Гваделорка - Крапивин Владислав Петрович - Страница 24

— Жуть какая… Шах… А это по правде может быть? Дыры и пузырь? И вещество…

— Физики утверждают, что шансы не велики… Но и не равны нулю. Вот запустят свои пучки — поглядим, если успеем… Я же предупреждал про коня… Ай, нет! Я перехожу!

— Ладно уж, — великодушно согласился Ваня… — Константин Матвеевич, а к вашей работе этот кол — брайтер… или как его… имеет отношение?

— Слава богу, никакого… Слушай, дитя мое, я предлагаю…

— Ничью, что ли? Не — а… — У Вани в кои веки проглядывался шанс на победу.

— Не о том речь… Ты в какой — то степени мой внук. Если не в родственном, то хотя бы в социальном плане…

— Ага… То есть как это?

— В системе нынешних семейных отношений… А потому обращайся ко мне на ты и… «дедушка» звучит сентиментально, поэтому можешь говорить «дед»… А еще лучше…

— Уж куда лучше — то, — с удовольствием вставил Ваня. Предложение ему понравилось.

— Лучше — это как в старом анекдоте про Сталина. Когда какой — то генерал или маршал начал однажды свой рапорт: «Товарищ генералиссимус Советского Союза, Верховный главнокомандующий…», Иосиф Виссарионович, который был в добром расположении духа, махнул рукой: «Давай, братец, без церемоний. Зови меня просто «Вождь». А ты зови меня просто «Граф». Так меня зовут все на свете. И знакомые, и ненаглядная супруга, и даже родная дочь, обитающая нынче во Франции… Идет?

— Ой… ладно… То есть «идет»! Кон… то есть Граф! А я сегодня слышал, что ва… тебя так звали еще в школе! От твоей одноклассницы слышал. То есть не совсем одноклассницы, а из параллельного… Она говорит, что ты ее, наверно, не помнишь, но она тебя помнит. Это Любовь Петровна Грибова…

— Ва! Как это не помню! Синяпка!.. Она всегда смотрела на меня влюбленным взором. Только ответных чувств у меня она не вызывала, поэтому наши отношения оставались… так сказать, поверхностными… Слушай, я сдаюсь. Зачем продлевать агонию, ты меня зажал…

— Ага! — восторжествовал Ваня. — То — то же!.. А Синяпка, то есть Любовь Петровна… она хотела тебе сегодня позвонить и спросить, почему ты ни разу не пришел в клуб школьных ветеранов…

Граф слегка затуманился:

— С «ветеранами» я и без клуба встречаюсь иногда. С отцом Николаем, например, настоятелем ближней церкви… А в том клубе одни дамы, даже пива не выпьешь… Да и где взять время?.. А ты как познакомился с… кто она теперь? Любовь Петровна?

— Да…

И Ваня подробно изложил историю с помидорами. А затем, не пощадив своего самолюбия, признался, что его спасала десятилетняя «Синяпкина внучка». И что она тоже, наверно, до конца не спасла бы, если бы не тот выстрел…

Граф сидел, почесывая макушку белым шахматным королем (вернее, славянским князем в шишаке). Смотрел куда — то мимо Вани. Потом усмехнулся:

— Надо же… Вот уж не думал… Неужели стреляют до сих пор? Не утеряли обычай…

— Конечно! Бабахает эта штука так, что во всем университетском центре слыхать… А ты не слышал сегодня?

— Не обратил внимания. Мало ли нынче пальбы! То автомобильные выхлопы, то молодожены фейерверк пускают посреди бела дня…

— Но этот выстрел был погромче… А ты сказал «неужели». Значит, ты слыхал про такой обычай раньше?

— Само собой, — усмехнулся профессор. — Еще в ту пору, когда пребывал в твоем счастливом возрасте.

— Ух ты!.. Граф, расскажи!

— Ну… начало теряется в глубинах истории…

Однако продолжить Граф не смог. Опять появилась Лариса Олеговна.

