Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Сочинения. В 2-х томах

Клюев Николай Алексеевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Сочинения. В 2-х томах - Клюев Николай Алексеевич - Страница 106

106

Изменить размер шрифта:

(1932–1933)

406

Прощайте, не помните лихом

Прощайте, не помните лихом.

Дубы осыпаются тихо

Под низкою ржавой луной,

Лишь вереск да терн узловатый,

Репейник как леший косматый

Буянят под рог ветровой.

Лопух не помянет и лошадь,

Дубового хвороста ношу

Оплачет золой камелек,

И в старой сторожке объездчик,

Когда темень ставней скрежещет,

Затянет по мне тютюнок.

Промолвит: минуло за тридцать,

Как я разохотился бриться

И ластить стрельчатую бровь.

Мой друг под луною дубовой,

Где брезжат огарками совы,

Хоронит лесную любовь.

И глаз не сведет до полночи —

Как пламя валежину точит,

Целует сухую кору…

А я синеватою тенью

Присяду рядком на поленья,

Забытый в ненастном бору.

В глаза погляди, Анатолий:

Там свадьбою жадные моли

И в сердце пирует кротиха:

Дубы осыпаются тихо

Под медно-зеленой луной,

Лишь терний да вереск шальной

Буянят вдоль пьяной дороги,

Мои же напевы, как ноги,

Любили проселок старинный,

Где ландыш под рог соловьиный

Подснежнику выткал онучки.

Прощайте, не помните лихом!

Дубы осыпаются тихо

Рудою в шальные колючки.

(1932–1933)

407

Хозяин сада смугл и в рожках,

Пред ним бегут кусты, дорожки

И содрогается тюльпан,

Холодным страхом обуян.

Умылся желчью бальзамин,

Лишь белена да мухоморы

Ведут отравленные споры,

Что в доме строгий господин,

Что проклевал у клавесин

Чумазый ворон грудь до ребер,

Чтоб не затеплилася в небе

Слезинкой девичьей звезда,

Седея, ивы у пруда

Одели саваны и четки —

Отчалить в сумеречной лодке

К невозмутимым берегам.

Хозяин дома делит сам

Пшеницу, жемчуг, горностаи,

И в жерла ночи бесов стаи

Уносят щедрую добычу.

Я липою медыни сычу,

Таинственный, с дуплистым глазом,

О полночь вижу, как проказам,

Нетопырям, рогатым юдам

Ватага слуг разносит блюда,

Собачий брех, ребячьи ножки,

И в лунном фраке по дорожке

Проходит сатана на бал.

Дуплистым глазом видя зал,

Я, липа, содрогаюсь лубом,

Но вот железным мертвым зубом

И мне грозят лихие силы:

В саду посвистывают пилы

Марш похоронный вязам, кленам,

И белой девушкой с балкона

Уходит молодость поэта…

То было в бред и грозы лета,

Мне снился дом под старой липой,

Медынью лунною осыпан,

И сельский бал. На милом бале,

В жасминном бабушкином зале,

Мы повстречалися с тобой,

Ручей с купавой голубой.

Не слава ли — альбомной строчкой

Над окровавленной сорочкой,

Над угольком в виске — бряцать?!

Пускай поплачет ива-мать,

Отец — продроглый лысый тополь, —

Уехать бы в Константинополь,

Нырнуть в сапог, в печную сажу,

Чтобы в стране прорех и скважин

Найти мой бал и в косах маки —

На страх рогатому во фраке:

Ему смертельна липа в шали…

(1933.)

408

Над свежей могилой любови

Душа словно дверь на засове.

Чужой, не стучи щеколдой!

Шипящие строки мне любы —

В них жуть и горящие срубы,

С потемками шорох лесной.

Как травы и вербы плакучи!

Ты нем, лебеденок, замучен

Под хмурым еловым венком.

Не все еще песни допеты,

Дописаны зарью портреты

Опаловым лунным лучом!

Погасла заря на палитре,

Из Углича отрок Димитрий,

Ты сам накололся на нож.

Царица упала на грудку —

Закликать домой незабудку

В пролетье, где плещется рожь.

Во гробике сын Иоанна —

Черемухи ветка, чья рана

Как розан в лебяжьем пуху!

Прости, жаворонок, убивца!

Невесело савану шитьца,

Игле бороздить по греху!

А грех-от, касатик, великий —

Не хватит в лесу земляники

Прогорклую сдобрить полынь.

Прирезаны лебеди-гусли

И струны, что Волги загуслей,

Когда затихает сарынь.

Но спи под рябиной и кашкой,

Ножовая кровь на рубашке,

Дитя пригвожденной страны!

Оса забубнит на могилке

И время назубрит подпилки,

Трухлявя кору у сосны.

Все сгибнет — ступени столетий,

Опаловый луч на портрете,

Стихи и влюбленность моя.

Нетленны лишь дружбы левкои,

Роняя цветы в мировое,

Где Пан у живого ручья;

Поет золотая тростинка,

И хлеб с виноградом в корзинке —

Художника чарый обед.

Вкушая, вкусих мало меда,

Ты умер для песни и деда,

Которому имя — Поэт!

У свежей могилы любови,

Орел под стремниною, внове

Пьет сердце земную юдоль.

Как юны холмы и дубравы…

Он снился мне, выстрел кровавый,

Старинная рана и боль!