Власть и оппозиции - Роговин Вадим Захарович - Страница 62

Данный миф пытался реанимировать Хрущёв в своих мемуарах, где он идеализировал эпоху 30-х годов, противопоставляя её временам своей отставки, когда, по его словам, расплодилась «масса чиновников, подхалимов и карьеристов. Получилось, что ныне членство в партии, партийный билет — это надежда лучше приспособиться в нашем социалистическом обществе». Хрущёв утверждал, что партийным руководителям 30-х годов приходилось «жертвовать многим, а не блага получать», что они жили «более, чем скромно… Времена, о которых я вспоминаю, были времена романтиков. Сейчас, к сожалению, проник в партийную среду налет мелкобуржуазности. В то время никто и мысли не допускал, чтобы, к примеру, иметь личную дачу — мы же коммунисты! Не знаю, у кого из нас были две пары ботинок. Гимнастерка, штаны, пояс, кепка, косоворотка — вот, собственно, вся одежда» [533].

Действительно, «военизированный» стиль одежды по примеру Сталина был тогда униформой партийных руководителей (хотя гимнастерки, сапоги и другие непременные атрибуты этого стиля изготовлялись для них в спецателье, из импортных материалов и лучшими мастерами). Не практиковалась в те годы и охота за богатыми интерьерами. Квартиры партийной элиты были заполнены унифицированной стандартной мебелью и утварью, на которой (вплоть до простыней и полотенец) ставились клейма или привешивались бирки, указывавшие, что эти предметы быта являются казённой собственностью. Такие реликты эпохи военного коммунизма молчаливо напоминали бюрократу, что он прочно привязан к партийно-государственной машине и всё движимое и недвижимое имущество, которым он пользуется, передано ему лишь на то время, пока он занимает номенклатурный пост, открывающий дорогу в элитарные дома.

Однако это не утяжеляло, а облегчало быт бюрократии, находившейся на полном государственном обеспечении. Его размеры не были жёстко регламентированы, а зависели от того, какое рвение тот или иной руководящий бюрократ вкладывал в самоснабжение, какие порядки он устанавливал в своей епархии. Н. П. Хрущёва в своих мемуарных записях рассказывала, как, готовясь к переезду на Украину, куда её муж был назначен первым секретарем ЦК, она обратилась к жене его предшественника на этом посту Косиора за советом, какую кухонную посуду следует брать с собой. Та крайне удивилась этому вопросу и сказала, что брать ничего не нужно, поскольку в доме, который будет предоставлен Хрущёвым, всё уже имеется. «И действительно там оказалась в штате повариха и при ней столько и такой посуды, какой я никогда не видела. Так же и в столовой… Там мы начали жить на государственном снабжении: мебель, посуда, постели — казённые, продукты привозили с базы, расплачиваться надо было один раз в месяц по счетам» [534]. Так семьи бюрократов, освобождённые от малейших забот об организации собственного быта, жили по совсем иным законам, чем десятки миллионов советских людей, страдавших от бесчисленных нехваток, дефицитов и очередей.

Характеризуя социальные последствия политики насаждения привилегий, Троцкий подчеркивал, что «бюрократия располагает огромными доходами не столько в денежном, сколько в натуральном виде: прекрасные здания, автомобили, дачи, лучшие предметы потребления со всех концов страны. Верхний слой бюрократии живёт так, как крупная буржуазия капиталистических стран, провинциальная бюрократия и низшие слои столичной живут, как мелкая буржуазия. Бюрократия создает вокруг себя опору в виде рабочей аристократии; т. н. герои труда, орденоносцы и пр. …пользуются привилегиями за свою верность бюрократии, центральной или местной. Все они пользуются заслуженной ненавистью народа» [535].

