Золотой Лис. 1-2 часть(СИ) - Иващенко Валерий В. - Страница 84

— Надо будет с целителем переговорить насчёт снов по заказу или даже сценарию, — прошептал он, старательно пряча так и лезшую на губы ухмылку.

И всё же, как ни была погружена в свои мысли баронесса, она встрепенулась от этих легчайших сотрясений воздуха.

— Вы что-то сказали, сын мой? — в голосе её слышалось непритворное внимание.

— Я к тому, матушка, что вы, похоже, заигрались, — вслух произнёс молодой человек, со вздохом поднимаясь на ноги.

К услугам барона не оказалось верного оруженосца, пособившего бы снять наконец с дворянских плеч тяжесть кольчуги — но он кое-как справился и почти сам. Почти, ибо мать безошибочно знала, что и где следует потянуть в этой ничуть не протестовавшей против её прикосновений волшебной металлической ткани.

— Что ж, маменька — теперь пришло время расплаты. В смысле, за некоторые, стоило признать, просто потрясающие откровения, — голос барона обличал удовлетворение. И наверняка не столь избавления от кольчуги, сколь от предстоявшего… в нескольких словах барон скупо поведал, насколько же велико оказалось его изумление однажды ночью, когда некая Эльфийка вдруг воспылала прямо-таки сверхъестественой страстью к нему и всерьёз вознамерилась её утолить, юркнув в некую широкую постель под пышным балдахином.

— Но ошибочно считать мужчин всего лишь похотливыми самцами, матушка! Я был тогда просто в ярости и отхлестал Меану по щекам — настолько, что у неё пошла носом кровь. Всё-таки, перворождённые куда хлипче нас, людей, — с еле заметной издёвкой произнёс молодой человек, наслаждаясь зрелищем в ужасе отступавшей под каждым словом матери. — Именно те пятна на простынях вы, маменька, потом и приняли ошибочно за свидетельство… несверлёная жемчужина стала вполне объезженной кобылицей, да? Кажется, так вы говорите?

Затем барон поведал, что пришлось ему лично, без помощи слуг, вызвать в свою опочивальню полусонного целителя, дабы унять кровотечение — и уж он-то и обнаружил, что девица до бровей накачана любовным зельем. Настолько, что даже самый строгий глас разума или сердца просто тонул под зовом плоти и сжигающим чресла жаром…

Баронесса едва не села мимо кресла, настолько велико оказалось охватившее её изумление.

— Мне пришлось извести целый кошель так непросто доставшегося серебра на редкие снадобья и ингредиенты. Но старый маг-целитель всё же справился, вывел заразу из крови. И потом мы с Меаной всего лишь поддерживали видимость пылких любовников. Так что, мне теперь есть, чем оправдаться перед… мастером Риддом, если ему угодно скрывать и дальше своё имя, — обличающий перст молодого барона неожиданно указал на мать. — Но вы, вы, маменька! Я не спрашиваю, как могла родиться в вашей голове столь неслыханная мерзость. Я спрашиваю иное — осознаёте ли вы, сударыня, насколько неубедительно держится сейчас голова на ваших плечах? И мастер Ридд тут ни при чём!

Даже если бы здесь и сегодня оказалось бы мало одного только смысла этих воистину убийственных слов, то стоило бы убояться одного лишь голоса, прозвучавшего в будуаре баронессы. Рыка молодого льва, наконец осознавшего свою силу. Сильного и великолепного зверя.

— И последнее, госпожа баронесса! Да-да, вы не ослышались — сейчас я говорю с вами не как с матерью. Ни этой ночью, ни завтра мы с вами не отправимся покорять Нахтигейл и королевский трон! Пока угрожает опасность моим землям и моим людям, я их не оставлю.

На реке, прихотливым изгибом русла обвивавшей почти самые стены замка и тем самым образовывавшей дополнительную защиту, уже стояла у пристаней фелюга с верными людьми, готовая в любой миг отчалить и направиться вниз по течению, в самое сердце расположенного на полуночь королевства. Всё уже было решено и обговорено на сто кругов, но именно последние события с наступлением войск соседского графа Мейзери — а пуще того, иные, прозвучавшие в ночи признания — этого хватило молодому барону, чтобы поменять свои планы…

— Корона и трон никуда не убегут, кто бы ни тянул к ним свои лапы. Но вот дурным бы я был сюзереном, если бы позволил обидеть народ, вверивший мне свои судьбы!

