Ползучий плющ - Купер Наташа - Страница 20

– Что-то вроде этого, – признала Триш.

– И потом, Антония ее троюродная сестра, кровная родственница, а Триш – верная душа, – продолжал он, и голос Бена окутал ее хорошо знакомым одобрением. – Насколько я могу судить.

Взгляд Беллы со ста шагов свалил бы боксера-тяжеловеса, но она промолчала.

– Мне жаль, что я не могу тебе помочь, Триш, – сказал Бен, – и бедной Шарлотте тоже, – просто не вижу как. Может, в какой-то момент в прошлом я и встречал Роберта Хита, но я его не помню. Знаю только, что он удачливый рекламщик, а с этим миром я совсем не знаком. В последнее время я и на том-то берегу Темзы не бываю. С Антонией не встречаюсь. Я никогда даже не разговаривал с Шарлоттой. Мне было нечего сказать полиции… или показать. – Он грустно рассмеялся. – Знаешь, они осмотрели дом.

– Ты мне этого не говорил, – резко заявила Белла, моментально переключив внимание с Триш на мужа.

– Это несущественно, а я знал, что ты рассердишься.

– Это возмутительно. У них был ордер? Наверняка не было. Мне бы хотелось, чтобы ты помнил: ты не всегда обязан делать то, что велят тебе другие, Бен. Нет, в самом деле, глупо было так поступать.

Итак, думала Триш, разглядывая свои ботинки, он выбрал очередную властную жену. Интересно почему.

Бен засмеялся горячности Беллы:

– Иногда легче сделать то, что хотят другие. И когда это касается вещей не важных, зачем сопротивляться?

– Из принципа? – тихо предположила Триш, вспоминая, как трудно ей было не нарушить своих принципов в те дни, когда они с Беном обнаружили, что в их чувствах друг к другу есть нечто большее, чем родственная симпатия, о которой она говорила Антонии.

Было почти невозможно сопротивляться счастью, которое они могли бы дать друг другу, но им это удалось. Они не предали Антонию. Они ни разу не занимались любовью. Однажды вечером они были очень близки к этому, и Триш знала, что никогда не забудет ощущения полной эмоциональной защищенности, соединенной с пьянящим, совершенно разрушительным физическим наслаждением, которое она тогда испытала. Но они устояли.

– У меня больше нет принципов, – сказал Бен. – Они ведут к огромному количеству ненужных страданий. – Он посмотрел на Триш, и она увидела, что он вспоминает то же самое. Она понадеялась, что Белла не поняла, что происходит. Через какое-то время Бен опустил взгляд.

Потом сказал:

– В каком же направлении ты двинешься, Триш, теперь, когда мы не смогли помочь тебе с информацией о Шарлотте… и Роберте Хите?

– К сожалению, не представляю. Я чувствую себя беспомощной… и отчаявшейся.

– А это имеет значение? – резко спросила Белла. – У вас нет официальных полномочий в этом деле.

– Это верно. – Триш поднялась. Бессмысленно было пытаться объяснить, почему она вынуждена делать все возможное, чтобы помочь Шарлотте – и Антонии. – Послушайте, уже поздно, а я и так отняла у вас много времени.

Попала в точку, сказало ей выражение лица Беллы.

– Чай со льдом был очень вкусный, – сказала Триш. – Хотя зачастую он тошнотворен.

– Только не мой. Я всегда кладу много лимона и свежих трав. Я рада, что вам понравилось, – сказала Белла. Она выдавила улыбку, возможно радуясь предстоящему уходу Триш. – Было приятно в конце концов с вами познакомиться. Надеюсь, мы еще увидимся.

– Я тоже надеюсь. До свидания.

Оставив Беллу одну в гостиной, Бен проводил Триш до выхода. Потом, вдохнув теплый вечерний воздух, сказал:

– Не обижайся на Беллу. Обычно она не такая агрессивная. Просто считает, что меня нужно защищать от всего, что связано с Антонией. Эта история с Шарлоттой всколыхнула много старых чувств.

– Я понимаю, но… Послушай, ты тоже на меня не обижайся. Я не ставлю под сомнение твои слова, но ты действительно не имеешь ни малейшего понятия, что могло случиться с Шарлоттой?

Он покачал головой:

– Как и ты, Триш, я чувствую себя отчаявшимся. Если бы я мог сообщить хоть что-то полезное, я сразу связался бы с Антонией. Что бы там между нами ни было, я никогда не пожелал бы ей ничего подобного. Или Шарлотте. Если бы я мог помочь, я бы сделал это немедленно. Ты должна это знать.

