Живая планета - Эттенборо Дэвид - Страница 32

Птицы, жительницы пустынь, нередко проделывают то же самое. И в брачный период попадают в крайне тяжелое положение, так как птенцам вода требуется не менее чем взрослым, и если корм недостаточно сочен, их надо обеспечивать жидкостью как-нибудь еще. Африканские рябки нередко гнездятся километрах в сорока от ближайшей воды. И самец доставляет питье своим птенцам через такие расстояния поистине уникальным способом. Прилетая к озерку, он сначала пьет сам. А затем входит в воду и стоит, вытянувшись, старательно намачивая перья на брюшке. Они — причем только у самцов — обладают структурой, не встречающейся в оперении ни одной другой птицы, и впитывают воду точно губка. Как только они наберут воду, рябок летит к своему гнезду и садится на его край. Птенцы перебираются к нему, задрав головы, и принимаются сосать перья, точно щенята, теребящие соски матери.

Земляная кукушка, эта изящная истребительница змей, быстро бегающая на длинных ногах по пустыням Аризоны и Мексики, поит своих птенцов иным способом. Пара строит гнездо на кактусе или в терновнике и выводит двух-трех птенцов. Малыши с поразительно раннего возраста уже способны переваривать ящериц и насекомых. Родители, прилетая с мертвой ящерицей в гнездо, не сразу отдают добычу птенцам. Птенец просит, широко разевая клюв, и взрослая птица всовывает ему туда ящерицу. Но не отпускает ее. И пока они остаются в этой позе, словно оспаривая друг у друга добычу, из горла взрослой птицы появляется жидкость и по клюву стекает в клюв птенца. Нет, это не недавно выпитая и сохранившаяся в зобу вода. Вполне возможно, что в окрестностях гнезда никаких источников нет. Вода же эта производится в желудке родителей в процессе пищеварения. И только когда птенец волей-неволей проглотит положенную дозу воды, он наконец получает и ящерицу.

Растения пустыни также вынуждены решать задачу, как добывать воду из почти безводной среды обитания. И мало кто решает ее столь же успешно, как креозотовый куст в пустынях американского Юго-Запада. Он рассчитывает не на подземные воды, которые во многих пустынях находятся слишком глубоко, но на тоненькую пленку влаги, которую роса, а в исключительных случаях и дождевые капли, оставляет на крупных песчинках в нескольких сантиметрах под поверхностью почвы. Креозотовый куст собирает ее с помощью огромной сети тонких корней, которые пронизывают песчаную почву так далеко и так густо, что от них, по-видимому, не ускользает ни единая молекула воды. Каждому кусту требуется обширная площадь для достаточного водоснабжения, и стоит ему укорениться в по-настоящему сухом месте, как он начинает собирать воду настолько эффективно, что ни одно другое растение не способно существовать даже в нескольких шагах от него. Причем относится это не только к растениям других видов, но и к его собственным сеянцам. А потому каждый куст осваивает прилегающую землю не с помощью семян, но выбрасывая новые стебли, которые получают влагу от медленно расширяющейся сети корней. По мере того как куст разрастается, стебли в середине отмирают, и куст приобретает форму кольца. Не встречая конкуренции, он продолжает расти наружу, и кольцо все увеличивается и увеличивается. Встречаются кусты с поперечником в 25 метров. Стебли в таких кольцах сами по себе не так уж стары, но если рассматривать куст как единый организм, то оказывается, что он рос и расширялся на этом месте десять-двенадцать тысяч лет. Иными словами, креозотовый куст — самый старый живой организм на Земле.

Другие растения пустыни выработали иные способы обеспечения себя водой. В отличие от креозотового куста они не собирают влагу микроскопическими порциями, зато почти непрерывно, а полагаются на ливни, которые раз в году обрушиваются на пустыню, и запасают влагу как можно быстрее и как можно больше. Специализируются на этом в первую очередь кактусы. Существует их в мире около двух тысяч видов, и все наземные — уроженцы обеих Америк. К самым крупным относится цереус, вырастающий в высоту до 15 метров либо в виде колонны, либо выбрасывая вверх несколько почти вертикальных пальцев. По всей его длине тянутся борозды, напоминающие гофрировку. Когда начинается ливень, цереус всасывает дождевую воду из набухшей почвы: складки его расправляются, и он заметно увеличивается в объеме. За сутки большой цереус способен вобрать в себя тонну воды. Теперь его задача — сохранить ее.

