Громов чертыхнулся про себя и уставился на Свенсена, потом сказал:

— Если что, я ни при чем.

— Доступ запрещен! — вытаращил глаза Олаф. — И не надо на меня так смотреть. Дырку прожжешь.

Остро ощущая, что дает Свенсену козырь для будущего шантажа, Максим подошел к подоконнику, достал ноут, открыл его и сделал вид, будто последний раз проверяет цифры перед сдачей домашнего задания.

Украдкой огляделся, не наблюдает ли за ним кто. Правила Накатоми требовали, чтобы каждый ученик и учитель, увидев что-то необычное или подозрительное, немедленно сообщал об этом администрации. Громов понимал: даже если он и не заметил ничьих пристальных взглядов, это вовсе не означает, что за ним никто не наблюдает. Но обратно уже хода нет... Эх! И зачем он только согласился?

Громов сделал, что сказал Олаф, — сохранил свою лабораторную в одной из Сетевых ячеек и послал Свенсену прямую ссылку на нее с вложенным паролем. Потом открыл свою историю операций, хотел стереть, но в последний момент раздумал. Если Свенсен все же попадется, пусть будет доказательство, что Максим ничего не знал о варезе. Ведь если бы знал — то сразу бы стер историю операций...

К таким хитростям с простым копированием приходилось прибегать из-за программы безопасности, которая существовала на каждой школьной персоналке. Ученикам запрещалось передавать друг другу данные. Никаких подсказок, никаких сообщений, никаких чатов.

Все классы Накатоми были построены в форме римских амфитеатров. Ученики сидели по кругу, рядами по восемь человек, между местами расстояние метра в два. Ряды — обычно четыре — уходили наверх. Учитель всегда стоял внизу, в центре, рядом с голографическим проектором, куда в случае надобности выводил нужные картинки со своего компьютера. Под рядами находился личный учительский кабинет и его персональная малая лаборатория, чтобы готовиться к урокам.

Добравшись до класса, Громов снова приложил карточку к турникету на входе, быстро поднялся по лестнице во второй ряд, занял свое место, кивнув украдкой Митцумото Токахаши. Митцу сидел напротив. Место Чарли было прямо за Максимом, в третьем ряду, поэтому поздороваться с ним уже не представлялось никакой возможности. В классе запрещалось разговаривать между собой. Только задавать вопросы учителю — или отвечать на его вопросы.

Впрочем, многие ученики сами не шли на контакт. В классе было несколько человек, с которыми Громов виделся почти каждый день в течение пяти лет и ни разу даже словом не перекинулся. Например, Сингх Пушту. Он всегда смотрит только в компьютер — либо школьный, либо собственный. И не лень ему постоянно таскать с собой два ноута! А когда идет, надвигает на уши огромные наушники, из которых доносится быстрый жесткий бит. Максим уже не помнил, какой у Пушту голос. Учеников редко спрашивали. Школьная Сеть устроена так, что учитель может в любой момент посмотреть, что делает тот или иной ученик. Да еще чертов «Цербер»! Программа, следящая за ошибками. Автоматически их вычисляет и ведет статистику. Только в конце семестра ее узнаешь, из табеля. Если уровень ошибок меньше пяти на сто операций — считай себя молодцом, если больше пятидесяти — попрощайся с Накатоми.