XXX

1932 год: альтернатива левой оппозиции

В 1932 году последствия сталинской социально-экономической политики дали знать о себе растущими хозяйственными диспропорциями и снижением темпов экономического роста. Прирост промышленной продукции оказался более чем вдвое ниже показателей годового плана. Почти приостановился рост производительности труда; себестоимость вместо планируемого снижения увеличивалась; росли масштабы незавершённого строительства. В сельском хозяйстве происходило снижение урожайности, а поголовье скота уменьшилось вдвое по сравнению с 1928 годом. Сокращение розничного товарооборота привело к огромному бюджетному дефициту, который покрывался растущей эмиссией.

Приводя эти факты, скрывавшиеся или подтасовывавшиеся официальной статистикой, авторы «Бюллетеня» подчеркивали, что хозяйственный кризис достиг своего пика; продовольственная нужда «держит за горло всё хозяйство». Между тем пленумы ЦК, как обычно, подтверждают абсолютную правильность линии руководства и усматривают причину провалов хозяйственных планов в плохом исполнении директив. «Виноваты исполнители, местные работники, а не руководство и неправильная линия. О необходимости изменения режима, при котором и здоровая идея, правильная директива при осуществлении принимают чудовищно искажённые формы, при котором окончательно задушена партийная мысль,— ни слова» [536].

В статье «На новом повороте. Кризис советского хозяйства», присланной группой оппозиционеров Москвы и Ленинграда, подчеркивалось, что вместо «эмпирических поправок, отдельных затычек и паллиативов», осуществляемых сталинским руководством, требуется коренное изменение политики: восстановление нормального товарообмена между городом и деревней; открытый отказ от административной ликвидации кулачества и от принудительного сохранения нежизнеспособных колхозов.

В статье развивались выдвигавшиеся Троцким ещё в период разработки первого пятилетнего плана идеи о преодолении хозяйственной изоляции СССР и укреплении его связей с мировым рынком, который представляет «для хозяйства каждой страны, не только капиталистической, но и социалистической, практически неисчерпаемые резервы». Экономическая жизнь Советского Союза немыслима без роста его связей с мировым хозяйством. Поэтому пятилетку следовало, по мнению Троцкого, рассматривать только как первый этап, от которого нужно как можно скорее «перейти к восьми-десятилетнему перспективному плану, чтобы охватить средний период обновления оборудования и тем самым, в частности, приспособиться к мировой конъюнктуре. Сколько-нибудь длительная стабилизация послевоенного капитализма… приведет неизбежно к возрождению товарно-промышленных циклов, нарушенных войной, и нам надо будет строить свои планы не на мнимой независимости от мировой конъюнктуры, а на разумном приспособлении к ней, т. е. так, чтобы как можно больше выигрывать от подъёма и как можно меньше терять от кризиса» [537].

В развитие этих идей авторы статьи «На новом повороте» предлагали использовать затруднения, переживаемые зарубежными странами в условиях мирового капиталистического кризиса, для преодоления наиболее острых диспропорций советского хозяйства. Они считали необходимым строить экономические отношения между СССР и капиталистическими странами не только в форме кредитов и заказов, но и в виде долгосрочного плана сотрудничества с крупными капиталистическими странами, который может быть принят правящими кругами последних ради смягчения экономического кризиса. «Как ни несовершенен наш советский опыт, но он впервые позволяет показать с цифрами и фактами в руках, те грандиозные, притом совершенно близкие и непосредственные возможности, которые открываются перед плановым хозяйством, если распространить его на передовые капиталистические страны» [538].

В статье указывалось, что в Советском Союзе чрезвычайно снизилась достоверность статистических данных. Ликвидация фальшивой статистики, выступающей составной частью системы бюрократической лжи, позволит «в основу второй пятилетки положить действительные, а не фальшивые результаты опыта первой пятилетки» [539]. Трезвый и реалистический анализ финансового положения страны должен быть направлен на решительное пресечение инфляции и введение бюджета в границы реальных хозяйственных возможностей. Только этим путём можно стабилизировать денежную единицу и возвратить ей роль орудия хозяйственного расчёта.