И настолько убедительным оказался верно подобранный в соответствие со словами тон, что несчастная женщина съёжилась в своём кресле, словно уличённая в краже варенья и получающая за то нахлобучку девчонка из прислуги. Облитая беспощадным лунным светом ладонь вдруг заскребла ноготками по лакированному дереву подлокотника, а затем неуверенно оказалась поднесена к лицу.

— Ох, погодите, сын мой… дайте же немного прийти в себя. Мятные капли, пузырёк второй слева на полочке, — подсказала женщина синеющими губами, неожиданно для себя оказавшейся поражённой крушением планов и надежд в самое сердце.

Сверля женщину недоверчивым взором, барон всё же не отказал матери в этой легко могущей оказаться и последней просьбе. Но и в самом деле, почтенная госпожа баронесса цветом лица сейчас что-то подозрительно напоминала покойницу. И лишь когда он не считая капель плеснул в чарку зелья и, кое-как разболтав с водой напоил мать тошнотворно-вонючей смесью, лишь тогда в будуаре воцарилось относительное спокойствие.

— А вы достойный сын своей матери, — некоторое время спустя заявила женщина уже обыкновенным, спокойным голосом.

И сын снова, в который уже раз восхитился ею. Да уж, старая школа! Закалка ещё та, нынче таковое в диковину…

В дверь с внутренней галереи словно кто сыпанул пригоршней сушёного гороха — то Эльфийка изобразила ноготками своё неподражаемое постукивание. И спустя некоторое время подавленного внутри молчания, после повторного стука створка приотворилась, и в будуар заглянуло мерцающее магией рыльце арбалета.

Эльфийка — вернее, её лицо — обнаружилось вовсе не там, где его искал взгляд. Низко, над самым полом блеснул вечной весной зелёный взгляд, то по неискоренимой привычке не подсталяться перворождённая проверила комнату на предмет неприятных сюрпризов. Миг-другой, и в будуар уже обычным манером втекла и она сама.

— Милый, я так скучаю по тебе, — чуть капризным тоном уже надувшей губки красавицы заявила вошедшая, но сурово насупившийся барон остановил её одним судорожным подёргиванием щеки.

— Оставь эти ужимки, Меана — я открыл матушке всё величие её рухнувших планов.

— Вернее, всю мерзость, — вошедшая привычно обследовала будуар, зачем-то даже проскользнула через приотворённую дверь на балкон. И хотя задержалась там ничуть не дольше обычного, внутрь вернулась уже собранной, с дерзким взглядом глаз. — А жаль, барон, что не позволишь развалить ей горлышко — от уха до уха. Или хотя бы заточить в башню. Эта леди ведь не смирится и не успокоится никогда.

Барон мрачно покивал — уж с последними словами Меаны он был согласен полностью. Даже если весь свет рухнет и провалится в царство вечной тьмы, то и тогда почтенная баронесса Шарто будет строить интриги, которые с необычайной лёгкостию будут сотрясать любой из миров. Вот уж, уродится же такая… впрочем, само по себе это неплохо — лишь бы суметь направить эту изощрённую силу в полезное русло…

— Я не говорю о морали, госпожа баронесса, уж таковое вам неведомо в принципе. Я говорю о том, что будущее королевство нельзя строить на таком зыбком фундаменте, как ложь. Неужели пример с Марго вас ничему не научил?

Странное дело! Баронесса промолчала и на этот раз, лишь плотнее стиснулись её губы. Уж историю о старом короле, взявшем в супруги молодую красавицу Маргариту против её воли — равно как и способ, коим та отплатила — эта интриганка знала назубок. Всё верно, даже слабая женщина способна иной раз отомстить так, что мало не покажется.

А барон отвесил матери лёгкий ироничный поклон, после чего изысканно предложил руку своей спутнице и телохранительнице.

— Пойдёмте, леди Меана? Клянусь моей милостью — завтра предстоит непростой день.

Они уходили. Легко и непринуждённо шествовали по залитой мятущимися огнями галерее, сильные и красивые, и полный бессильной горечи взгляд почтенной баронессы изливался им вослед. Солдат снаружи с почтительным покашливанием прикрыл дверь в будуар, разом отрезав это прекрасное и немного печальное зрелище.