Мировая революция и мировая война - Роговин Вадим Захарович - Страница 80

Собл (Сенин) встречался с Троцким в Принкипо, а затем — в Копенгагене, куда Троцкий в конце 1932 года прибыл для чтения лекций. После копенгагенской беседы с Соблом Троцкий сказал, что никогда больше не будет встречаться с ним, и сообщил друзьям о своих подозрениях в том, что Соболевичусы являются сталинистскими агентами. Однако до самой смерти Троцкий считал, что Соболевичусы до определённого времени были его действительными сторонниками, и не верил, что с самого начала деятельности Собла, как руководителя троцкистской группы в Берлине, он действовал как агент-провокатор ГПУ (это обнаружилось только в 50-е годы) [760].

Собл вёл провокаторскую работу и в СССР, где по указке ГПУ выслеживал связи между Троцким и советскими троцкистами. Сообщая Троцкому о следствии по своему делу, Виктор Серж писал: «Во время следствия я убедился, что в Международном Секретариате [IV Интернационала] и где-то в Французской коммунистической лиге (троцкистская организация во Франции.— В. Р.) несомненно были провокаторы; и что некий Соболевичус (Сенин?), бывший когда-то у Вас в Константинополе и посетивший меня в 1932 с приветом от Льва Львовича, или провокатор или, будучи арестованным, держался хуже провокатора» [761].

С марта 1936 года основные усилия НКВД по борьбе с троцкистами были перенесены на троцкистскую организацию в Париже. Для слежки за ней была создана специальная группа во главе с кадровым разведчиком Афанасьевым. В составе группы был иностранец, получивший кодовую кличку «Томас». Согласно материалам архивов советской разведки, «Томас» сблизился со многими деятелями троцкистской организации, в том числе с Львом Седовым. Он постепенно добился того, что корреспонденция Троцкого попадала к нему ещё до получения её Седовым, вслед за чем она перлюстрировалась и её фотокопии направлялись в Москву.

Группа Афанасьева с конца 1936 и до начала 1938 года провела ряд операций, в результате которых была похищена значительная часть архивов Троцкого, Седова и Международного секретариата IV Интернационала. Среди похищенных документов были письма Седова о встречах с представителями троцкистских групп, приезжавшими из СССР, а также списки и адреса лиц в СССР, сотрудничавших с Троцким [762].

В 1936—1937 годах на квартирах Троцкого и Эстрин была установлена техника для прослушивания телефонных разговоров.

Особенно опасным агентом-провокатором НКВД в Париже был Марк Зборовский, который в 1935 году вступил в группу парижских троцкистов и вскоре после этого стал ближайшим другом и сотрудником Льва Седова. Он получил доступ ко всем троцкистским документам, включая нелегальную информацию из Советского Союза. Донесения, регулярно передаваемые Зборовским Афанасьеву и другим резидентам НКВД, направлялись непосредственно Сталину.

С самого начала деятельности Зборовского в троцкистском движении большинство лиц из окружения Седова, в особенности руководитель парижской группы троцкистов П. Навилль, подозревали Зборовского в связях с НКВД. Тесно сотрудничавший с Седовым Сневлит был убеждён в том, что «Этьен» (кличка Зборовского, под которой он был известен в среде троцкистов) является провокатором [763]. Однако Седов и его ближайшая сотрудница Эстрин упорно не соглашались с этим и продолжали полностью доверять «Этьену».

На слушаниях сенатской подкомиссии США в 1956 году Зборовский сообщил, что сталинская агентура стремилась завлечь Седова в такое место, где его собирались похитить для насильственной и тайной отправки в СССР [764]. Эти показания подтверждаются извлечённой из архивов советской внешней разведки запиской разведчика Серебрянского, который в 1937 году получил задание доставить Седова живым в Москву. Предусматривалось два варианта такой доставки — морской и воздушный. Для этого были приобретены рыболовецкое судно, которое должно было совершить переход в Ленинград, и самолёт, который якобы должен был совершить спортивный перелёт по маршруту Париж—Токио. Однако «ряд обстоятельств помешал операции осуществиться». Спустя несколько месяцев Седов, попавший в больницу, умер там при таинственных обстоятельствах. И. Я. Ермаков, автор главы о тайной борьбе советской разведки с троцкистами, в «Очерках истории российской внешней разведки» утверждает, что «к смерти Седова, как видно из архивных документов, разведка отношения не имела» [765]. Можно полагать, что документы об этой «акции» были уничтожены, подобно некоторым документам об убийстве Троцкого (см. гл. L).

