Третья тропа - Власов Александр Ефимович - Страница 33

Он хотел еще как-то подбодрить мальчишек, но сегодня это у него не получалось.

Богдан приметил, что настроение у сержанта кислое. Ни в первый, ни во второй перерыв он никуда не отлучался, все время был на виду. «Сигареты кончились», — догадался Богдан.

Во время третьего перерыва он проследил за сержантом. Тот не подошел к своей одежде, аккуратно сложенной под кустом. А сигареты могли быть только там, не в трусах же он носит их. Богдан подозвал к себе Фимку и Димку.

— Микропора скис!.. Долги отдавать нужно.

— Да мы уж думали! — Фимка сразу понял, о чем говорит Богдан. — У него на сегодня одна осталась — бережет на после обеда.

— Думать мало! — Богдан прищурился. — Добыть надо!

Димка затряс головой, заранее отказываясь от предложения Богдана, а Фимка сказал:

— Магнитофон больше не пойдет. Засыплемся!..

Оба они ждали взрыва, но, к их удивлению, Богдан принял отказ спокойно.

— Ладно. Будут тугрики.

Он еще не знал, где достанет деньги. С сожалением подумал, что зря перед отъездом в лагерь отказался от них. Ведь мать не виновата. Собирая сына в дорогу, она положила ему в карман двадцатипятирублевку. Богдан выбросил ее на стол. После суда он принимал от родителей только то, без чего не мог бы прожить.

Как всегда, вспомнив про отца, Богдан почувствовал душную волну злобы. И невольно всплыли в памяти все, кого он презирал и ненавидел: и Кремень, и гривастый, и даже Шуруп. Отец и остальные были далеко, а Шуруп рядом. Богдан свистнул — заставил его оглянуться.

— Подь сюда!

Тот покорно подошел и вынужденно заулыбался.

— Лыбишься? — прошипел Богдан. — А я не забыл, как вы под дождь меня выпихнули! Шавки продажные!

— Чего лаешься, чего? — залепетал Шуруп. — Ну, было!.. Так кому охота под дождь?

— Вам не охота, а мне?

Напрасно Шуруп вертел головой: никого из командиров поблизости не было. Лежали в тени под кустами его же приятели и делали вид, что ничего не замечают. Пришлось выкручиваться самому.

— Ну, хочешь — отдам мороженое в обед?

— Откупиться вздумал? — еще больше рассвирепел Богдан и раздвинул два пальца вилкой.

До этой минуты он не собирался использовать Шурупа для того, чтобы добыть деньги. Но, сказав с презрением про откуп, Богдан подумал, что, пожалуй, это единственный способ собрать рубля два-три.

— Деньги есть?

— У меня м-мало.

— Соберешь со своих шурупчиков! — решил за него Богдан. — Три рубля после обеда — как из пушки! И без фортелей, смотри! — Он приблизил растопыренные пальцы к лицу Шурупа. — Запомни! А то плакали твои глазки!

— А больше приставать н-не будешь? — осторожно спросил Шуруп.

— Нужны вы мне!

Злость уже схлынула с Богдана, оставив усталость и ка-кую-то неудовлетворенность. Он знал, что деньги теперь будут, но для покупки сигарет сержанту предпочел бы иметь свои.

Незадолго до обеда вернулся из центральной усадьбы капитан Дробовой. Он был не в духе — чувствовал, что подполковник Клекотов не найдет ничего интересного в новом перечне работ, предложенных председателем колхоза. Настроение капитана еще ухудшилось, когда он издали осмотрел участки, прополотые мальчишками. Словно на очень наглядном графике было отчетливо видно, как падало у них желание работать и притуплялось внимание. Там, где ребята начали прополку, кусты земляники ярко выделялись на темном фоне взрыхленной почвы. Но чем дальше, тем больше зеленела земля от невырванных сорных растений.

Дробовой заставил бы мальчишек заново обработать участки. Не было бы никакого обеда, пока хоть одна былинка торчала бы среди земляники. Но ни Клекотов, ни комиссар Клим не одобрят это решение. С трудом поборов свое желание, капитан подал сигнал к отъезду в лагерь, а себе дал зарок: что бы ни придумал начальник лагеря, а мальчишек не переведут на другую работу, пока они не сдадут колхозу идеально обработанную земляничную плантацию.

