Игры по чужим правилам - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 35

История ведьмака Аарона рассказывалась только в одной главе, но от ее названия по спине побежали мурашки. «Скорбная болезнь дара» — гласило начало раздела.

«…Скорбная болезнь дара — проклятье, насланное на род. Понятие появилось в темные времена, когда между колдовскими кланами шла открытая борьба за власть. Враждующие семьи проводили особенный ритуал, накладывающий проклятье на Хозяина…»

Дальше шло беглое описание кровожадного обряда, и, быстро проведя пальцем по абзацам, я наткнулась на имя Аарона.

«… Скорбной болезнью страдал английский лорд, участник круга Пяти Избранных, Аарон из рода колдунов Мортимеров, живший в середине пятнадцатого века. Вопреки желаниям клана он выбрал в супруги человеческую женщину, за что и был проклят семьей…»

Во рту появилась неприятная сухость, а сердце грохотало отбойным молотком. Взгляд метался по строчкам, из текста выхватывались лишь отдельные фразы.

«Выпустил древнее чудовище и убил братьев».

«Перебил зеркала, доказывая, что в отражении видит демона».

«Пол и стены в замке Мортимеров покрылись трещинами, рухнули перекрытия потолка».

«От яростного взгляда загоралась вода».

Я прижала трясущуюся влажную ладонь ко рту, на глаза наворачивались слезы. Каждое слово, будто, било в солнечное сплетение.

«Сошел с ума и превратился в зверя в человеческом обличии».

«Супруга, пытаясь избавиться от проклятья, забрала колдовской дар, но обезумела и заколола Аарона ритуальным кинжалом»…

Конец.

Перед мысленным взором кружились сцены из недавнего прошлого. Презрительный красавец Хозяин, незнакомец с чужим, холодным взглядом. Замороженные и разбитые зеркала. Разгромленная комната. Демон в отражении. Проклятье семьи Вестич!

Книга едва не выпала из ослабевших рук.

— Матерь божья! — выдохнула я и, не размышляя над правильностью поступка, выдрала из фолианта страницы, чтобы показать их Филиппу. Хрусткий звук заглушили полные старых сочинений стеллажи, а похудевший манускрипт отправился обратно в шеренгу потрепанных томиков.

Вдруг в соседней секции раздался грохот, словно кто-то сбросил с полок книги. Следом грохнул звук звонкой пощечины. Внезапно нахлынуло странное чувство, словно бы удалось расслышать разозленный шепот, скорее шипение, только слов не звучало. В лицо будто пахнуло обжигающим холодом чужого дыхания. В тот же момент затрясся стеллаж. С полок посыпались книги, но лихорадка закончилась так же резко, как и началась.

— Не смей меня пугать! — Выкрикнули в соседнем проходе. С удивлением я узнала голос Яна и замерла, не желая выдать своего присутствия. Похоже, стажер устроил тайную встречу в закрытой для посещений секции, и (плохая новость) его визави обладал колдовским даром.

Но затаиться, к сожалению, не удалось. В кармане громко тренькнул мобильный, принимая текстовое сообщение. В голове всплыл четкий и неожиданный вопрос: «Дочь, ты не попала в беду?» На экране аппаратика, выуженного из кармана узких джинсов, в зеленом окошке светилось послание от мамы:

«Бегония на кухне не завяла?»

За разгромленным стеллажом, догадавшись, что в зале притаился шпион, притихли. Через некоторое время прозвучал перестук женских каблуков. Судя по всему, свидание в тайном уголке, куда нормальные студенты не совались, было сорвано. Повезло, что парочка не надумала разбираться с ненужным свидетелем.

Я облегченно перевела дыхание и, засовывая вырванные страницы в карман рюкзака, заторопилась к выходу. Стажер, похожий на жутковатый призрак, вырос в проходе бесшумно и неожиданно.

— Черт! — выругалась я, хватаясь за екнувшее сердце. — Чуть до инфаркта не довел!

— И что ты здесь делаешь? — Опершись широко расставленными руками о стеллажи, он будто нарочно не давал пройти.

— А ты? — изогнула я брови. — Насколько я понимаю, прямо сейчас в актовом зале идет панихида по твоей подруге.

Синеватые губы профессорского помощника скривились в недоброй ухмылке.

