Витька Мураш - победитель всех - Томин Юрий Геннадьевич - Страница 6

Первый урок он с нами не занимался, а только разговаривал — это когда мы с Колькой камни ворочали.

На второй урок он пришел с большим чемоданом и сказал:

— Ну, признавайтесь по-честному, что для вас интереснее: языком заниматься или кино смотреть?

Все, конечно, закричали, что кино.

— Хорошо, будем смотреть кино.

Открыл он чемодан, а там узкопленочный аппарат.

— Окна чем-нибудь занавесьте.

Батон быстро сообразил, что к чему, слетал в учительскую, принес оттуда две скатерти. Запыхался даже от радости, что сегодня спрашивать не будут.

Пока Батон бегал, директор установил аппарат в проходе между партами и повесил на доску экран.

И мы стали смотреть кино.

Кино было жутко интересное, только мы ничего не понимали. Там были индейцы и были белые. Все они скакали на лошадях и стреляли то в воздух, то друг в друга. Куда увезли сундук с золотыми монетами и где его спрятали, мы не поняли. Зачем один индеец привязал к столбу белую девушку и за что одна индейская девушка застрелила белого из ружья, мы тоже не поняли.

Кино было не звуковое, но внизу были подписи на немецком языке.

Я слышал, как Батон просто извивался на своей парте.

— Иван Сергеевич, вы нам переводите.

— Забыл очки, — ответил директор. — А вообще-то текст должен быть вам по силам.

Надписи я прочитывать успевал, но почти совсем не мог понять смысла. Я так напрягался, что у меня в голове звон какой-то пошел. К концу я уже начал что-то соображать; там были хорошие индейцы и хорошие белые; они сражались с плохими белыми и плохими индейцами. Но за что они сражались, я сообразить не успел. Как только один белый стал спускаться в пропасть по канату, а какой-то индеец начал этот канат перепиливать ножом, лента кончилась.

— Конец первой серии, — сказал директор.

— А когда вторая? — спросил Батон.

— Когда вы расскажете содержание первой.

Целый день я потом думал про это кино, и надписи, которые я успел запомнить, мельтешили у меня перед глазами. И немецкие слова, которые я знал, но забыл, стали всплывать у меня в голове, словно пузырики со дна. Конечно, я не так много слов вспомнил, но все-таки понял, что сундук с золотом спрятали на дне пропасти.

Остальные тоже, оказывается, вспоминали.

На следующий день мы уже могли примерно рассказать содержание. Все вместе, конечно: один одно слово сообразил, а другой другое. Девчонки, например, насчет любви все сообразили со страшной силой. Оказывается, индеец девушку к столбу привязал, чтобы она за него замуж вышла. А индейская девушка в белого из ружья пальнула, чтобы он на ней не женился.

Когда мы все это рассказали, директор показал нам вторую серию, но уже не на уроке, а после. Вторую серию мы лучше поняли.

Директор нам стал показывать фильмы почти каждую субботу. И все на немецком языке. А когда мы его попросили показать на русском, он сказал:

— Выбирайте — на немецком, но со стрельбой, или на русском, но зато ни одного выстрела.

Тут и спрашивать не надо, что мы выбрали, — хоть на африканском, только про шпионов давайте.

А на уроках директор требовал, чтобы отвечали только на немецком. Если какое слово забыл, он отметку не снижал и подсказывал. В третьей четверти мы уже прилично стали шпрехать, один только Батон хлопал ушами, потому что запоминал очень плохо. Он говорил, что когда по-русски читает, то все представляет, про что читает. Прочтет, например, слово «лошадь» — и видит лошадь с хвостом и с копытами. А когда по-немецки читает, то в глазах у него представляются не предметы, а какие-то червячки прыгают, без всякого смысла.

Но все-таки троечки Батон получал, потому что он хитрый и умел как-то на Ивана Сергеевича действовать, представлялся, будто он неспособный, но зато жутко откровенный.

Иван Сергеевич его спросит:

— Ну, почему ты опять ничего не знаешь?

Батон вздохнет и ответит:

— Потому что я неспособный.

— Что значит неспособный?

— Ну, дурак я, — поясняет Батон.

Все, конечно, начинают хохотать.

