Сломанный меч - Андерсон Пол Уильям - Страница 3

Имрик спускался вниз по лестнице, звон его кольчуги раздавался в тишине. Неожиданно вокруг него стало темно, лишь тускло светил его факел, и воздух древней земли наполнил его легкие холодом. Время от времени лязг металла или вопль проносились по сырым, вырубленным в земле коридорам. Имрик не обращал на них внимания. Он шел вниз, к темнице, передвигаясь, подобно всем эльфам, легко, тихо и свободно.

Наконец он остановился перед дубовой дверью с медными засовами. Она была зеленой от плесени и темной от времени, только у Имрика были ключи от трех больших замков, висевших на ней. Он отпер их, произнося какие — то слова, и распахнул дверь. Она заскрежетала, поскольку триста лет прошло с тех пор, когда он последний раз открывал ее.

В комнате сидела женщина — тролль. На ней была лишь бронзовая цепь, настолько тяжелая, что могла бы служить якорной цепью на корабле, ею женщина была прикована за шею к стене. Свет от факела, светящего из-за двери, падал тусклыми бликами на ее огромную, низкую, с мощными мускулами фигуру. Она была без волос, и зеленая кожа обтягивала ее тело. Когда женщина повернула свою страшную голову к Имрику, в ее пасти сверкнули волчьи зубы. Но ее глаза были пусты, как два черных омута, в которых можно было пропасть. Она уже девятьсот лет была пленницей Имрика и давно была безумна.

Эльф посмотрел на нее, стараясь не встречаться с ее глазами, и мягко сказал:

— Нам нужен подменыш, Гора.

Голос женщины тролля был подобен грому, грохочущему в глубинах земли.

— О-о, о-о-о, — сказала она. — Он снова здесь. Добро пожаловать, кто бы ты ни был, ты, пришедший из ночи и хаоса. Ха, никто не сотрет глумливую усмешку с лица космоса?

— Поспеши, — сказал Имрик. — Я должен сделать подмену до рассвета.

— Поспеши, поспеши, осенние листья спешат в осеннем ветре, снег спешит упасть с неба, жизнь спешит к смерти, боги спешат в забвение. — Голос сумасшедшей женщины гремел по коридорам. — Весь прах и пепел унесены бессмысленным ветром, и только сумасшедший может говорить музыкой сфер. Ха, красный петух на навозной куче.

Имрик снял со стены кнут и ударил ее. Она съежилась и легла на пол. Очень быстро, так как противен ему был скользкий, липкий холод ее кожи, он сделал то, что было необходимо. После этого он девять раз обошел ее, напевая песню, которую ни один человек не смог бы повторить. Пока он пел, она дрожала, раздувалась и стонала от боли. И когда он обошел вокруг нее в девятый раз, она закричала так, что у него зазвенело в ушах, и родила человеческого ребенка.

Рожденного человеческий глаз не смог бы отличить от сына Орма, но это существо орало в ярости и кусало свою мать. Имрик перевязал ему пуповину и взял на руки, где оно тут же успокоилось.

— Мир — это тлеющая на черепе плоть, — пробормотала женщина — тролль. Она лязгнула челюстью и перевернулась, ее всю трясло. — Рождение — это не что иное, как размножение трупных червей. Вот уже нет губ, и череп оскалился черными зубами, и вот уже вороны опустошили его глазницы, и скоро ветер будет обдувать его кости. — Она завыла, когда Имрик закрыл дверь. — Он ждет меня, он ждет на вершине, где туман разрывается ветром, девятьсот лет он ждет. Черный ворон…

Имрик запер дверь и задвинул засовы. Имрик не любил подменивать детей, но случай получить человеческого ребенка был слишком редким, чтобы его упускать.

Когда он вышел во двор замка, он увидел, что надвигается плохая погода. Полчища туч двигались по небу, и от этой черноты скрылась луна. От горизонта на востоке надвигался огромный, расчерченный руками молний, шторм. Ветер выл и свистел.

Имрик вскочил в седло и помчал своего коня на юг. Они мчались через холмы и скалы, по долинам и среди деревьев, раскачиваемых поднявшейся бурей. В проблесках слабого лунного света, разбросанных редкими бликами по миру, Имрик походил на призрака.