После смерти Седова Зборовский наряду с Эстрин стал издателем и редактором «Бюллетеня оппозиции». Этому не смогло помешать полученное Троцким анонимное письмо (написанное невозвращенцем — генералом Орловым, проживавшим в США под чужим именем), в котором достаточно полно описывалась шпионская деятельность Зборовского. Поначалу Троцкий принял некоторые меры по проверке этой информации, но Лола Эстрин, прибывшая в Мексику летом 1939 года, сумела убедить его, что это письмо — дело рук НКВД, стремящегося оторвать от Троцкого одного из его верных помощников, находящихся во Франции. В этой связи она сослалась на другое анонимное письмо, недавно полученное Троцким, где утверждалось, что сама Эстрин прибудет в Койоакан с тем, чтобы отравить его.

В 1938 году в Париже был зверски убит бывший секретарь Троцкого Рудольф Клемент, принимавший активное участие в подготовке Учредительного конгресса IV Интернационала. По словам Хансена, секретаря Троцкого в Мексике, Троцкий считал, что Клемент был убит потому, что он обладал важной информацией о деятельности троцкистов во многих странах и знал имя агента НКВД, действовавшего внутри троцкистского движения [766].

Убийство Клемента было сопряжено с провокацией — рассылкой Троцкому и его соратникам писем, якобы написанных Клементом, в которых говорилось, что он собирается совершить самоубийство в результате «разочарования» в Троцком из-за его сотрудничества с нацистами. Подобными аргументами, подсказанными агентами НКВД, впоследствии пользовался на суде Меркадер, объясняя мотивы, по которым он убил Троцкого.

Многие троцкисты считали, что смерть Седова, убийство Клемента и другие преступления сталинской агентуры за рубежом связаны с деятельностью Зборовского. Тем не менее он оставался неразоблачённым долгие годы. В 1941 году он прибыл из Франции в США, причём разрешение на его въезд в эту страну было получено благодаря усилиям супругов Даллиных (Лола Эстрин стала к тому времени женой эмигранта-меньшевика Давида Даллина, проживавшего в США).

Впоследствии Д. Даллин подробно описал агентурную деятельность Зборовского во Франции и в США [767]. Многие факты об этой деятельности он узнал от Орлова, который активно способствовал разоблачению Зборовского. В 1954 году Орлов впервые встретился с Даллиным для того, чтобы побеседовать на темы, связанные с книгой о советском шпионаже, над которой Даллин тогда работал. Во время этой встречи Орлов спросил Даллина, не знает ли он, где сейчас находится «Марк», с которым была дружна Лола, и сказал, что ему достоверно известно о шпионской и провокаторской деятельности «Марка» во Франции. Тогда Орлов впервые узнал фамилию Зборовского, до этого известного ему только по имени.

На следующую встречу Даллина с Орловым пришла Лола, которая сообщила, что Зборовский находится в Соединённых Штатах и в 1947 году получил американское гражданство. К тому времени, когда происходил этот разговор, судьба Зборовского складывалась самым благополучным образом. Используя свой диплом специалиста по этнологии, полученный в Сорбонне, Зборовский успешно занимался антропологией, получая гранты для ведения научной работы от Американского еврейского комитета, Министерства здравоохранения США и других государственных и общественных организаций [768].

Лола Даллин отказывалась верить тому, что Зборовский был агентом-провокатором. Тогда Орлов сказал, что во время работы в НКВД ему приходилось читать донесения Зборовского, и назвал некоторые упоминавшиеся в этих донесениях факты, которые могли быть известны только Зборовскому и Лоле. Особое впечатление на Лолу произвёл рассказ Орлова о хорошо известном ей случае: когда во время прогулки со Зборовским по Парижу Седов случайно увидел газету, из которой впервые узнал о первом московском процессе, он прямо на улице разразился отчаянными рыданиями.