Гваделорка - Крапивин Владислав Петрович - Страница 23

— Ха! — отозвался профессор Евграфов. Кажется, с удовольствием. — Ты усмотрел частные несогласия, но не уловил сути. Твоя бабушка — стержень моего бытия. Именно такая, какая есть. Наше с ней существование отражает диалектику природы. То есть противоречия, без которых невозможна жизнь… — Он вдруг спохватился: — Я понятно говорю?

— Понятно… — кивнул Ваня. Без особой, впрочем, уверенности.

— Объясняю проще. Вот мы с ней малость поругаемся, и мир обретает привычные формы. Прочность… Это как с частицами разных зарядов. Они соединяются, и возникает крепкая атомная структура… Уяснил?

— Вроде бы да… А тогда можно я еще спрошу?

Константин Матвеевич хмыкнул:

— Валяй, пока я добрый.

Ваня решился на этот вопрос не сразу. Но дед и правда был сегодня добрым. В такие моменты он позволял и шутить с собой, и задавать всякие вопросы. Порой даже нахальные.

— А Марго… — выдавил Ваня (все же с опаской). — Она… какая частица?

— Че — во? — сказал профессор и подобрал ноги.

— Ну… — Ваня тут же струхнул. — Я просто подумал… Ба… Ларисе Олеговне, наверно, не очень нравится, когда Марго смотрит на вас… влюбленными глазами…

«Сейчас прогонит. И поделом…»

Марго — это была очень грузная и решительная дама лет тридцати. Профессор Евграфов за всю жизнь так и не обзавелся своей машиной, но в Турени университет выделил ему слегка помятую «Волгу» табачного цвета и заодно — «водительшу» Маргариту Павловну, которую все за глаза и в глаза именовали Марго.

Марго смотрела на жизнь сумрачно и в то же время бодро. Была немногословна и решительна. И безотказна в делах. Это она (вместе с Ларисой Олеговной) встретила Ваню в аэропорту. Она же несколько дней подряд возила внука и бабушку по магазинам (поскольку «ребенка прислали сюда в лохмотьях и даже без зубной щетки»). Обе женщины были друг с другом подчеркнуто вежливы. Говорили «любезная Марго» и «милейшая Лариса».

Была Марго мастером на все руки («не чета всяким там пьяницам — мужикам»), а громадное профессорское жилище требовало мастера постоянно: то труба протекла, то розетки греются, то жалюзи следует укрепить на балконах…

— Будет исполнено, Граф, — каждый раз отвечала Марго, не теряя величия. (Лариса Олеговна улыбалась.)

Когда Ваня впервые оказался в «дедовой» квартире, он задумчиво сказал, что здесь можно ездить на велосипеде. Константин Матвеевич согласился:

— Стоит попробовать… — И выволок из кладовки складной велосипед «Кама» образца семидесятых годов прошлого века. — Прихватил из Новосибирска, думал тряхнуть стариной на родных улицах, да не собрался… Марго, сможешь наладить этот экспонат?

— Нет проблем… — сказала Марго, но тут же неодобрительно глянула на Ваню: — А что, дитя само не справится?

Ваня честно сказал, что никогда не чинил велосипеды. Потому что их у него не было. Потому что мама отчаянно боится, что «ребенок свернет шею или угодит под колеса».

Константин Матвеевич глянул с жалостью:

— Так ты, значит, и ездить не умеешь?

Ваня сказал, что умеет: учился на чужих великах. Есть добрые души, давали покататься. Мама не знала, иначе схватила бы инфаркт.

Лариса Олеговна не одобрила дочь:

— Однако, отсылая ребенка за тридевять земель, она инфаркт не схватила.

— Она знала, что ты такая же перестраховщица, — объяснил профессор. — Что не спустишь глаз с бедняги…

Лариса Олеговна подтвердила, что да, она перестраховщица. Но тем не менее запрещать внуку ездить на велосипеде она не станет. Потому что мальчик должен расти мальчиком. А то может случиться, как с сыном ее знакомой Риммы Даниловны… это та, которая недавно переехала из нашего квартала в новый микрорайон… Там оборудована специальная площадка для велосипедистов, а он…

— Микрорайон или племянник? — спросил профессор.

Лариса Олеговна посмотрела на мужа долгим взглядом. И сообщила, что, если любезная Марго не справится с ремонтом «этого экспоната», внуку будет куплен новый велосипед.

— Я починю, Граф, — пообещала Марго.

