Сошедшие с небес - Кунин Владимир Владимирович - Страница 4

Бездомные псы тут же застыли, подняли морды, стали нервно принюхиваться.

Все разобрали свои доли в заранее приготовленные матерчатые торбы. Только одна доля — Сергея — продолжала лежать на газетке.

Старшой показал Сергею — забирай, мол, но тот с места не двинулся. Стоял и тупо смотрел себе под ноги на печенку.

— Тебе жить, — равнодушно пожал плечами старшой, и все четверо пошли в разные стороны. Загипнотизированные запахом, замерли голодные бездомные городские собаки...

Лежала сырая говяжья печенка на земле, на подстеленной газетке. Стоял над ней бывший капитан, бывший летчик-истребитель, прошедший к своим двадцати семи годам огонь, воду и медные трубы. И черт знает, что творилось у него сейчас в голове...

И вдруг в отчаянии и ярости — с размаху ногой по этой проклятой печенке!.. Полетели вверх кровавые ошметки, шлепнулись метрах в пятнадцати, и тотчас бездомная собачья свора сцепилась над ними в смертельной драке...

Вечером сидели дома, ужинали. Вовка капризничал, не хотел пить молоко. Сергей мрачно ковырял вилкой картофель.

— Меня еще на полставки в поликлинику взяли процедурной сестрой. Так что живем, ребята!.. Вовик, не вороти нос. Допей молоко, пожалуйста! Сережа, подлей масла постного в картошечку, а я еще лучку подрежу, хочешь? — щебетала Маша, тщательно скрывая усталость.

Сергей вынул красную тридцатку, положил на стол.

— Вот это да! Вот это да!!! — поразился Вовка.

Маша зашла сзади, обняла Сергея, стала целовать его в макушку:

— Ах ты ж наш добытчик! Ты ж наш кормилец!

Без стука открылась дверь, заглянула Нюська в крепдешиновом платье, голова — в туго накрученных бигудях.

— Эй, соседи! Вовка задрыхнет, поднимайтесь ко мне. У меня новый хахаль объявился. Из милиции. Божится, что неженатый.

— Спасибо, Нюся. Сережа устал, да и я неважно себя чувствую...

— Да бросьте вы! Поднимайтесь! Печеночки нажарю... Я сегодня такую печенку у одного ханыги купила — пальчики оближете!

— Вот печенку я люблю, — твердо сказал Вовка.

— Марш в постель! Чтобы через минуту я тебя не видел, — тихо приказал ему Сергей.

— В следующий раз, Нюсенька. — Маша тревожно посмотрела на Сергея.

— В любое время дня и ночи, — предложила Нюська. — Помешать нам не бойтесь — все равно ему с первого раза ничего не обломится.

Нюся закрыла за собой дверь, и было слышно, как она затопала к себе на второй этаж.

Ночью лежали в темноте, прижавшись друг к другу. Не спали.

За занавеской сопел разметавшийся во сне Вовка.

Наверху патефон играл «Рио-Риту», смеялась Нюська, бубнил неразборчиво мужской голос.

— Каждую ночь один и тот же сон... — глухо говорил Сергей, глядя в потолок. — Выруливаю на старт, по газам и на взлет! Машина бежит, бежит по полосе и не отрывается... Ну никак не взлететь! Я уж обороты — до предела, ручку на себя — до отказа, уже полоса кончается, а я все взлететь не могу!.. И просыпаюсь. — Сергей шмыгнул носом, усмехнулся: — Полоса кончается, а я все...

Маша зажала ему рот рукой, еще сильнее прижалась, прошептала:

— Господи... Счастье-то какое, что ты у меня есть на свете.

Старик-возчик в драном медицинском халате с черными печатями привез на телеге Маше дрова.

— Вот от профкома дровишки выделили сотрудничкам, — сказал он Маше. — Главврач велели самый первый рейс к тебе сделать.

— Спасибо, Семен Петрович. Чаю хотите?

— Не, Маша, что чаю... Мне сегодня еще две ходки сделать нужно — к нервопатологу и Зинке-кастелянше. Вы тута разгружайте скоренько, а я за папиросками сбегаю. Я б вам помог, но прострел замучил, проклятый!..

И старик пошел со двора еле-еле, нога за ногу.

Скатилась со своей верхотуры Нюська в сарафане и тапочках на босу ногу. Стала помогать Сергею и Маше разгружать телегу.

