Парижский паркур - Кузнецова Юлия - Страница 32

– Что – нельзя?

– Паркуром заниматься!

– Каким паркуром?! Я никогда не занималась паркуром на крыше! Я же новичок!

– Это ты так говоришь. А может, ты врешь?! Если папа с мамой врут, то чего вдруг я должна поверить тебе?

Она зло посмотрела на меня и стала подниматься по лестнице. Вдруг ахнула. Ее рука соскользнула с перекладины. Видимо, ладони стали влажными.

– Ника!

Она резким движением вытерла руку о джемпер и продолжила карабкаться. Я последовала за ней, прямо задыхаясь от страха.

На крыше Ника огляделась.

– Ну, что, с чего начнем? – спросила она ядовито, – с прыжков по крышам?

– Да какие прыжки! Ника! Грей же сказал, по крышам запрещено прыгать. Могут вызвать полицию.

– В моем случае им надо будет вызвать катафалк, – пробормотала Ника, подходя к перилам на той стороне, что кафе.

– Что-о?

– Не подходи! Иначе я прыгну вниз!

– Ты и так прыгнешь!

– Прыгну. Но с крыши на крышу.

– Зачем?! Это же абсолютное идиотство!

– Пусть! Они же считали меня идиоткой! Я докажу, что я абсолютная идиотка. Я привыкла во всем быть лучшей, знаешь ли, хани.

Она сказала это с гордостью, но я видела – она готова расплакаться.

– Ника, – я тоже боролась с подступающими к горлу слезами, – Ника, пожалуйста... Ты покалечишься... Придется возвращаться в больницу.

– А мне и так придется! – зло крикнула она, утирая глаза рукавом. – Ты еще не поняла, почему я так много ем?! Я знала это с самого начала! Я просто прикрывалась ролью! У меня булимия! Это обратная сторона анорексии! Тоже болезнь! Теперь я ем не мало, а много, но это не значит, что я счастлива! Это значит, что я схожу с ума! Раньше у меня была причина, понимаешь? Я сходила с ума и знала, что подстрахована. Ролью. Что ожирение, к которому приведет булимия, пригодится для чего-то важного. Самого важного в моей жизни... А теперь...

Она попятилась к краю крыши спиной.

– Хоть развернись! – крикнула я, не замечая слез, струящихся по моему лицу. – Посмотри, куда будешь прыгать!

– А зачем? – она словно была не в себе. – Какой в этом смысл?

Она вдруг села на перила.

– Не смей! – бросилась я к ней изо всех сил, с ужасом видя, как она откидывается на спину и...

И вдруг валится обратно.

Грей!

Он обхватил ее руками и толкнул вперед. Ника, к моему изумлению, вытянула руки и идеально спружинила на них, перенеся массу тела.

А потом она упала ничком на землю. То есть на крышу. Грей по-прежнему крепко держал ее в кольце своих мощных рук, чтобы она не дернулась.

Я медленно опустилась на колени.

Он поднял на меня глаза.

– Вот это совпаденьице, – пробормотал он, – я вообще-то с тренировки шел. В последний раз решил на крышу вскарабкаться. Думал, мадам наша не будет против...

Я подползла к ним и приняла на колени Нику. Она закрыла лицо руками и дрожала.

Грей смотрел на нее несколько минут.

– Брошу-ка я курить, – сказал он неожиданно.

– Здорово, – проговорила я.

Надо было что-то сказать. Ника убрала руки от лица и посмотрела на меня.

– А ты – дура! – набросилась я, одновременно обнимая и целуя ее. – Настоящая дура! Удушу тебя сейчас!

Вечером мы молча упаковали вещи. Потом сели каждая на своей кровати. Ника уткнулась в телефон, я рисовала. Точнее, срисовывала собор Сакре-Кер с открытки. Иногда поглядывала на Нику, но она на меня не смотрела. Напряжение висело в нашей комнате, как сизый дым в гостиной мадам – плотно.

– Привет!

В комнату постучался Грей.

– Вы завтра улетаете?

Он сел на кровать рядом со мной. Ника вздернула нос и поднялась, собираясь выйти.

– Погоди, – остановила я ее, подаваясь вперед, – до Москвы все время будешь рядом со мной.

– Я же ему мешаю, – язвительно сказала она, указав подбородком на Грея.

– Мне? – искренне удивился он. – Почему?

