Мое милое детство - Лукашевич Клавдия Владимировна - Страница 25

Но отчего же это моя дорогая старушка так вдруг побледнела, закашлялась и даже глаза закрыла. Затем очнулась, опять перекрестила меня и вздохнула тяжело-тяжело.

— Нянечка, ты, верно, нездорова? — со страхом спросила я.

— Нездорова, мое золотце. Слаба твоя нянька. Скоро-скоро совсем поправлюсь. Ах, мое дитятко, старое старится, а молодое растет.

Няня ушла с мамой в другую комнату и что-то долго говорила с ней по секрету. Мама вышла оттуда заплаканная.

Но я была тверда. Нет, сегодня уж я ни разу не огорчу нянечку… Мы с сестрой были веселы; старушки поделились с нами скромными сладостями, опять подарили мячики собственного изделия. Няня протянула мне тряпичную куклу, а сестре Лиде кошку. Она сама их сшила… Лида так громко смеялась, стала такая розовая, что все старушки на нее любовались.

— Ну и воспитанница у тебя пригожая… Точно яблочко наливное… И веселенькая и ласковая…

— Мои деточки славные… Вот Беляночка моя уже большая, разумная барышня… Она у меня тихая.

Мы стали собираться домой… Сердце забилось тревожно и больно… Но я, улыбаясь, взглянула на няню… и решила быть твердой, утешить… Ах, какой слабой, седенькой, маленькой казалась она мне тогда!

— Нянечка, любимушка, ты не скучай, я к тебе завтра приеду, — решительно объявила я.

— Нет, не завтра, а послезавтра, — улыбаясь, поправила меня мама.

— Приезжай, мое золотце… Храни тебя Господь. Расти умницей, послушной… Радуй папеньку и маменьку. Лидиньку не оставляй, учи доброму… Няньку вспоминай… Дай я тебя еще перекрещу…

Няня крестила меня и плакала. А я была тверда, как обещала… Ни капризов, ни крику, ни слезинки.

— Нянечка, я к тебе послезавтра приеду.

— Я буду ждать… Приезжай… Прощай, мое золотце, моя Беляночка! Господь тебя храни!

И мы простились с ней… Простились навеки. Никогда не увиделись более. Она своим прозорливым оком видела это и предчувствовала вечную разлуку; наверно, расставаясь, благословляла меня на новую жизнь. А я, конечно, ничего не знала и не понимала.

Какие горькие воспоминания… Я коснусь их только слегка, чтобы своими невзгодами не смутить ничьей отзывчивой души.

Прошло два дня… Было утро… То самое утро, когда мы снова должны были идти к няне. Наверно, я крепко спала… Вдруг я почувствовала, что меня будит и толкает чья-то рука… рука неласковая, не родная…

— Клавдя, Клавдя, вставай! Проснись скорее!..

Я приподнялась… Кругом темно, горит лампада. Около меня стояла Дуняша и трясла меня за плечо.

— Что ты, Дуняша?

— Твоя нянька-то померши… Папенька и маменька уехали в богадельню…. Тетенька Маша прибегала… Плачет, убивается, что по матушке родимой…

Я помню ужас, который охватил меня, и как я выкрикнула:

— Нет, нет! Няня не может умереть!

Я заплакала, закричала… И далее ничего не помню…

Не буду описывать моего тяжелого горя. Оно было такое мучительное и жгучее… Никогда не видала я покойников, но знала, что значит умереть, но понимала весь ужас вечной разлуки с дорогим человеком. Все наши родные горько оплакивали смерть няни, особенно убивалась мама.

По болезни и слабости меня не взяли проститься с няней, и я не была на ее похоронах. Так, пожалуй, и лучше: в моей памяти она сохранилась такой, какой я ее видела в последний раз…. Когда она меня так нежно целовала, крестила и, вероятно, прощалась навеки.

Я долго не могла себе представить, что ее уже нет на свете, что мы не поедем к ней в богадельню, что она больше не скажет мне: «Моя Беляночка, мое золотце»… Это было так тяжело и горько…

Весной, в первый теплый день, мы с мамой отправились на Смоленское… Сюда, бывало, ходили мы с няней поминать усопших. Я увидела свежий холмик, заботливо убранный венками.

— Здесь наша голубушка, родная… Наша нянечка, — сказала мама, встала на колени перед могилой и заплакала.

— Ты помнишь, Клавдя, няню? — спросила она меня.

Помню ли я?! Возможно ли забыть тепло и свет солнца?

Но свежая, с зажженой свечой могила ничего не могла сказать сердцу ребенка.

Я со страхом и недоумением смотрела то на слезы мамы, то на белый крест, на котором была краткая надпись «Наша няня».

Потом, когда я подросла, то я любила приходить на кладбище, сидеть на няниной могилке, думать, вспоминать… Здесь создавались мои первые детские рассказы… Мне казалось, что няня видит меня из неведомого мира и что тут мы опять близки друг другу…

Со смертью няни кончилось мое счастливое, беззаботное детство и я вступила в жизнь. «Жизнь прожить — не поле перейти», — говаривала моя незабвенная старушка.

И вот она — эта жизнь предстала перед нами, неведомая, загадочная… Но если ребенок видел в детстве много любви и ласки — это оставляет на нем неизгладимый след счастья на всю жизнь. И то, что заложено хорошего, доброго, поможет разобраться во всех испытаниях и легче, отраднее пройти жизненный путь.