Пятый пункт. Межнациональные противоречия в России - Кожинов Вадим Валерьянович - Страница 37

В ходе выборов 1996 года телевидение показало по-своему поистине замечательную сцену. Пожилую женщину, живущую в одной из южных областей России — в так называемом «красном поясе», — спросили, почему она голосовала за Ельцина, хотя большинство ее соседей отдали голоса Зюганову. И женщина убежденно ответила: «Так ведь Ельцин у нас власть. Станет властью Зюганов — буду за него». Конечно, лишь немногие из избирателей, проголосовавших в 1996 году за Ельцина, «формулировали» свое решение подобным — в сущности, абсурдным — образом, но большинство из них голосовали все же именно за наличную власть.

Во втором туре выборов 1996 года к 35 % добавилось еще около 19 % (то есть в целом около 54 %), и Ельцин выиграл. Естественно полагать, что из этих дополнительных 19 % 7,5 % составили избиратели Явлинского, для которых, вполне понятно, был совершенно неприемлемым соперник Ельцина Зюганов, а остальные 11,5 % — избиратели Лебедя (их было в целом 14,5 %), который призвал их голосовать за Ельцина.

Характерно, что, несмотря на тогдашний чрезвычайный «харизматизм» Лебедя в глазах его избирателей, не все они последовали его призыву, и не исключено, что 3 % из них голосовали за Зюганова, количество голосов за которого во втором туре выросло в целом на 8,5 % и достигло 40,5 %.

Вместе с тем нет сомнения, что выигрыш Ельцина целиком зависел от призыва Лебедя, ведь если бы тот призвал свой электорат голосовать во втором туре за Зюганова, Ельцин мог бы получить всего лишь 42,5 %, а Зюганов — 55 %.

Подводя итог вышеизложенному, есть основания заключить, что из почти 54 % избирателей, проголосовавших за Ельцина в 1996 году, только примерно 20 % составляли «демократически» настроенные, 22,5 % — предпочитающие голосовать за наличную власть и 11,5 % — «лебедевцы». И, следовательно, победу Ельцина нет никаких оснований толковать как свидетельство «демократизма» большинства избирателей.

Далее, на парламентских выборах 1999 года за «демократические» партии (Явлинского и Кириенко) проголосовали уже не 20 %, как в 1995-м, а только 14,5 %, то есть всего 1 из 7 избирателей!

Утверждают, правда, что новую партию «Единство-Медведь», получившую 23 % с лишним голосов, избиратели воспринимали как «демократическую». Но это абсолютно не соответствует действительности. В глазах избирателей она являла собой, во-первых, партию власти, партию Путина и, во-вторых, патриотическую, даже воинственно-патриотическую («Медведь»!), не говоря уже о том, что Путин демонстрировал активные действия по наведению порядка на Кавказе. И можно с большой степенью надежности определить, электораты каких партий «перешли» в 1999 году к «Единству».

На парламентских выборах 1995 года за тогдашнюю партию власти — черномырдинскую НДР — проголосовали 10 % избирателей, а за партии, которые официально называют «националистическими» (ЛДПР, КРО и т. п.) — 20,5 % избирателей. А на выборах 1999 года НДР потеряла более 9 % избирателей, а патриотические партии — 13,5 %, то есть в сумме почти столько же, сколько обрело «Единство-Медведь». И других «ресурсов» у «Единства» просто не было.

А теперь обратимся к выборам Путина в феврале 2000 года. Необходимо, правда, со всей определенностью подчеркнуть, что задача моего анализа — не выяснение реальной программы Путина, который, вполне возможно, собирается продолжать строить в России рыночную демократию, да еще и более радикальными методами, чем это делалось ранее. Я стремлюсь выяснить, как воспринимали Путина большинство его избирателей.

Придя в Госдуму, путинское «Единство» заключило союз с КПРФ, и началось жесткое и подчас даже жестокое давление на «демократические» фракции Явлинского и Кириенко, а также на «центристскую» фракцию Примакова. Все это постоянно освещалось на телеэкране, и, конечно, большинство избирателей никак не могли видеть в Путине «демократа», — особенно если добавить к этому, что он в предвыборный период дважды прямо-таки дружески навестил одного из самых последовательных «антидемократов» — краснодарского губернатора Кондратенко.