Тут главный враг — испарение. Водяные пары неизбежно теряются через устьица в листьях, а потому у многих растений в сухом пекле пустыни листья очень мелкие с относительно небольшим числом устьиц — в этом они сходны с растениями на далеком севере, которым приходится выдерживать засуху, вызываемую морозами. Цереус и другие кактусы пошли дальше — их листья превратились в колючки. А устьица развились на оплывшем стволе, который приобрел зеленый цвет и взял на себя фотосинтез. Роль колючек отнюдь не сводится к тому, чтобы предохранять кактусы от пасущихся травоядных, которых в этих краях вообще очень мало. Колючки задерживают воздушные потоки, так что цереус как бы одет невидимой оболочкой неподвижного воздуха. Устьица укрыты от случайных ветерков еще и тем, что расположены они на дне борозд — точь-в-точь как на сосновых иглах. В довершение всего кактусы, благодаря особому химическому процессу, поглощают углекислый газ и выделяют кислород по ночам, когда прохладно, а днем почти все время держат устьица закрытыми. Таким образом, цереус свел потерю воды через испарение до минимума, сохраняя ее запасы из года в год и расходуя их на развитие новой ткани, пока вновь не забушует ливень, предоставляя ему случай наполнить свои огромные резервуары.

Замученный жаждой путешественник в царстве цереусов легко может поддаться соблазну и напиться из окружающих его огромных цистерн. Это было бы крайне неразумно. Сок цереуса содержит сильный яд, и дело может кончиться смертью. Однако далеко не все запасающие воду растения столь нерадушны. Собственно говоря, и аборигены в Центральной Австралии, и бушмены в пустыне Калахари с наступлением засухи добывают воду из растений. Эти жители пустынь — опытные ботаники и оставляют далеко за флагом обладателей университетских дипломов и степеней. Однажды в Центральной Австралии я сопровождал моего спутника-аборигена, отправившегося на поиски воды. Он шел быстро и уверенно, не вертя головой из стороны в сторону, как я, но даже словно и не смотрел на землю у себя под ногами. Казалось, он с одного взгляда определил и запомнил и крохотные, полустертые следы в песке, и форму камней, и особенности стеблей, и форму листьев. Затем он без колебаний встал на колени перед невысоким чахлым стебельком с двумя поникшими листочками. Мне этот заморыш показался точно таким же, как десятки стеблей, мимо которых мы проходили. Но мой спутник явно видел в нем что-то особенное. Быстрыми точными ударами палки он выкопал вокруг стебля яму глубиной около тридцати сантиметров. Там вдруг обнаружилось круглое корневище величиной с футбольный мяч. Отламывая куски, мы выжимали в рот струйки жидкости. Ее было достаточно, чтобы утолить жажду. И хватило бы, чтобы спасти нам жизнь.

Бушмены Калахари на юго-западе Африки находят водоносные корневища с такой же точностью. Этих растений существует несколько, но вода в них не одинаково приятна. Жидкость в некоторых настолько горька, что пить ее невозможно, однако бушмены и ей находят применение, обтирая и увлажняя лицо и тело.

По-видимому, из всех людей в мире только у бушменов выработалась физическая особенность, способствующая выживанию в пустыне. В теле каждого человека запасы питания откладываются в виде жира. Но жировой слой, опоясывающий живот и определенные части рук и ног, в пустыне очень невыгоден. Он препятствует отдаче лишнего тепла через кожу, и путешественник, чьи мышцы в движении вырабатывают тепло, оказывается в тяжелом положении. А вот многие бушмены и особенно бушменки избавлены от подобных тягот, потому что у них жир откладывается главным образом в ягодицах, которые в результате становятся весьма выпуклыми, резко контрастируя с общей сухощавостью и стройностью их фигур. На непривычный взгляд, такое телосложение представляется несколько карикатурным, хотя любой дородный обливающийся потом человек иной расы, путешествующий по бушменской пустыне, может лишь горько ему позавидовать.