Христианин в языческом мире, или О наплевательском отношении к порче - Кураев Андрей (протодиакон) - Страница 45

Что сказалось в этих житийных эпизодах (например, в Житии прп. Макария Египетского повествуется о том, как колдун превратил некую христианку в лошадь[217], а в Житии свт. Киприана — о том, как он сам, в бытность свою колдуном, превратил юношу в птицу[218])? Эти эпизоды написаны в соответствии с учением Церкви или навеяны народным восприятием «духовной брани»? Вновь повторю: в церковно-учительной литературе, в творениях святых богословов такое понимание «духовной брани» отсутствует. Не было у подвижников благочестия веры в то, что колдун на кого хочет, на того и нашлет свою «порчу» и во что хочет, в то и превратится.

Напротив — блаж. Августин говорил: «Не только душу, но и тело демоны никоим образом не могут своим искусством или властью превратить в действительные члены или формы животных» (О граде Божием 18,18).

Поэтому не более чем частным мнением приходиться признать суждение прп. Макария Оптинского, который свое согласие с существованием порчи обосновывал ссылкой именно на эти житийные рассказы[219]. Можно говорит о внушении, о гипнозе, о контроле над умами людей, приблизившихся и доверившихся колдуну (так, что им будет казаться, будто он и в самом деле стал птицей). Но нельзя предположить, что он и в самом деле сумел это сделать…

Сегодня некоторые православные писатели (правда, не могу сказать, что по делу) упоминают библейский стих о том, что «создал Бог зверей земных по роду их» (Быт. 1, 25), как аргумент для полемики с теорией эволюции и развития животных видов. Но если в этом стихе видеть отрицание того, что из одного животного может появиться другое — то не тем ли резче этот стих отвергает возможность «перевоплощения» человека в лошадь или птицу? Так что у меня вопрос к духовным академиям и к Синодальной богословской комиссии: обязан ли православный христианин, почитающий жития святых как одно из свидетельств церковного предания, верить во все, что в них написано — в том числе и в оборотней? Если обязан, — то не дополнить ли Символ веры соответствующей формулировкой? «Верую в оборотней, в сглазы, в суккубов и инкубов…»

Очень многое в нашу церковную жизнь приходит минуя цензуру богословского разума. Приходит, обживается. И спустя несколько поколений уже начинает казаться частью Предания (скажем, убеждение в том, что нельзя есть арбуз в день усекновения главы Иоанна Предтечи, или уверенность в том, что страшный грех — передавать свечку через левое плечо). Здоровое чувство церковного консерватизма требует найти духовный смысл и оправдание любой подробности церковного быта. И уже не от своего опыта, а под давлением некоего «авторитета» человек говорит: «Да, пожалуй, раз это встречается в церковных рассказах, то в этом есть смысл…» Именно такая интонация все же мелькает у двух оптинских подвижников, когда они касаются темы народной веры в «порчу». Они ссылаются на то, что им представляется частью подлинного церковного предания. Так, прп. Амвросий Оптинский пишет: «От очес призора, от ревности и зависти и от невидимых духов молится священник избавить родительницу и новорожденного. Значит, сомневаться в дурном глазе нельзя»[220]. А прп. Макарий Оптинский свое согласие с существованием порчи обосновывает ссылкой на три житийных рассказа[221].

Но у агиографической литературы долгая и сложная история . Нельзя просто так ссылаться на жития (в тех случая, когда они говорят о вещах, не подтверждаемых Писанием и учением древних отцов), не задаваясь вопросом о том — когда и кем было написано это житие, какие оно имеет варианты, когда и кем оно правилось…

То же можно сказать и о чинопоследованиях наших треб и служб. Поскольку единственный способ связать веру в порчу с церковной традицией — это указание на выражение «очеса призора» в молитве над женой-родильницей в чинопоследовании крещения, присмотримся к истории этой молитвы внимательнее.

Когда и кто составил именно тот вариант молитвы «В первый день внегда родити отроча», на который ссылается прп. Амвросий? В «Требнике» митр. Петра Могилы, изданном Киево-Печерским монастырем в 1646 г., это прошение читается так: «Ей, Господи, от недуга и язвы, от рвения и зависти и от очеснаго негодования…» Имеет ли отношение это «очесное негодование» именно к магии, или же это просто синоним зависти?