Постепенно «центристы» во главе с Примаковым и «демократы» Кириенко «сдались» и призвали своих избирателей голосовать за Путина. Не смирились только Явлинский и Титов, которые получили вместе на февральских выборах всего лишь 7 % с небольшим голосов… Поначалу Кириенко и другие — а Явлинский до самого конца — обличали Путина как «антидемократа».

Повторяю, что они, возможно, заблуждались; не исключено также, что все описанное было искусственно «разыграно». Но вместе с тем едва ли есть основания сомневаться в том, что преобладающее большинство избирателей не считали Путина человеком, ставящим цель превратить «страну-семью» в «страну-рынок».

И если эта цель теперь все же ставится, ее «реализаторы» должны сознавать, что их действия может одобрить, как уже сказано, не более чем 1/7 часть избирателей, которая, надо думать, состоит в основном из так называемых «новых русских» и их многочисленной высокооплачиваемой обслуги. Между тем 6 из 7, то есть более 85 % российских избирателей, имеют иное представление о будущем своей страны.

Это явствует, между прочим, из следующего: сами «демократы» на парламентских выборах 1999 года всячески старались отодвинуть подальше фигуры главных «реформаторов» — Гайдара и Чубайса, — понимая, что их отвергает абсолютное большинство населения страны.

В заключение еще один довод в пользу определения России как «страны-семьи». Издавна и до сего дня русские люди нередко обращаются к незнакомцам со словами: «мать», «отец», «брат», «сестра», «сынок», «дочка» и т. п.; это отмечено и в нынешних словарях русского языка. Кто-либо скажет, что такие обращения несущественны, являются чистой формальностью. Но язык, слово содержат в себе громадный, уходящий корнями в тысячелетия смысл, который всегда более значителен, чем каждый из нас сознает. И словоупотребление, о коем я говорю, имеет прямое отношение к тезису о «стране-семье».

Поскольку жизнь слагается из многих различных сторон и аспектов, начало ответа на поставленный в заглавии вопрос может быть существенно разным. Вполне уместно, как представляется, начать следующим образом: мы живем в стране, где идет борьба между «патриотами» и «демократами», ибо, характеризуя в самом широком, самом общем плане разногласия и противостояния в среде современных политических деятелей и идеологов, их обычно делят именно на «патриотов» и «демократов»; под последними имеют в виду тех, кто стремится «перестроить» Россию по образу и подобию Запада.

Между тем деление это, несмотря на всю его распространенность и как бы неоспоримую очевидность, только запутывает и затемняет общественное сознание. Притом перед нами, к прискорбию, очень давняя российская «беда», поскольку уже более чем полтора столетия назад в сознание людей было внедрено аналогичное поверхностное деление на «славянофилов» и «западников». И для понимания смысла нынешнего противопоставления «демократов» и «патриотов» уместно или даже, пожалуй, необходимо вглядеться в уже давние времена.

Ровно сто двадцать лет назад, в июне 1880 года, Достоевский с полной определенностью сказал в своей Пушкинской речи: «О, все это славянофильство и западничество наше есть одно только великое у нас недоразумение…» Для настоящего русского, провозгласил Федор Михайлович, Европа и ее удел «так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли…» И позже пояснил: «…стремление наше в Европу, даже со всеми увлечениями и крайностями его, было не только законно и разумно в основании своем, но и народно, совпадало вполне с стремлениями самого духа народного…».

Достоевский говорил об осуществлении этого «стремления» в эпоху Петра I, но оно осуществлялось, конечно, и гораздо раньше: и при Иване III, и еще при Ярославе Мудром, который, например, выдал своих дочерей за королей Франции и Дании, а внук Ярослава, Владимир Мономах, обвенчался с дочерью короля Англии, что было бы, конечно, невозможно без достаточно развитых отношений Руси с Западом.