— В действительности, никому из нас не жаль мою бедную, глупую подругу. Правда, Антонова? — Он прижался спиной к книжным полкам и скрестил руки на груди. — К слову сказать, как ее зовут?

— Какая, однако, у тебя короткая память.

С брезгливой гримасой я протиснулась рядом с парнем, ощущая исходящий от его жилистого тела мертвенный холод. Он резко выставил руку, загораживая проход. В бледно-голубых глазах светилась ненависть.

— И как тебе новое обличие, Александра?

— Не понимаю, о чем ты, — невольно отшатываясь, процедила я сквозь зубы.

— Неловкая ложь, — хмыкнул Ян, наконец, пропуская меня. — Кстати, зайди на досуге в деканат.

— Ты оставил мне любовное послание? — зло бросила я через плечо.

— Бинго! Отгадала! — Парень глумливо, как герой дешевого американского боевика, выставил указательные пальцы и подмигнул. — Удачи в новой ипостаси.

Мой поспешный уход называть красивым можно было только с большой натяжкой.

Заку повезло, что мачеха с теткой укатили на званый вечер в дом Старейшины Громова, а заодно прихватили с собой Маргариту. После нападения демона, женщины побоялись оставить несовершеннолетнюю барышню тет-а-тет с молодыми Вестичами. Как бедняжка ни упиралась, хозяйка особняка на сей раз стояла насмерть — опасалась оскандалиться перед уважаемой приволжской семьей Орловых. Посему, библиотека, превращенная новоиспеченной писательницей в кабинет, на целый вечер досталась блондину в единоличное пользование.

Комнату, полную старинных книг, укутывал уютный полумрак. Портьеры на окнах были наглухо задернуты. Горел единственный торшер, и мягкий свет падал на желтоватые страницы дневника Марисы Вестич, лежавшего на коленях Заккари. От сигареты, тлеющей в большой хрустальной пепельнице, к потолку лениво завивалась тонкая струйка ароматного дымка, и воздух приятно пах шоколадным табаком. В тишине разливалась неровная, замысловатая мелодия «Полета Валькирии» несравненного Вагнера.

Удобно развалившись в кресле, ведьмак наслаждался музыкой и записями свихнувшейся прабабки. Гримуар представлял собой смесь из кровожадных ритуалов черной маги, придуманных ведьмой не иначе, как в опиумном бреду, и ядовитых зарисовок из жизни семьи прошлого столетия. Правда, почерк у прародительницы подкачал, да и латынь хромала, но ценности дневника подобные мелкие небрежности никак не умаляли.

Внимание блондина привлек рассказ о родовом проклятье Вестичей, про которое прежде нигде не упоминалось. Мариса утверждала, что страдала скорбной болезнью дара, якобы, насланной на род еще в пятнадцатом веке, и только потому переметнулась на темную сторону. Но из ироничного описания складывалось ощущение, что анафема являлась не более чем плодом нездоровой фантазии съехавшей с катушек женщины.

Прабабка утверждала, что проклятье вспыхнуло в ней вместе с Силой. Якобы дар начинал управлять сознанием, вызывал вспышки неконтролируемой ярости и заставлял творить черные дела. В голове, то и дело, звучал чужой голос, а в зеркалах отражался демон. Судя по портрету, при жизни ведьма действительно не заботилась о внешности и не подозревала о существовании расчесок.

В гримуаре имелась запись, что однажды в приступе бешенства Мариса топнула ногой и, до слез перепугав домашних, проломила паркет. Пару страниц сумасшедшая, на чем свет стоит, костерила злой рок за то, что, даже провалившись в подвал, исхитрилась уцелеть. В конце концов, прабабку ждал печальный конец — в расцвете лет, накачавшись белладонной, она наложила на себя руки.

Перед мысленным взором Зака невольно всплыло смутное воспоминание из раннего детства, как посреди холла, в том самом месте, где сейчас красовался семейный герб, паркет был грубо залатан некрашеными досками. Капитальный ремонт провели гораздо позже, когда в Гнездо переехала Аида с маленьким сыном. Мачеха превратила заброшенную пристройку в оранжерею, а на английском аукционе древностей за какие-то неприличные деньги приобрела хрустальную люстру-громадину.