Расплата

После обеда до занятий по строевой подготовке был свободный час. Каждый распорядился им по-своему. Забудкин валялся на койке в палатке. Вовка Самоварик ушел в лабораторию проявлять пленку. Гришка Распутя стоял под деревом и терся спиной о шершавую кору — чесались поджаренные солнцем лопатки. Потом он прислонился к стволу и застыл. Стоять или лежать неподвижно он мог часами. Уставит круглые глаза в одну точку и думает какую-то свою бесконечную думу.

Фимка с Димкой сидели вдвоем за палаткой. Они тоже думали, но о совершенно конкретных вещах — о минах. Ничего еще не зная о взрывных устройствах и не представляя, как будут проходить занятия, они заранее пытались придумать что-то. Лишиться волос было страшно, а отступать, отказываться от саперного дела стыдно.

— Я читал — собаки динамит по запаху находят, — вспомнил Фимка. — Его хоть под землю, хоть в стену бетонную запрячь, а они унюхают.

— Мы ж не собаки, — ответил Димка. — Вот если б устройство такое, чтоб на запах сигналило.

Комиссар Клим задал им задачку, и она все больше завладевала мыслями ребят.

Славка Мощагин и Сергей Лагутин были на штабной поляне — переписывали в блокноты расписание занятий и график работ. А сержант Кульбеда уединился в своей лесной курилке и вытягивал последнюю сигарету.

Ни денег, ни сигарет у него больше не было. Отправляясь в лагерь, он взял с собой семьдесят рублей. Шестьдесят положил в бумажник и сунул его в шинель, а одну десятку держал поближе при себе на всякий случай. Пропажу бумажника он обнаружил, когда они со Славкой Мощагиным поставили палатку и стали развешивать одежду. Сразу же мелькнула мысль, что деньги украли мальчишки. Но, подумав, Кульбеда не исключил и другую возможность: он мог потерять бумажник еще в городе. Никому не сказал сержант о пропаже, чтобы понапрасну не обидеть мальчишек. Последнюю десятку от отдал в гастрономе за конфеты.

С удовольствием выкуривая оставленную на после обеда долгожданную сигарету, Кульбеда утешал себя общепринятыми рассуждениями о безусловной вредности табака и о легкости, с которой преодолевают дурную привычку. Сейчас, когда он курил, это и не казалось трудным, но знал Кульбеда: пройдет час, другой — и снова потянет к сигарете.

В лагере никто из взрослых не курил — не стрельнешь. Можно занять денег, но неудобно обращаться с такой просьбой. Прошло всего пять дней.

Что же он явился сюда без копейки?.. Не думал Кульбеда, что еще кто-то заботится о его сигаретах.

Богдан долго ждал Шурупа с деньгами. Свободное послеобеденное время кончалось. Взвинченный и грозный, он откинул полог палатки и шагнул внутрь, не заметив, как отделился от дерева Гришка Распутя и тоже пошел к палатке. Мальчишки сидели за столом и раскладывали по стопкам монеты — готовили оброк.

— Ровно три! — угодливо сказал Шуруп и придвинул к Богдану деньги.

Он подставил карман, чтобы смахнуть в него монеты, но Гришка взял его за плечо и отстранил от стола.

— Чего шляешься по чужим палаткам? — он посмотрел на деньги. — Грабишь?

Неожиданное заступничество не обрадовало мальчишек. Им хотелось любой ценой и поскорей отделаться от Богдана. Верили они, что, взяв три рубля, он отстанет от них, и наперебой стали уверять Гришку, что никакого грабежа нет.

— Мы сами!

— Добровольно!

— Мы ему давно должны!

Богдан снова шагнул к столу, сгреб мелочь в карман и вышел. Поведение мальчишек его не удивило. Удивляло другое — собственное отношение к Гришке Распуте. И нагрубил тот, и чуть из палатки не вытолкал, а Богдан стерпел — ни ругаться, ни злиться не захотелось. Если бы то же самое позволил себе кто-нибудь другой, была бы драка. В чем тут загвоздка, он так и не определил.

Час отдыха кончался. Третий взвод вышел на строевую подготовку. Дело это, безусловно, нужное, хотя и не слишком увлекательное. Но сержант Кульбеда, отведя душу послеобеденной сигаретой, был в ударе. От каждой его команды веселой упругостью наливалось тело. Шагалось и поворачивалось легко, без усилий и раздумий, словно в самой команде заключался приказ, который охотно выполняли ноги без участия головы.