Тимей - Аверинцев Сергей Сергеевич - Страница 13

Внеличный характер основных категорий «Тимея» подтверждается еще и тем, что Платон употребляет тут наравне с указанными терминами также и внеличный термин причина (22е, 28а, 29е, 38d, 44с, 45b, 46de, 47bc, 51с, 64а, 68е, 76d, 87с). Это как раз и является типичным древнегреческим языческим учением. У одних философов причины эти толкуются материалистически, у других – идеалистически. Платона нужно трактовать как типично языческого философа, в данном случае объективно-идеалистического направления.

4)         Несмотря на то что «Тимей», как сказано выше, является систематическим очерком платоновской философии, эту систему все же приходится часто получать только в результате тщательного анализа текста ввиду характерного для Платона разговорно-ораторского, повествовательно-драматического и поэтически-мифологического стиля этого диалога. Нам необходимо зафиксировать некоторые тезисы «Тимея», которым не всегда отдается должное, но которые составляют подлинно диалектическую систему.

Во-первых, имеется вполне определенное заявление Платона о самотождественном первообразе, демиурге и возникающих в результате творчества демиурга, взирающего на первообраз, идеях и потенциях вещей (28а). Это не очень ясное место «Тимея» весь последующий платонизм понимает

а)         как учение об объективно сущем уме, т.е. о первообразе,

б)        как учение о действующей, порождающей, созидающей силе внутри общего ума, т.е. о демиурге, об уме как о субъекте и, наконец,

в)        как учение об идее вместе с присущей ей потенцией – результате совокупного действия первообраза и демиурга.

Здесь перед нами не только отчетливая диалектика, но и попытка анализировать не ум вообще, а ум со всеми его внутренними соотношениями и с его самоотношением. Поэтому то, что Платон называет здесь идеей и потенцией, является диалектическим синтезом ума как субъект-объектного состояния. А так как весь контекст этого тезиса говорит о благости бога и о его желании придать всему наилучший вид, то три категории, присущие уму, трактуются здесь в предельном смысле, а их синтез – как безоговорочный и не допускающий никаких исключений, чтобы максимально прекрасны были и сам ум, и все дальнейшее, что он будет производить.

Во-вторых, вполне диалектически выводится в «Тимее» категория души (35аb). Но это тоже требует критического анализа. Именно, Платон пользуется здесь сначала двумя несомненными для него категориями – тождественным и неделимым, с одной стороны, и телесной делимостью – с другой. У Платона получается синтез тождественного, т.е. всегда существующего только в качестве самого себя, и инобытия этого тождества, когда ничто не тождественно с другим и все дробится до бесконечности. Это уже не просто тождественное, но идеально становящееся тождественное. Платон и тут употребляет термин «идея», поскольку идеально тождественное не перешло в дробимость тел, но является идеальным принципом этой дробимости.

Однако тут пока еще нет души. Для того чтобы получить душу как диалектическую категорию, Платону требуется для этой тройной структуры (тождество, телесное инобытие и синтез того и другого) еще и воплощение ее; это постоянный у Платона термин, который имеет у него массу всяких значений; однако слово «сущность», которым обычно его передают, очень далеко от подлинной мысли Платона, имеющего в виду не столько сущность, сколько субстанцию. Ведь душа у Платона – живое существо, для которого мало одних только идеальных и умопостигаемых конструкций. Чтобы перейти от указанной триады категорий к душе, Платон должен был, несомненно, мыслить эту идеальную диалектическую триаду в гиде определенного субстанциального осуществления. Только при этом условии указанный текст о душе (35аb) может пониматься диалектически, да и пониматься вообще, в то время как выше (30b) эта триада упоминается не диалектически, а пока только догматически. Читатель хорошо поступит, если сравнит эту диалектику души в «Тимее» с диалектикой души, которую мы находили в диалоге «Федр» (245с – 246а); в дальнейшем мы то же самое найдем и в «Законах» (X 894b 895с, 896а – 897d, 898а – 899d).

