Утренний иней - Ширяева Галина Даниловна - Страница 27

— Все! — вскрикнула она в отчаянии. — Теперь на первый урок опоздала!

Ветка ушла одна, еще больше жалея Нинулю — вот, хотела сделать хорошее дело, а получилось хуже.

По дороге в школу Ветка вся обросла инеем и, увидев себя в зеркале, что висело возле раздевалки, такую красивую, румяную, с этим нежным пушистым снежком на ресницах и на воротнике пальто, подумала, что роль Распутицы, — это несправедливо и неправильно, что она и в самом деле похожа на Снежную Королеву. И пусть Вовка Потанин пожалеет!

Весь первый урок она сочиняла стихи. По истории ее вызывали на прошлом уроке, а потому она могла отключиться на все сорок пять минут и от класса, и от Петра Николаевича, все равно не вызовут. Из всех учителей только одна вредная Тамара Ивановна могла учудить такое: «Васильева! Кажется, мы давно не выходили к доске… Ах, прости! Я опять спутала… Петрова! К доске! Давно что-то тебя возле нее не видела. Попробуем?» — «Что вы, Тамара Ивановна! Да вы же меня прошлый раз вызывали!» — «Разве? В самом деле — вызывала, оказывается. Ну, ничего. Получила четверочку? Может быть, на этот раз и пятерочка получится…» Как же! Получится!

Стихи сочинялись трудно. Хотелось написать что-нибудь про сегодняшний иней, первый иней этой осени, такой чистый, убивший серый мрачный туман и так светло напомнивший ей те далекие, бескрайние поля, через которые шли они когда-то с отцом в далекое неведомое Неизвестное. Она видела весенние поля, видела летние, колосящиеся и бурные, видела зимние, наглухо укрытые снегом. Но все-таки самыми красивыми были те поля, покрытые утренним инеем, — как в сказке или во сне. И ослепительное небо сияло над головой. И все вокруг словно пело от солнца и света. И кто-то ждал их в том далеком Неизвестном, кто-то очень хороший, знакомый и добрый…

— Петрова! Может быть, ты проснешься все-таки!

Ветка вскочила, не сразу сообразив, где она, почему возле нее стоит Петр Николаевич и почему она вообще оказалась вот здесь, за партой.

— Может быть, ты напомнишь нам, о чем шла речь? Нет? Печально. После звонка дашь мне дневник.

Ну что ж, дневник так дневник. Одно к одному. Нинуля прибежала лишь к началу второго урока, ворвавшись в класс вместе со звонком.

— Здравствуй! — поздоровалась она еще раз. — Доброе утро!

Ветке стало ее совсем жалко.

— Починила? — спросила она тихо. — Это я виновата. Я тебя торопила.

Нинуля растрогалась:

— Почему же ты? Это я сама. Разве не помнишь? Он застрял за диваном, а я дернула.

— А почему он за диваном-то оказался?

— Да сам туда свалился.

— А я стихи сочиняю. Вот географию пережду, а на английском опять буду сочинять.

— Про кого стихи? — завороженно спросила Нинуля.

— Ни про кого. Я лирику пишу.

— Ага, — прошептала Нинуля. — Покажешь?

— Покажу… Только не мешай мне, мысль уйдет.

— Я не буду, не буду! Только ты не забудь, что сегодня репетиция.

Ах да! Ведь сегодня репетиция!

Вовка ушел со сцены раньше других, он всегда спешил уйти первым, потому что не очень любил драмкружок, просто на него нажали в совете дружины, потому что мальчишек в драмкружке почти не было. Ветка рванулась за ним, сама не зная, как она сможет его задержать, чтобы сказать хоть какую-нибудь ерунду, хоть какие-нибудь ничего не значащие слова. Абсолютно ничего не значащие, чтобы не догадался, что она догнала его нарочно.

Он подходил уже к лестничной площадке, а Ветка не миновала еще и половины коридора. У второй смены, как нарочно, началась перемена, и из классов хлынул народ. Какая-то дежурная пятиклашка с лейкой подвернулась под ноги, потом Екатерина Алексеевна подвернулась. Потом еще кто-то из учителей. Потом, к Веткиному ужасу, сам директор подвернулся.

Когда, лавируя, как лихая подводная лодка среди мин, она добежала до лестничной площадки, Вовка уже куда-то исчез.

