Зеленое окно - Тихомиров Олег Николаевич - Страница 31

Потребность в Левитане. Значит, ни у кого из нас ее нет?

— Подождите, — попросил я. — Посмотрим еще немного.

На что я надеялся? Наверное, на то, что вдруг она появится, эта самая потребность. Хоть в ком-нибудь.

Но она не появлялась. Таня и Виталька провели быстрым равнодушным взглядом по стене с картинами, а я то и дело посматривал на осенние Сокольники и пытался понять: ну что особенного в этой картине и чем же она так полюбилась дяде Васе?

— Теряем время. — Виталька посмотрел на часы. — Уже два часа настукало. Идем.

— Иди, если хочешь, — проговорил я, — никто тебя за руку не держит.

— И я пойду, — сказала Таня. — Встретимся внизу, у контроля.

— Через полчаса, — добавил Виталька.

Я остался один. Скорее всего, я остался из-за того, что не хотел подчиниться их воле. А вообще-то и мне стоило уйти. Потребности в Левитане у меня нет. Как ни досадно, но я уже понял это.

И все же я упрямо принялся разглядывать картины, что висели поблизости от меня. Они показались мне скучными. На них не было людей, а были лишь промокшие насквозь ноля, кусты, стога и деревья. Даже зябко делалось.

Потом я подошел к картине, которая называлась «У омута». Она тоже была очень простой. Стоило ли рисовать эту неширокую реку и мостик из трех бревен? Я уже хотел уйти, но засмотрелся на воду. От нее веяло чем-то таинственным и непроглядным. Да и тучи над лесом были какие-то темные, угрожающие. Я представил себя на этом неровном мостике и вдруг пошатнулся. Мне сделалось страшно. От обманчиво спокойной тяжелой воды я уже не мог оторвать глаз.

Подошла женщина-экскурсовод с небольшой группой и стала говорить, что картину «У омута» Левитан написал в Тверской губерния, когда гостил у каких-то Панафидиных. «Это неинтересно, — решил я, — у кого гостил, да с, кем встречался. Подумаешь! Главное — что на картине нарисовано».

— Место, изображенное на полотне, — говорила экскурсовод, — связано со старинной легендой. Здесь, на берегу реки, стояла будто бы в давние Кремона мельница. У мельника была красавица дочь, которая любила молодого конюшего с княжеского двора. Но однажды князь увидел девушку, она ему понравилась, и тогда он приказал забрить конюшего в солдаты. Дочь мельника не могла перенести горя и утопилась в роке.

«Ну и ну! — подумал я. — Почти как в опере!» Экскурсовод, словно поймав мою мысль, продолжила:

— Неподалеку от этого места находилось в свое время имение баронессы Вульф, и есть сведения, что Пушкин, приехав к баронессе погостить, услышал однажды эту легенду и…

«Вот оно что! Значит, сюда, именно сюда, на этот некрутой берег, выбирались в лунные ночи русалки, — размышлял я. — Они водили здесь свои хороводы, и их распущенные зеленоватые волосы светились под луной. А как-то раз здесь же на берегу маленькая русалочка повстречала своего сумасшедшего деда…»

— Левитан же услышал эту историю от Панафидиной…

«Нет, насчет русалок, — это, конечно, все выдумки. Но дочь мельника ведь могла и в самом деле тут утопиться».

— Легенда увлекла художника, тихая речка и нехитрый мостик возле плотины покорили Левитана красотой…

А я думал о Тане. Как жаль, что ее не было сейчас рядом и что она не услышала про легенду!

— На картине все выглядит спокойным, сдержанным. Но приглядитесь, какую тревогу таит в себе этот пейзаж…

«Точно, — согласился я. — Эх, Таня, Таня… Русалочка!.. Тебе бы это увидеть». И я стал думать, что у нас с нею тоже все со стороны выглядит спокойным и сдержанным. А внутри…

— Перейдемте теперь сюда, — сказала экскурсовод, — прошу…

Я тоже пошел со всеми и слушал, что говорила экскурсовод, но мысли мои возвращались все туда — к «Омуту».

Лишь возле «Золотой осени» я словно бы пробудился. Картина была яркая, радостная. Золотые березки так и сияли. А возле синей воды на самом берегу речки замер красный куст. Будто купаться прибежал, да раздумал. А по небу плывет облачко, такое белое-белое. «Наверное, после дождей и серых туч, — подумал я, — выдался вдруг теплый день».