Он спешил, его мантия развевалась ветром и походила на крылья летучей мыши. Его глаза и кольчуга сверкали лунным светом. Когда он проезжал по берегам страны датского Закона, был прибой, вода с грохотом обрушивалась на прибрежные камни у его ног, и он чувствовал капли воды у себя на щеках. Время от времени вспышка молнии освещала бурлящую пустыню вод. Затем в наступившей темноте, с каждым разом все сильнее, раздавался гром с гулом и скрежетом несущихся по небу громадных колес. Имрик гнал своего коня с бешеной скоростью. Ему не хотелось встречаться с Тором в этой темноте.

Заехав во двор Орма, он снова открыл окно в комнату Эльфриды. Она не спала и прижимала ребенка к груди, стараясь шепотом успокоить его. Ветер ослепил ее, разметав волосы, которые закрыли ей глаза. Эльфрида решила, что это ветер каким-то образом открыл окно.

Белым светом сверкнула молния. Затем раздался похожий на удар молота гром. Эльфрида вдруг почувствовала, что ребенок ускользает из ее рук. Хватая руками воздух, она вновь ощутила его тяжесть на руках, будто кто-то положил его на них.

— Спасибо тебе, Господи! — простонала она. — Я уронила, но снова поймала тебя, мой маленький.

Громко смеясь, Имрик поскакал домой. Но вдруг он услышал, что его смеху вторят какие-то другие звуки; он придержал коня, внутри у него все похолодело. Между туч прорвался свет луны и озарил фигуру, скачущую галопом по тропе, на которой находился Имрик. Ему удалось разглядеть на огромном девятиногом коне, легко скачущем против ветра, всадника с длинной серой бородой, в шляпе. Лунный свет блеснул на острие копья и в его единственном глазу.

— Эй-э-гей-эге-гей! — Он шел со своим войском мертвых солдат и воющих охотничьих собак. Его рог звал их; стук копыт прозвучал подобно дроби града по крыше. Войско прошло, и дождь обрушился на землю.

Имрик плотно сжал губы. Дикий Охотник не предвещал увидевшим его ничего хорошего, Имрик даже и не думал, что ему удастся так близко встретиться с одноглазым Охотником. Скорее нужно ехать домой. Вокруг блистали молнии: Тор мог запустить свой молот в любого. Имрик, держа сына Орма под мантией, вонзил шпоры в бока своего скакуна.

Эльфрида огляделась, прижала крепко к себе вопящего ребенка. Его нужно успокоить и накормить. Но он не сосал, а кусал ее грудь до боли.

Глава 4

Имрик назвал украденного ребенка Скэфлоком и отдал его на воспитание своей сестре по имени Лиа. Она была так же красива, как и ее брат, у нее были тонкие черты лица. Распущенные волосы, отливающие то золотом, то серебром, падали из-под украшенной драгоценными камнями короны, и в глазах ее были те же, по-лунному голубые сумерки, что и у Имрика. Ее сотканные из паутины одеяния развевались вокруг ее стройного тела, и, когда она танцевала, казались белым пламенем. Она улыбнулась младенцу своими полными губами, и молоко, которым она накормила его, разлилось сладким огнем по его венам.

Много господ Эльфхайма пришли на пир, посвященный именинам, они принесли множество даров: искусно сделанные кубки и кольца, выкованное троллями оружие, кольчуги, шлемы, щиты, одежды из парчи, сатина и золота, амулеты и талисманы. Поскольку эльфы, подобно богам, троллям, великанам и другим существам, не знали старости, они имели мало детей, а разница в возрасте тех, которых имели, исчислялась сотнями лет. Поэтому появление ребенка было большим событием, к тому же особенно почетным считалось вырастить человеческого ребенка.

Пир был уже в разгаре, когда вдруг послышался страшный стук копыт, приближающийся к замку. Наконец затряслись стены, загудели медные ворота, часовые начали дуть в свои трубы, но и без того ни у кого не было желания вставать на пути этого всадника, и сам Имрик встретил его у входа с низким поклоном.

Глаза всадника блестели ярче кольчуги и шлема надетых на его могучую красивую фигуру. Земля тряслась под поступью его лошади.

— Приветствую тебя, Скирнир, — сказал Имрик. — Твой визит для нас большая честь.

Посланник Эзира въехал на залитые лунным светом плиты. На боку у него висел меч, блистающий, как само солнце. Это был меч Фрейра, данный Скирниру на время его поездки за Герд из Ютландии. В руках у него был другой меч, длинный и широкий, он был не ржавый, хотя все еще черный от земли, в которой он очень долго лежал. Этот меч был сломан пополам.