Она отмахнулась. Достала из сумочки наушники, заткнула уши со словами: «Не собираюсь я ваши секреты подслушивать». Подсела к трельяжу и стала перебирать косметичку.

– Я просто хотел сказать спасибо, – Грей тоже подался вперед, чтобы сидеть вровень со мной.

– Кому?

– Тебе. Ты меня вытащила. Вы вместе меня вытащили.

Он посмотрел на Нику. Потом – прямо перед собой, на сцепленные в замок руки.

– Я тебе говорил, я не тренирую девушек.

Напряжение в нашей комнате достигло такой концентрации, что я, казалось, ощущала его кожей, даже мурашки волной побежали от запястий до локтей.

– Я преподаю паркур в одной группе. У нас классические тренировки по два часа. Занимаемся и в залах, и на улице. Летом...

Он помолчал, словно пересиливая себя.

– Летом в группу пришла девочка. Девушка, – поправил он сам себя, – старше тебя и...

Он посмотрел на Нику.

– Короче, она занималась, как обычный новичок. Потихоньку делала прогресс. Что-то где-то не получалось. Она училась преодолевать. Работать. Ей сначала не давались роллы. Помню ее счастливую улыбку, когда они ей дались.

Он снова замолчал. Я боялась сказать хоть слово. Мне казалось, что все взорвется от напряжения.

– А потом на тренировку пришел ее папа. С серым лицом. И сказал, что я во всем виноват.

Я посмотрела на Нику. Она уставилась в косметичку, явно забыв, зачем ее взяла. И музыки в наушниках не было слышно.

– Она прыгнула с балкона, – наконец сказал Грей.

– Куда?

– Вниз. Три этажа.

– И что это был за элемент?!

– Самоубийство, – горько усмехнулся он, – но он у нее не получился. Она выжила. Теперь передвигается на коляске. Травма позвоночника.

– Но почему тебя-то обвинили?

– Ну, меня никто не обвинял. Кроме ее отца. И... меня самого. Она хотела поговорить со мной в тот день, понимаешь? Сказала, у нее в личной жизни «заварушка». Но у меня времени не было, да и странно было бы слушать любовные переживания кого-то, кого ты просто тренируешь. А ей хоть кто-то нужен был. Чтобы выслушать.

– Вот почему ты так напрягся при слове «заварушка»! – воскликнула я, а сама подумала, что если бы Грей выслушал меня тогда, то все могло бы произойти по-другому.

Он мог пойти с нами, и тогда мы не провалялись бы связанными и с заклеенными ртами в трейлере. А может, он бы отговорил нас от вылазки, и тогда страшно себе представить, что было бы сейчас с Куаном и его сестрой.

– Да, – сказал Грей, – я чувствую свою вину. Хотя она оставила записку. Что-то вроде «никого не винить». В паркуре она научилась преодолевать себя, а в личной жизни – нет...

– Как ты это пережил?

– Начал курить, – он снова усмехнулся, – а из того болота мама вытащила. Вот, смотри!

И он показал на свой кулон. Большой дельфин в обнимку с маленьким.

– Так это мама с ребенком? – потрясенно сказала я. – А я думала, девушка тебе подарила!

– Мама выволокла меня и отправила сюда. В твоем возрасте, наверное, не понтово признаваться в любви к родителям, но я ей здорово благодарен. Ладно. Я так зашел, попрощаться. Сам уже выезжаю.

Он протянул руку, я пожала ее.

– Спасибо тебе, – сказала я, – но как понять – выезжаешь? Я думала, ты, как истинный трейсер, по крышам до аэропорта поскачешь.

– Вот именно, что я трейсер, – засмеялся он, – а не псих, насмотревшийся киношек про паркур. Паркур – это совсем не экстрим, каким его там выставляют. Я просто прокладываю свой путь. Ну, давай. Пиши, если надумаешь заниматься.

Я кивнула. И добавила с хитрой улыбкой:

– Так значит, ты все-таки тренируешь девушек?

Когда за ним закрылась дверь, я подошла к Нике. Она сидела как окаменевшая за столом и по-прежнему смотрела в косметичку. Я погладила ее по голове.

– Я видела, что вы паркуром занимаетесь, – вдруг призналась она, – даже костюм спортивный нацепила. Видела, красный такой, от-кутюр? Думала, к вам присоединиться. А потом решила, что буду тебе мешать охмурять этого красавца.

– Какого красавца?! Он просто друг. Я по-прежнему не могу выкинуть Зета из головы. Такая вот несчастная влюбленная дурочка.