По поводу перевода этого неясного места из «Требника» А. Г. Дунаев подготовил справку, которую уместно здесь привести:

«Для выяснения богословской и филологической значимости аргумента оптинского старца, ссылающегося на Требник в доказательство существования „порчи“ и влияния ее на христиан, необходимо обратиться к оригинальному греческому тексту. Он гласит: „… ka? Nfqalmin baskan…aj“. Слово baskan…a имеет два значения: первое — „волшебство“, второе — „зависть“ (A Greek-English Lexicon, compiled by H.G.Liddell and R.Scott , revised… by H.S.Jones … with a Supplement. 1968, Oxford, impression 1994, s.v., p.310), которые были тесно связаны между собой. Например, в третьей книге романа Гелиодора «Эфиопика» сглаз объясняется передачей зависти по воздуху. В словаре G.W.H.Lampe’а (A Patristic Greek Lexicon. Oxford, 1961, impression 1995, s.v., p.293) — самом авторитетном лексиконе для перевода греческих отцов — засвидетельствованы эти же значения, только «сглаз», «волшебство» (evil eye, bewitchment) встречается гораздо реже — приведен лишь один пример (у Евсевия Александрийского, 7-я гомилия, PG 86, col. 356 B). Можно даже сказать, что значение «волшебство», засвидетельствованное у Евсевия (да и то надо еще посмотреть, в каком контексте), чрезвычайно редко у святых отцов (и, значит, вообще не встречается в том смысле, который позволял бы говорить о каком-то сглазе против христиан). Просмотрев множество святоотеческих текстов (околоста пятидесяти - вместе с контекстами!) по компьютерной версии Thesaurus linguae graecae (1993, CD ROM), я не нашел ни одного примера употребления этого слова христианскими авторами в смысле «волшебство» (за исключением приведенного ниже). У всех святых отцов слово baskan…a встречается в подавляющем большинстве случаев вместе со словом fqOnoj (зависть) и т.п., являясь его почти полным синонимом (у Игнатия Богоносца, Епифания Кипрского, Василия Великого, Иоанна Златоуста, Палладия, Романа Сладкопевца, Иоанна Дамаскина и т.д.), однако без добавления «очес».

Единственный пример, привлекший мое внимание, — надгробная речь св. Григория Нисского на кончину епископа Мелетия (Oratio funebris in Meletium episcopum, ed. A.Spira , Gregorii Nysseni opera, vol. 9.1. Leiden: Brill, 1967, pag. 447): ™lei se, ? ™kklhs…a: prOj s? lsgw, t-n 'AntiOcou pOlin: ™lei se tAj ?qrOaj taUthj metabolAj. pij ?pekosm»qh tO k?lloj; pij ?pesul»qh ? kOsmoj; pij ™xa…fnhj ?perrUh tO ?nqoj; Ontwj 'Exhr?nqh ? cOrtoj ka? tO ?nqoj ™xspesen. t…j NfqalmOj ponhrOj, t…j baskan…a kak- kat¦ tAj ™kklhs…aj ™ke…nhj ™kemasen; o?a ?nq' o†wn ?ll?xato. ™xslipen ? phg». ™xhr?nqh ? potamOj. Перевожу: «Жаль мне тебя, церковь! К тебе обращаюсь я, Антиохия [букв . град Антиоха]. Жалею я о твоей столь внезапной перемене. Како обезобразилась красота? Како украдено украшение? Како внезапно опал цветок? Поистине «изсше трава и цвет отпаде» (Ис. 40,7). Какой глаз лукавый, какая зависть злая [или : какой дурной глаз, какое злое волшебство ] произвели нашествие [глагол kwm?zw значит «принимать участие в священной процессии» (о вакхических или египетских мистериях), откуда более общие значения] на ту церковь? Как все изменилось! Иссяк источник, высохла река». Ясное дело, св. Григорий в традициях греческой риторики создает картину горя Антиохии, потерявшей архипастыря. «Дурной глаз» — в ряду кораблекрушения и проч. Тем самым расхожее выражение, связанное по своему происхождению с языческим волшебством (глагол подчеркивает эту аллюзию), превращается просто в литературный прием (естественно, св. Григорий не связывал смерть епископа с «сглазом»!). Ведь и в русском языке «положил глаз» означает иногда просто «позавидовал».