Она увидела рассыпанные на столике шахматы и обрадовалась:

— Отрадно застать мужчин за умным занятием! Говорят, шахматы усиливают гибкость мышления. Это я слышала от…

— А я выиграл у Графа! — воскликнул Ваня. Не столько, чтобы похвастаться, сколько из опасения услышать историю о племяннике Софьи Андреевны, который однажды участвовал в коллективной игре против Каспарова и обязательно бы выиграл, если бы…

Константин Матвеевич в свою очередь сообщил, что ничего особо умного в шахматной игре нет. Так, механические упражнения для ума среднего уровня…

— Ну, что ты такое говоришь! Совсем недавно в передаче программы «Интеллект» рассказывали, какое это древнее искусство и какое бесконечное число комбинаций возможно на шахматной доске, а у нас на работе есть старший агент Илья Зиновьевич, так он читал, будто…

— Не бывает бесконечных комбинаций! — рассердился (или сделал вид, что рассердился) Граф. Нынешние чемпионы еще могут кое — как состязаться с компьютерными игроками, но искусственный интеллект ближайшего будущего в короткое время рассчитает все мыслимые шахматные варианты. И в количественном и в качественном плане. Игра потеряет смысл…

Профессор знал, что говорил. К созданию искусственного интеллекта (то есть электронных супермозгов) он имел прямое отношение. И об этом у них с Ваней раза два уже случались беседы. Однажды, тоже за шахматами, задребезжал подаренный дедом мобильник (звонила мама), и раздосадованный перерывом в игре профессор тихо помянул черта. И сказал, что мобильные телефоны — несчастье всепланетного масштаба. Ваня возразил, что не представляет, как раньше люди жили без мобильников. Без возможности в любой момент позвонить куда хочешь и кому хочешь. Ну… маме, например. А то можно ведь с ума сойти от неизвестности.

Константин Матвеевич возразил, что жили земляне в прошлые времена без телефонов и радио и были не менее счастливы, чем теперь. Уходили в долгие плавания на месяцы и на годы и с ума не сходили. Да, неизвестность и тревоги — это испытания для души. Но зато сколько радостей приносили моменты возвращений и встреч!

— А если при встрече вдруг узнаешь… о какой — нибудь беде? — осторожно сказал Ваня.

— Ну а телефоны что? Щит от беды, что ли? — хмыкнул дед. — Где — то они полезны, а где — то наоборот…

Ваня был не согласен. И спросил: может, и от компьютеров где — то «польза наоборот»?

Константин Матвеевич буркнул, что это «как посмотреть». Мол, человечество существовало долгие тысячелетия без всяких там микрочипов, которые придуманы буквально в ближайшие десятки лет.

— Да, конечно, здорово, когда элемент размером с рыбью чешуйку хранит в себе уйму информации. Но ведь этого добились совсем недавно. А раньше…

Он вдруг вспомнил какого — то друга детства, который участвовал в монтаже первых советских ЭВМ.

— Чего? — не понял Ваня.

— Электронно — вычислительных машин. Предков нынешних персоналок и ноутбуков… Я — то в ту пору занимался еще историей и ничем больше, а он… — Потом он рассказывал, какие у тех машин были размеры. — То, что сейчас в одной «чешуйке», тогда занимало объем кабинетного шкафа. Схемы на радиолампах… Они грелись, как голландские печи…

— А как это получилось? Ну, чтобы утолкать целый шкаф в одну такую пластиночку?

Профессор Евграфов увлекся. Начал толковать про полупроводники, электронные микросхемы… Ваня моргал и не понимал.

— А как их делают — то, такие крохотные?

Дед начал объяснять про громадные цеха с великанскими линзами высочайшей точности (и безумной стоимости). Рассказал, как изображения десятиметровых, сделанных компьютерами (а то и вручную) схем с помощью этих линз уменьшают до небывалой крохотности, проецируют на «чешуйки» со специальным покрытием, а точнейшие лазеры на этом покрытии гравируют схемы…

Он увлекся, вытащил папку журналов с фотографиями этих линз и цехов, со статьями, у которых Ваня не мог понять даже названий… Но кое — что Ваня все же понял. Вернее, ощутил нервами — все это соотношение громадности и крохотности. Он так и сказал:

— Просто жуть берет. Сколько всего можно утолкать… в один миллиметрик…

Константин Матвеевич с удовольствием (словно сам это придумал) сообщил:

— «Миллиметрик», друг мой Ваня, в иных случаях может быть объемом не меньше космического пространства. Что люди знают о микромире? Знают кое — что многомудрые физики — теоретики, но и они — не всё… Микромир — такая же вселенная, какую мы видим, когда смотрим в супертелескопы. Только с обратным знаком…