Один Батон не смеется и стоит грустный, и вид у него такой, будто он триста лет ничего не ел.

А директор уже ручкой нацелился, чтобы Батону двойку влепить. Но посмотрит он на батонскую физиономию и опустит руку.

— Ну, Мелков, смотри. Уж в следующий раз…

А в следующий раз Батон пару слов выучит — и директор жутко обрадуется и поставит ему тройку.

В школе мы директора видели мало. Но и дома он тоже не сидел. Когда у него не было уроков, он все время куда-то уезжал. Говорили — хлопотал насчет денег и материалов, чтобы школу перестраивать. Но уж когда он к нам в класс заходил, мы даже догадаться не могли, что с нами через минуту будет.

К нам учителя из Приморска приезжают, только одна Мария Михайловна здесь живет. И с другими учителями все было ясно: придет, спросит, поставит сколько-то там отметок, выкинет Батона из класса, если тот разболтается, объяснит урок и домой уедет. А директор — никогда заранее не знаешь, что сделает.

Как он нас каток заставил построить — это смех один.

Пришел один раз и говорит:

— Был я на днях в Камышовке, заходил в школу…

Мы молчим. Камышовка так Камышовка… Школа там совсем маленькая, при рыбхозе. Ребята воображают, что они короли моря, потому что там в каждом доме лодка с мотором. По бухте они к нам плавают, а по берегу мы их не пускаем — даем банок, чтобы не воображали.

— Ребят тамошних знаете? — спрашивает директор.

— Знаем, — говорю я, — только они нас еще лучше знают — сколько банок от нас получили.

— Каких банок?

— Разных. По шее, по горбу — вообще куда попадет.

— Ишь ты… — удивился директор. — Я и не знал, что теперь это банками называется. Знаю, что банка — скамья в лодке, еще банка — отмель в море, еще банка — скажем, консервная; оказывается, есть и такая банка. И за что же вы их «банками» угощаете?

— Сами знают.

— А все же?

— Воображают много.

— Ясно, — сказал директор. — Мне тоже показалось, что они хвастуны.

— А чего они хвастались, Иван Сергеевич? — спрашивает Батон.

— Да ничего особенного. Теперь-то мне понятно, в чем дело.

— А в чем дело?

— Да и говорить не стоит.

— Нет, вы скажите, раз начали.

— Ну, сказали… Подождите, как же они сказали? Примерно так: трое на одного вы храбрые, а если ровно на ровно, то они вас. Как же это? Ага! Разметелят!..

— Разметелят?! Так и сказали? — взвился Батон.

— Точно так.

— А вот мы после уроков туда сбегаем.

— Да они, Мелков, не «банки» имели в виду, — сказал директор. — Они говорили про хоккей — команда на команду.

Тут уж я не выдержал.

— А в шайбу им вообще с нами не светит!

— Да? — спросил директор с каким-то сомнением. — Так, может быть, их пригласить?

— А где играть будем?

— Вы же играете на улице.

— На улице плохо укатано. Если матч, то лед нужен, — говорю я.

— Лед, конечно, лучше, но где же его взять?

— Льду у нас целое море, — говорю я. — Расчистить надо.

— Этот лед не годится, — сказал директор. — Сегодня расчистите, а завтра дунет с берега и угонит ваш каток. Или — к берегу подопрет, поломает вашу площадку.

Это он верно сказал, лед у нас все время гуляет.

— Да и залить недолго, — говорю я.

— А воду где взять?

— Протянуть от водопровода. Только шланг нужно достать.

Директор покачал головой.

— Не знаю, не знаю… Я здесь человек новый. Даже не представляю, к кому обратиться.

— На водокачке попросим шланг!

— А дадут?

— Неужели не дадут! — сказал я. — Вон у Кольки отец — слесарь, он у них все время там ремонтирует. Колька, поговоришь с отцом?

— Можно, — сказал Колька.

— А ты думаешь, получится? — спросил Кольку директор.

— Получится, — ответил Колька, и все в классе уже знали: если Колька так сказал, то шланг будет.

Но директора наш шланг не очень обрадовал. Он сидел какой-то унылый и все сомневался. А мы его как дурачки уговаривали.