В-третьих, при беглом чтении «Тимея» может показаться, что душа, хотя и рассматривается вместе с умом, тем не менее является чем-то словно бы внешним в отношении ума. Здесь тоже необходимо вчитаться глубже. С точки зрения Платона, существование отдельных душ возможно только в том случае, если существует общая душа, или общая жизнь, которая уже не дробится на отдельные чувственные ощущения, но постигается умом и содержится в самом уме как живое – в себе (39е, 3Оb – 31b, 37d). Здесь особенно заметно желание Платона трактовать ум в максимально рельефном виде. Та идея и та потенция, которые получились у Платона как синтез первообраза и демиурга, уже насыщены у него жизнью и являются жизнью умопостигаемой. К этому мы прибавили бы еще и то, о чем уже упоминали: раз звездные боги трактуются у Платона как боги рожденные, ставшие и видимые (40а – 41b), значит, Платон имеет в виду также каких-то нерожденных, неставших и невидимых богов. Это и есть те идеи с их потенциями, о которых Платон говорит как о синтезе первообраза и демиурга и которые являются высшими богами. Они существуют еще до перехода в космическую душу и космических богов. Hо они тоже живые существа, однако пока только умопостигаемые. Лишь признавая наличие этих умопостигаемых богов, Платон и считает возможным через дальнейшее их воплощение перейти к богам космическим, или звездным, которые тоже являются умами-душами, но только уже связанными с телом космоса.

Наконец, тут же ясно чувствуется и диалектика тела, т.е. пока еще только тела общекосмического. Это тело возникает после того, как мы уже получили нераздельные умы-души, т.е. то, что само недвижимо, но движет все другое, а это последнее и есть тело – сначала тело космоса, а потом и все тела внутри его.

5)         Особенно отчетливо проводится в «Тимее» диалектика того, что Платон называет третьим принципом по сравнению с чистым умом и материальными вещами (47е – 53с). Платон здесь рассуждает просто, но очень тонко. Если, например, мы переливаем одну золотую вещь в другую, другую – в третью и т. д» то на вопрос о том, каков тот материал, из которого мы отливаем разные вещи, всякий скажет, что он есть золото, иначе говоря, он не есть какая-то отдельная отлитая вещь. Спросим себя: а что представляет собой материал, из которого формируются все вещи? Очевидно, для характеристики этого материала не подойдут ни огонь, ни воздух, ни вода, ни земля. Hо тогда что же это такое? Ответ: это та среда, совершенно пустая и бесформенная, в которой зарождаются вещи как отпечатки вечных идей. Тут весьма любопытен простой аргумент Платона, сводящийся к тому, что для наилучшего воспроизведения и осуществления идеи нужна именно бесформенная среда, чтобы эта последняя ровно ничего не привносила от себя в осуществляемую идею, подобно тому как благовоние, чтобы быть наиболее душистым, должно растворяться не в том, что уже и само по себе обладает каким-нибудь запахом, но в совершенно нейтральной среде, например в воде; и чертежник чертит свои фигуры не на каких-нибудь других фигурах, но на таком материале, который сам по себе никаких фигур не содержит (50bс, 50е – 51а; ср. 49de). Ниже будет указано, что эта среда характеризуется Платоном при помощи самых разнообразных терминов – воспринимающее начало, кормилица, мать, пространство (50d, 52ab, d). Между прочим, общеантичный термин для понятия материи как раз у Платона в «Тимее» отсутствует. Но это обстоятельство не так важно. Тут важно то, что есть принцип материального становления, т.е. такое ничто, которое может стать любой вещью, всем. Отсюда у Платона упорно формулируется такого рода диалектическая триада: идея (эйдос); бесформенная, незримая и вполне иррациональная материя, или чистое становление; и, наконец, возникающая из соединения этих двух принципов материальная вещь со всеми ее обыкновенными чувственными качествами. Эта материальная вещь, следовательно, содержит в себе и нечто неподвижное, идеальное, поскольку она есть нечто, и вечно подвижную, колеблющуюся форму, всегда готовую перейти в другую форму, всегда могущую возникнуть и погибнуть. Таким образом, Платон учит о двух материях – первичной, бесформенной и иррациональной, и вторичной, чувственно оформленной, всегда подвижной и текучей. С точки зрения объективного идеализма Платона, эта триада чистой идеи, чистой материи и материи вторичной, чувственно-текучей, глубоко диалектична.