Мне и самому сделалось как-то теплее и светлее. «Нет, нужно сбегать за Таней и Виталькой», — решил я и спросил у стоящего рядом со мной мужчины, который теперь час.

— Полтретьего, — сказал он. — Ровно? — Я вспомнил, что в это время уже нужно быть внизу, у контроля.

Мужчина снова взглянул на часы.

— Тридцать две минуты, — сказал он.

Я метнулся к двери. «Нет, им просто необходимо посмотреть Левитана. Особенно Тане. А не захотят, скажу, чтобы не ждали. Похожу еще по галерее и без них».

Но Тани и Витальки возле контроля не оказалось. Я подождал пять минут, десять — их все не было.

Тогда я заспешил назад, проскочил вел? залы на втором этаже, спустился на первый…

Нигде их не было.

Я понял, что они но дождались меня. Ушли. Но подождали каких-то две минуты.

А может, они и вовсе не ждали? Сразу взяли да и ушли? Ну конечно, они меня бросили, бросили, как те гвоздики в воду.

Но захотелось мне больше оставаться в Третьяковке. Я вышел на улицу, медленно побрел сам не зная куда.

Как же я ругал себя! «Так тебе и надо, дураку. Зачем же ты с ними связался? Мало, они от тебя вчера удрали, ты опять к ним примазываешься. Так и надо тебе! Так и надо!» «Встретимся у контроля». - вспоминался Танин голос, Но у контроля, а у девятой колонны. Так бы и сказала.

Я усмехнулся и вслух проговорил:

— У донятой колонны.

Настроение было — хуже не придумаешь.

Я не знал, что мне делать, не понимал, чего я хочу. Я был зол на всех, а на себя особенно.

Друзей своих я потерял, и теперь был один в этом громадном городе, совсем один. И завтра так будет, и послезавтра.

«Уехать», — появилась в голове смутная мысль. Появилась и не пропала, а, наоборот, становилась все яснее и четче. «Уехать! Скорее в Уярск!.. Сегодня же!.. Сейчас же!..»

В справочном бюро я узнал, когда отправляются поезда на Уярск. Оказалось, что только вечером в восемь.

В восемь!.. А я хотел сию же минуту очутиться в поезде. И чтобы хоть как-то приблизиться к этому желанию, я решил поехать на вокзал и взять билет.

Лишь только я увидел привокзальную суету и мелькание, мне сразу же стало легче. А когда я сказал кассирше: «Один билет на Уярск», — и имеете со сдачей получил из окошечка маленький картонный билетик, то и вовсе успокоился. Пи лет к кармане — это уже одной ногой в поезде.

Недалеко от вокзала я пообедал в какой-то столовой (суп рыбный, котлеты с макар., компот), а потом стал раздумывать, на что же потратить оставшееся время.

До восьми у меня было целых четыре часа. Примерно в шесть вернется с работы тетя Гекта, а может и Дим Димыч. Я представил, как они будут расспрашивать, отчего я уезжаю да почему не хочу остаться еще на несколько дней, и мне сделалось кисло. Разговор этот будет тянуться, тянуться, как резина.

Нет, нужно забрать поскорее свою спортивную сумку, пока никого нет дома — и гудбайчик. Объяснить все можно в записке. Мол, уехал, спасибо, привет. Коротко и ясно, и никакой резины.

Я спросил, как лучше добраться до Кривоколенного, и мне сказали, что самое удобное — сесть в метро и выйти на станции «Кировская», а там рукой подать.

Метро так метро. Даже совсем неплохо, что метро. Я ни разу там не был, а только слышал про движущиеся лестницы и поезда, которые несутся в темноте под землей.

Знакомство с метро началось с того, что меня чуть не хватанул по ногам контрольный автомат. Оказывается, я сунул монетку в один автомат, а проходить стал возле другого. Вот второй автомат и рассвирепел: зарычал и задвигал своими клешнями-заслонами. Только пока он их то выпускал, то убирал, я все равно прошел.

— Мальчик, вернись! — послышался чей-то голос. Я обернулся. Дежурная возле автомата махала мне рукой. Пришлось мне подойти.

— Ты почему безобразничаешь?

— Я?!

— А то кто же, я, что ли!

— Это ваш автомат безобразничает. Монету проглотил, а не пускает. Он у вас неисправный.