– Да, я это знаю, Бен… – Она оборвала себя, а потом спросила, к кому еще он посоветовал бы обратиться за помощью.

– Я никого не знаю. Но послушай, Триш. Ни один человек, который хорошо относится к детям, такого не совершил бы. Ты должна искать ненавистника детей, а не того, кто их любит. – Он покачал головой, видимо, в раздражении на себя. – Нет. «Любит» неверное слово. Кому небезразличны дети и их счастье. Но это достаточно очевидно. Прости… ничего даже отдаленно полезного в голову не приходит.

– Жаль, – сказала Триш, пытаясь понять, почему была так убеждена, что он непременно сообщит ей что-то полезное. – Бен, а у вас с Беллой?.. Нет, прости. Я знаю, что никогда не должна задавать этого вопроса.

– Я говорил правду, когда сказал Бел, что отвечу на любой твой вопрос, Триш. Ты мне не поверила?

– Просто не хочу вторгаться в слишком личное.

– Знаю. Ты никогда этого не делала, не могла. Спрашивай, Триш, что бы это ни было.

– Я только недоумевала, почему у вас с Беллой нет детей, вот и все.

– Мы до сих пор пытаемся. Но существуют трудности. – По голосу она поняла, что он ошибся и она таки вторглась туда, куда не следовало бы. – Было приятно повидаться с тобой, Триш. Не исчезай так надолго. Всего доброго.

Она спокойно восприняла его предложение уйти – выбора, собственно говоря, и не было – и пошла к своей машине, одолеваемая мыслями. Беда заключалась в том, что в ее душе всколыхнулась целая буря непонятных чувств, связанных с прошлым, чувств, в которых, как считала Триш, она уже давно разобралась.

Когда Триш вошла в свою квартиру, звонил телефон. Она поддалась искушению дождаться включения автоответчика, но передумала, увидев, сколько времени.

– Мам?

– Нет, это снова я, Эмма.

– О, Эмма. Послушай, извини, что не перезвонила тебе сегодня утром. Просто не хотела пропустить ее, если бы она решила позвонить.

– Кто, твоя мать? С ней что-то случилось, Триш? Что? У тебя какой-то странный голос.

– С мамой все в порядке. А ты разве не смотрела новости?

– Нет. – Эмма говорила каким-то не своим голосом, раздраженным и неестественным. – Хэл уехал… какие-то игрища, связанные с коррупцией в местном самоуправлении… и у меня абсолютно свободный от новостей день: ни газет, ни радио, ни телевизора. Так что третья мировая война могла разразиться без моего ведома. А что?

– Исчезла дочь Антонии Уэблок. Я провела с Антонией большую часть дня. Полиция еще ничего не нашла и продолжает искать… в общем, все довольно плохо.

– О господи! Триш, прости мою болтовню. Я не знала. Ты, наверное, жутко переживаешь. Какой ужас!

– Да уж, все достаточно мрачно. И трудно удержаться, чтобы не рисовать себе самые зловещие картины. Но послушай, Эмма, я хотела обратиться к тебе за советом.

– Говори. Сделаю все, что смогу.

– Антония пытается убедить себя, что тут замешана ее няня, но я так не думаю. Ее рассказ о том, что произошло перед самым исчезновением ребенка, кажется мне вполне достоверным. Я опираюсь только на интуицию, но…

– Я бы сказала, что у тебя она лучше, чем у большинства. Могу я помочь? То есть ты считаешь, что это подходящий случай для теста на полиграфе?

– Ну, в общем, да. Я все время об этом думала. Показания няни решающие. Если она говорит правду, то не виновна ни в чем, кроме небрежности, и в этом случае полиции нужно сосредоточить усилия на поисках человека, у которого есть мотив причинить Шарлотте зло, или совершенно постороннего, который похитил ее ради выкупа. Если она лжет, тогда она замешана – одна или вместе с кем-то. Вот, слушай.

Триш повторила все, что услышала от Антонии, старшего инспектора Блейка и самой Ники о том, что случилось на детской площадке, добавив в конце:

– Если ты сможешь доказать то или другое, тогда мы хотя бы продвинемся вперед, а если она явно невиновна, Антонии станет гораздо легче. Вообрази, что значит жить в одном доме с человеком, который мог бы…