Маша подавала дрова с телеги, Нюська с Сергеем таскали в поленницу за сарай. Нюська раскокетничалась с Сергеем, спасу нет! То, словно ненароком, прижмется, то бедром заденет, то жарко дохнет ему в лицо. И все со смешком — мелким, волнующим, голос с хрипотцой. Сама себя распалила, да и что греха таить, и Сергея из равновесия вывела...

Маша все делала вид, будто ничего не замечает, а потом попросила Сергея как ни в чем не бывало:

— Сереженька, дружочек мой, поищи Вовика. Он, наверно, опять через дорогу к Салтыковым усвистел. Не поленись, родненький, сбегай. А я тут с дровишками сама разберусь.

— Ага! Сейчас приволоку... Момент! — Сергей выбежал со двора.

Вовка же в это время преспокойненько сидел на чердаке дома, играл с толстым ленивым котом.

Маша взяла с телеги кнут, зашла за поленницу, окликнула Нюську:

— Нюсь! Иди сюда, чего скажу интересное!

Разгоряченная Нюська прибежала за поленницу:

— Чего? Чего такое, Маш?

Маша оглянулась — не видит ли кто, и со всего размаху вытянула Нюську кнутом — один раз, другой, третий... Нюська от неожиданности и боли завизжала, заметалась и свалилась на дровишки.

Маша встала над ней с кнутом в руке, приложила палец к губам:

— Не визжи, как свинья на веревке. Люди услышат, самой потом совестно будет. У тебя, Нюсенька, мужиков может быть сколько угодно, а у меня всего один — мне его оберегать нужно. Так что ты уж не взыщи. И не вздумай больше перед его носом хвостом крутить. Поняла? — негромко и беззлобно приговаривала Маша.

Нюська тихонько подвывала, закрывала голову руками. Маша заботливо одернула на ней сарафан, прикрыла голые Нюськины ноги.

— Поняла, я тебя спрашиваю?

— Поняла... — проикала Нюська.

— Ну вот и хорошо. — Маша свернула извозчичий кнут. — Потом зайдешь ко мне, я тебя одной хорошей мазью смажу, и все заживет. Главное, Нюсенька, чтобы это у тебя в башке осталось, а задницу я тебе подлечу. Еще и лучше потом будет.

Словно щенок, высунувшийся из собачьей конуры, на все это испуганно и потрясенно смотрел Вовка из слухового чердачного окна...

Вечером Маша укладывала сына спать. Поправила подушки, только хотела задвинуть занавеску, как Вовка взял ее за руку, притянул к себе и тихо прошептал:

— Ма... А ты за что так тетю Нюсю?

Маша поняла, что Вовка все видел. Не знала, как ответить.

— Это чтобы она к папе не подлизывалась, да? — спросил Вовка.

Маша утвердительно кивнула, виновато посмотрела на Вовку.

— Я никогда ни к кому подлизываться не буду, — сказал Вовка.

— Правильно, — поцеловала его Маша. — Никогда, ни к кому!

— Ты только папе про тетю Нюсю не говори, — попросил Вовка.

— И ты. Ладно?

— Ладно. Знаешь, ма, а мне все равно тетю Нюсю жалко.

— Конечно, — прошептала Маша. — А мне, думаешь, не жалко ее?

На нефтебазе Сергей работал с молодым здоровенным парнем. Голые по пояс, в брезентовых рукавицах, сочащихся нефтью, измазанные так, что на лицах были видны только белки глаз и зубы, они вкатывали двухсотлитровые бочки с соляркой на высокую эстакаду.

От нечеловеческого напряжения дрожат руки, подгибаются ноги, подошвы сапог скользят в керосиново-масляных лужах.

А на эстакаде двое других перекантовывают бочки в грузовики, кричат Сергею и его напарнику:

— Давай, мужики, веселей! Не задерживай!..

Вкатили наверх бочку, и несколько секунд, пока идут за следующей, — маленький отдых. Молодой парняга даже поет дурашливо:

Я демобилизованный, пришел домой с победою,

Теперь организованно в неделю раз обедаю...

— А как правильно петь — помнишь?

— Конечно!

Я демобилизованный, пришел домой с победою,

Теперь организованно работаю как следует...

— Вот и не калечь песню. Тогда и обедать каждый день будешь.

— Эхма, Серега! Если бы за песни платили, я бы рот не закрывал! — рассмеялся парень. — Давай, взяли!..

И поползла вверх новая двухсотлитровая бочка...

И снова ночь. Спит за своей занавеской Вовка.

Сергей в одних трусах полусидит, полулежит на кровати. Маша внимательно осматривает и ощупывает его раненую ногу. Неровный белый шрам пересекает левое колено, уходит в деформированную икроножную мышцу.