На пороге юности - Рязанова Екатерина Михайловна - Страница 23

Ребята осторожно двинулись вдоль берега, приглядываясь к следам на песке.

Они выбрались из кустов и свернули в сторону от воды. Привал откладывался. Надо было уйти подальше от палатки. Только сделав порядочный крюк, они снова повернули к Волге.

По-прежнему кругом не было ни души, хотя время от времени попадались огороды.

На одном из них ребята вдруг увидели темное пятно на фоне голубого неба. Издали они не могли разобрать, что именно перед ними. Это мог быть и человек и скотина. Решили подойти ближе. Скоро можно было разобрать, что это, скорее, человек. Но он был странно высок и неподвижен.

— Чучело! — догадался Олег.

Они подошли. Действительно, это было чучело. На высоком шесте укреплена поперечная палка, и на ней, как на вешалке, болталась, развевая полы и покачивая рваными рукавами, старая ватная куртка-полупальто. Темная, грязная вата вылезала из многочисленных дыр и прорех, торчала космами в разные стороны. На верхушке шеста был укреплен клок сена и на него нахлобучена фуражка, похожая на старинный картуз, с переломленным пополам блестящим козырьком.

Чучело было поставлено посреди низких и ровных, словно причесанных, грядок. Должно быть, хозяева любили и берегли свой огород.

Полюбовавшись на чучело, Олег повернулся, чтобы идти дальше. Под ложечкой сосало. Хотелось поскорее открыть консервную банку с тушенкой.

— Постой, — сказал Юрка. — А ну-ка примерь эту модель. — И Юрка потянул пальто за полу.

— Ты что, с ума спятил? Стану я надевать на себя всякую дрянь! — обиделся Олег.

— Чудак! Это все на солнце и на дожде было, и вымылось и высушилось десять раз. Смотри-ка, куртка теплая. А ты вечерами мерзнешь. Кто тебя здесь увидит? А увидят, еще лучше, пожалеют, поесть дадут. А мы жалобную историю расскажем, что сироты, к бабушке пробираемся.

Олег развеселился и, стянув куртку с чучела, надел на себя. От старого ватника пахло землей и пылью, но прогретая солнцем рвань приятно охватила плечи.

— Красота! — сказал Юрка и фальшиво затянул: — Подайте, граждане, на пропитание!..

Олег запахнул полы и, съежившись, сделав плачущее лицо и раскланиваясь перед высокими подсолнухами с оборванными шляпками, подхватил:

— Пожалейте сиротинушку горемычного...

Оба долго хохотали. Юрка сбил с чучела фуражку и нахлобучил ее Олегу чуть не до самого носа.

— Вот, теперь хорош. Пошли дальше, Робинзон!

— Дальше не пойду, — объявил Олег. — Привал!

Картошка

На пятый день путешествия Олег вполне освоился со своим новым одеянием. Днем он снимал куртку и скатывал ее, как солдаты скатывают шинель, брал под мышку и тащил. Сверток надоедливо оттягивал руку, днем от него было невыносимо жарко. Но приходилось терпеть. Ему накрепко запомнились первые холодные ночи. Юрка тоже перестал посмеиваться над курткой. По ночам она им обоим служила одеялом.

Мальчики чувствовали усталость. Ноги ныли, отказывались шагать по сыпучему песку. Окрестности повторялись с поразительным однообразием.

Наконец было решено уйти от Волги и найти проселочную дорогу.

И вот они уже далеко от Волги. Она теперь только изредка появлялась в просветах между холмами и сверкала в лучах солнца, как огромный стеклянный осколок. Но и плотно укатанная проселочная дорога теперь казалась утомительно скучной и однообразной.

Прелесть первых дней путешествия померкла. Надоела неотвязная забота: как и где добыть еды. Особенно лишал Олега душевного равновесия способ добычи еды на чужих огородах. И сама еда была однообразной до тошноты.

«Вот тебе и виноград! — с усмешкой думал Олег. — Теперь бы хлеба краюху! Или супу горячего...»

И дорога оказалась не так уж проста. «Иди по Волге, и все тут», — эти легкомысленные заверения Юрки теперь выглядели смешными и наивными. И все же признаться открыто в том, что поход становится ему не по душе, Олег пока не решался...