Он исчез, а Ветка остановилась как вкопанная, и ей показалось, что школьный коридор со всеми своими взрывоопасными препятствиями, которые она только что благополучно миновала, взорвался-таки и обрушился ей на голову…

По школьной лестнице навстречу ей поднималась Настя. Очень даже реальная, живая Настя в самой обыкновенной школьной форме, с портфелем в руке, с аккуратно заплетенными длинными блестящими, шоколадными косами. Увидев остолбеневшую Ветку, она остановилась.

— Здравствуй! — сказала Настя.

— Здравствуй! — пролепетала Ветка.

Нет, Ветка на этот раз не подумала, что Настя ей привиделась. Почему-то совсем другая, но тоже не очень нормальная мысль пришла ей в голову. Почему-то она подумала, что Настя сейчас начнет спрашивать у нее, где находятся Альпы. Она спросит об этом, а Ветка не ответит, потому что не знает, где они находятся! Где, где, черт возьми, находятся эти Альпы?..

К счастью, к ним подоспела Нинуля и, удивленно тараща на Настю глаза, спросила:

— А это кто же?

— Это — Настя.

— Настя? Вот уж не подумала бы… Вот уж ни за что не подумала бы. Это Настасья, что ли? Вот уж не подумала бы ни за что!

При ней Настя ничего не стала говорить ни об интернате, ни об этой неизвестной Ветке Евфалии Николаевне, и потому Ветка страшно обрадовалась, что пока не надо ничего объяснять.

— Ты домой?

Настя молча кивнула.

— А у кого ты теперь?

— У мамы.

— Так пошли.

Они спустились в раздевалку, и Нинуля молча топала следом за ними, безуспешно стараясь понять, откуда в такой примечательный день, когда они впервые с Веткой поздоровались, появилась эта новая Веткина знакомая с такой примечательной внешностью. Потом, кажется, она поняла, что соперницей в артистической деятельности эта красивая девочка для нее быть не может — никто ее в сугроб не упрячет. Это же будущая угроза Тане Копейкиной! После того как Нинуля это сообразила, ее отношение к Насте стало таким нежным, что в раздевалке она даже помогла ей одеться, застегнув верхнюю пуговицу ее куртки.

Домой они пошли все вместе, и хоть было Насте не очень-то по дороге, она прошла с ними лишний квартал, несмотря на то, что на улице становилось все холоднее и холоднее, а они все трое были одеты еще по-осеннему. Ветка прекрасно понимала, почему Настя идет с ними этот лишний квартал, но объясниться с ней мешала Нинуля, которую никак нельзя было посвящать в недавние Веткины приключения в дебрях Каменского лесопарка. И потому разговор между ними шел закодированный…

— Мороз-то, мороз-то какой, девочки! — сказала Ветка. — У нас-то, в городе, еще ничего, а по области, наверно, совсем по-настоящему морозит. Где-нибудь в Каменске… Между прочим, там, в этом Каменске, мамина подруга живет. Мы сначала думали, что ее зовут Евфалией, а оказалось Валерией. Просто смех… Один раз в гости поехали и не туда попали. Она на Архангельской всю жизнь живет, а мы на Астраханскую в интернат заявились. Такой ляп!

Настя слушала молча. Шла она опустив голову, глядела себе под ноги, и непонятно было, понимает ли она то, что пытается втолковать ей Ветка.

— Да уж мороз сегодня что надо! — внесла свою лепту в разговор Нинуля. — У меня даже нос пощипывает.

— Это ничего, — отозвалась тихо Настя. — Это ничего, когда нос. Это в резиновых сапогах холодно. Да когда еще на одном месте сидишь и ждешь кого-нибудь долго… А так — ничего.

— Когда бегаешь, так и вообще ничего! — поддержала ее Ветка. — Бегаешь, бегаешь, а потом вдруг понимаешь, что не туда забежала. Да еще и узнаешь вдобавок, что тебя засекли и что нужно срочно домой возвращаться.

— Предупреждать надо, — проронила в ответ Настя — в резиновых сапогах холодно.

— А в магазине на Школьной сапоги вчера продавали, на меху! — вставила Нинуля.

— А я, между прочим, почти целый месяц не ела пирожных! — воскликнула Ветка.

— Ну уж! — не поверила Нинуля, однако темы этой дальше развивать не стала, потому что любимая ею тема была затронута раньше. — А моей соседке из восемнадцатой квартиры такие джинсы привезли — чудо! Вот здесь ремешок плетеный, а здесь не «молния» вовсе, а шнуровка, как на ботинке. Чудо! А вот тут на карманчике такое, что самим посмотреть надо, не расскажешь! Полжизни бы отдала!