И починила через день. И Ваня в самом деле прокатился по квартире. А потом и по ближним кварталам. Но потом почти не катался, потому что сперва была слякотная погода, а после оказалось, что гулять пешком интереснее.

Но вот теперь велосипед очень даже пригодится! Во — первых, на нем за пять минут можно добраться до Кольцовского переулка, где двор Андрюшки Чикишева. Во — вторых, можно улизнуть от Квакера и компании, если те возникнут в опасной близости…

Такая вот мысль мелькнула, когда Ваня, обмирая, спросил профессора про Марго. Но главной была другая мысль: не разгневается ли Константин Матвеевич?

Тот не разгневался. Сказал назидательно:

— Никакой влюбленностью тут не пахнет, потому что Марго закоренелая мужененавистница. Переживши несколько сердечных драм, она пришла к твердому убеждению, что все мужчины — ничтожества… Своего последнего супруга она выставила прямо с балкона второго этажа. Подержала на весу и отпустила… Кстати, он был генерал — майор…

«Она может!» — подумал Ваня со смесью испуга и веселья.

Профессор продолжал:

— А на меня она смотрит не как на предмет обожания, а с пониманием моей роли в жизни и науке. Марго считает, что в мужской части человечества осталось лишь несколько достойных представителей и я — один из них… Если же Лариса Олеговна усматривает во взглядах Марго нечто иное, то и пусть. Это даже полезно… Давай в шахматишки, а?

— Давайте! — дрыгнулся Ваня.

Вообще — то он не очень хотел играть (знал, что продует). Но с дедом было интересно. Кроме того, Ване нравились тяжелые костяные фигуры в виде русских воинов и крестоносцев. Дед купил эти шахматы в антикварной лавке «Та эпоха», он любил старинные вещи.

— Расставляй, а я сейчас… — велел он.

Ваня подтащил к креслам перламутровый столик, а профессор пошел из кабинета. Высокий, худой, сутулый. С нестрижеными пегими волосами — под ними на макушке едва угадывалась лысинка. Походкой своей дед слегка напоминал страуса, у которого побаливает нога. И в лице было что — то птичье. Не хищное, а как у журавля — парикмахера из старого мультика. Большой нос у лба был прямым, но потом плавно изгибался и остро торчал вперед. Когда Константин Матвеевич шагал, казалось, будто он хочет что — то подцепить носом перед собой. Это, однако, не делало профессора смешным. Была в его походке и внешности этакая устремленность…

Ваня знал, что сейчас, дошагав до кухни (расположенной за тридевять земель), Константин Матвеевич откроет там полированный шкафчик, достанет плоскую бутылку, нальет из нее в рюмку коричневое зелье и опрокинет в горло. И Лариса Олеговна скажет «дежурную фразу»:

— В конце концов ты сопьешься окончательно.

И муж привычно ответит ей, что, во — первых, выражение «в конце концов окончательно» — это тавтология. А во — вторых, если за шестьдесят восемь лет своей каторжной жизни он не спился, то опасаться этого в оставшиеся годы бессмысленно…

Видимо, все так и произошло. Потому что Константин Матвеевич вернулся с бодрым блеском в глазах. Ваня протянул ему два кулака с зажатыми в них пешками — воинами. Дед угадал белого витязя, взгромоздился опять поперек кресла и сделал первый ход. Ваня двинул по клеткам черного крестоносца…

Они играли не спеша, без большого азарта. На часах был вечер, но солнце за окнами жарило все еще крепко. Мимо шторы проникало в кабинет, серебрило профессорские волосы и теплой полосой накрывало Ванины ноги. Дед скользнул по ним глазами и заметил:

— Я смотрю, ты сегодня изрядно обуглился…

— Еще бы! Весь день на солнцепеке… Константин Матвеевич, а в черной дыре какая температура?

— А фиг ее знает, — отозвался профессор тоном пятиклассника. — Я там не бывал. К счастью… Смотри, прозеваешь коня…

Ваня в свою очередь, сказал, что «фиг с ним, с конем». У него зрела хитрая комбинация.

— Дело не только в черных дырах, — сообщил профессор Евграфов. — Могут в этом (не к ночи будь помянут) коллайдере возникнуть и другие эффекты. Например, вспухнет так называемый пузырь «истинного вакуума», начнет стремительно расширяться, и атомные ядра в пределах всей Вселенной превратятся в «странное вещество» (это такой специальный термин). И, конечно же, для нас там не найдется места…