Они шли вдоль огородов и поглядывали, не попадется ли им картофельное поле. Мучительно хотелось есть. В карманах у Юрки бренчали спички, и Олег живо представлял себе, как запылает в костре сухой тальник, как будут они выгребать из горячей золы сморщенные горячие картофелины с почерневшими душистыми бочками.

Картофельное поле открылось перед глазами внезапно. Ровные борозды тянулись к горизонту и сходились там, образуя сплошную темно-зеленую массу ботвы. Кругом — ни души!

Олег бросился вперед, ухватился за толстые, начинающие сохнуть стебли и вытащил из земли тонкие корешки с прицепившимися к ним тремя картофелинами.

— Только три! Как мало. Вырастили тоже, колхознички!.. — сказал Юрка и дернул следующий куст.

На нем оказалось две небольших.

Ребята повыдергали с десяток кустов, прежде чем пришли к заключению, что картошки достаточно.

Уже предвкушая рассыпчатую мякоть печеного картофеля и сокрушаясь о том, что не прихватили соли, ребята с нетерпением шуровали в костре.

И только было они собрались попробовать первую картошку, самую меньшую из всех, как глухой голос с хрипотцой произнес за их спинами:

— Хлеб да соль!

— Ни того, ни другого как раз и нету, дорогой Пятница! — не растерялся Юрка.

Олег от неожиданности выронил картофелину и поспешно оглянулся. Перед ними стоял высокий старик в стеганом ватнике, похожем на Олегову куртку. На голове у старика был надет потертый меховой малахай. За спиной виднелось дуло старой двустволки.

— А и нету, этак все одно не отвечают. Надобно сказать: «Просим милости». И не пятница нынче, а середа.

Юрка захохотал, а Олег весело сказал:

— Милости просим, — и палочкой выгреб в сторону еще две картофелины.

— Не готова, погодь маленько, не торопись, — посоветовал старик, скинул с плеча двустволку, одернул ватник и уселся.

— А ты почем знаешь? — спросил Юрка, с интересом разглядывая неведомо откуда взявшегося старика.

Старик уселся поудобнее, пристально поглядел на Юрку и ответил:

— Вот ты в городе живешь, а обхождению не научился. Пошто меня тыкать? Я вроде и постарше тебя, и тебе вовсе не знакомый.

— А почему, дедушка, вы про картошку знаете, что не готова? — попытался Олег выручить товарища.

— Очень мудрость проста. Блестит кожурка — стало быть, сыровата еще, погодить надо. А чуть пойдет по ней кожица складочкой — тащи!

Старик выкатил картофелину, покатал ее в грубых, задубелых ладонях, надкусил прямо с кожицей и полез в карманы. Долго шарил то тут, то там, наконец вытащил серую тряпицу со слабыми признаками розовых цветочков и, раскрутив замотанный узелок, разложил ее на траве. В сморщенной середине лежала щепоть крупной желтой соли.

Старик двумя пальцами с коричневыми от табака ногтями прихватил соль и, густо посолив картофелину, отправил ее в рот. Замотал головой, раза два выдохнул воздух и принялся жевать.

Олег вопросительно посмотрел сначала на тряпочку с солью, потом на деда. Тот кивнул головой и что-то сказал.

Горячая картофелина во рту помешала ему, и у деда вышло что-то вроде:

— Гу-гу-гу...

Олег прихватил соли и передал Юрке. Теперь робинзоны вместе с Пятницей сидели у гаснущего костра и молча наслаждались.

Поев, дед свернул свою тряпицу, спрятал в карман, кряхтя поднялся с земли, взял в руки двустволку и скомандовал:

— Ну, айдате за мной.

Олег смутился. Он не знал, как понимать этого чудного старика: шутит он или говорит серьезно.

Но старик, видимо, не шутил.

— Да ты что, дед, очумел? — спросил Юрка.-Нам надо дальше идти, куда мы с тобой потащимся?

— В правление, вот куда. Блудить умеешь, умей и ответ держать. Картошку-то нашу копали. Надергали, поди, кустов пятнадцать, бестолочь! Тут и одного куста хватило бы.

Ребята молча переглянулись. Юрка косился на двустволку и сердито шмыгал носом. Олег окончательно растерялся. Он не мог понять, как это дед посидел у костра, поел картошки, даже угостил их солью, а теперь, угрожая ружьем, тащит их куда-то в правление!