Волшебная дуэль - Устинова Анна Вячеславовна - Страница 28

– Эй, – заступила ему дорогу Тата. – Далеко ли собрался? Забыл разве, какая важная ночь предстоит.

– Так к ночи и прибуду. Мое слово – закон. Нервами отдохну и вернусь, – заверил леший.

И не успели Бабы-яги и ведьмы ничего возразить, а Кима и Глоша уже скрылись в чаще леса.

– Вот так, – ревниво проворчала Ядвига. – Когда работать надо, он развлекается.

– Мужики они все одинаковые, – с сочувствием подхватила Ягуля. – Мой покойник-леший точно такой же был. Все самое тяжелое на своих плечах волокла.

– Хватит лирики, – шикнула Тата и, с беспокойством глядя на Козлавра, добавила: – А он все белеет и белеет.

Черного и впрямь у поэта-сатирика становилось все меньше, зато белые пятна увеличивались, явно угрожая завоевать все пространство на его теле.

– Сестрички, он кофий жует, вот и причина, – догадалась Луша. – А ну плюй, быстро плюй.

И она с силой ткнула поэта-сатирика острым кулачком в бок. Тот от неожиданности ойкнул и плюнул прямо в Татаночу. Она негодующе взвизгнула:

– Жаль, ты нам еще нужен сегодня. Иначе бы я тебе показала.

нагло заявил Козлавр.

– Твое счастье, что ты нам нужен, – заскрипела зубами Тата.

– И, кстати, рифма никудышная, – подхватила Ната. – Совсем исхалтурился ты, братец. Никак на гения не тянешь.

Козлавр приготовился к очередной гневной тираде, но ведьмы успели заткнуть ему рот какой-то тряпкой и, привязав сеть к метле, велели ей оттранспортировать поэта-сатирика прямиком в избушку на курьих ножках.

Там ведьмы немедленно связали его и, освободив от сети, намазали остатками черной жижи. Торс и руки снова исчезли, и поэт-сатирик опять невыносимо завонял серой.

– Успели сохранить, – с облегчением выдохнула Татаноча.

– Теперь у нас все получится, – сказала Ягуля.

– Если, конечно, твои вяленые мыши опять что-нибудь не натворят, – заметила Татаноча. – Кстати, та мышь-то не возвращалась?

Ягуля растерянно развела руками.

– Сама ничего не понимаю. По всем подсчетам, давно должна была быть здесь.

– Значит, подсчеты у тебя неправильные, – с осуждением проговорила Ната.

– Подсчеты-то правильные, – возразила хозяйка избушки. – А вот колдовство слишком сильное.

– А слабое нам ни к чему, – отрезала Тата. – Мы здесь не в игрушки играть собрались.

Вечером Темные хватились Ничмоглота. На дворе сгущались сумерки, а его все не было.

– Загулял, бесстыжьи его глаза, загулял, – то и дело повторяла Ягуля, выразительно косясь на мрачневшую с каждым часом сестру.

Ядвига нервно стучала костяной ногой по полу, отчего избушка икала и принималась возмущенно переминаться на месте.

– Загулял. Как пить дать загулял, – словно ничего не замечая, продолжала Гуля.

– Может, слетать за ним? – вопросительно взглянула на сестер Луша.

– Сиди! – приказала старшая сестра. – Сам должен явиться.

– А если не явится? – спросила Ната.

– Ему же хуже, – с угрозой в голосе произнесла Тата, одновременно помешивая в котле очередное волшебное варево.

– Подумаешь, кузину сходил навестить в кои-то веки, – встала на защиту лешего Ядвига Янусовна.

За час до полуночи с улицы раздался нестройный хор болотных голосов. Пели они что-то очень душещипательное и тоскливое про болото и загубленную судьбу. Пели, впрочем, не очень внятно, а потому разобрать можно было лишь отдельные слова. В основном припев, который подхватывал хриплым голосом Ничмоглот. Возле избушки песня смолкла. Послышались слова прощания. Сквозь полуоткрытую дверь избушки потянуло гнильем и болотной тиной. Даже запах серы заглушился.

– Вернулся, голубчик, – хмыкнула Ядвига. – А вы волновались. Я ж говорила.

Дверь распахнулась настежь. На пороге стоял Ничмоглот.

– Дамы, я прибыл, – весьма развязно проговорил он. – Гостинец вам принес. От кузины. Пирожки. С козявками, слизняками и тиной.

И он водрузил на стол огромный куль из листьев лопухов.

– Угощайтесь, дамы.

– Сейчас не до угощения, – хмуро глянула на него Татаноча. – Уж полночь близится. Колдовать надо.

– Это я понимаю, – не очень членораздельно произнес леший.

Почуяв неладное, Татаноча наклонилась к самому его лицу и охнула. Глаза у нее немедленно заслезились.

– Что за гадостью тебя кузина потчевала?

– Попрошу не оскорблять, – обиделся Ничмоглот Берендеевич. – Вовсе не гадость, а мировой напиток. Нашатырный спирт на козявках с лесными клопами. Фирменный рецепт моей Кимочки.

И, качнувшись, он был вынужден облокотиться на лавку.

– Поговорила бы я с твоей Кимочкой! – тоном, не обещающим ничего хорошего, произнесла старшая ведьма. – В такую важную ночь отличился! – возмущенно добавила она.

– Я в прекрасной форме. Колдовать смогу, – все еще не решаясь отпустить лавку, заверил Ничмоглот Берендеевич. – А козла вы уже усыпили? – деловито осведомился он.

– Да. – Ядвига Янусовна указала на спутанного поэта-сатирика. Тот действительно крепко спал в углу.

И Темные приготовились к новому колдовству. Снова на столе появился таз, и снова бурлила, дымилась в нем черная жижа. И черный козел, вращая безумными красными глазами, лежал на столе, а Темные вели вокруг хоровод, завывая заклинание.

Плюх! Из таза во все стороны полетели черные брызги. Хоровод мгновенно рассыпался. Темные тут же принялись оттираться. Кажется, обошлось. Во всяком случае, ни у кого ничего лишнего не выросло.

– Что это было? – первой пришла в себя Лукреция.

– По-моему, вернулась проклятая вяленая, – смущенно ответила Ягуля Янусовна. – И как только мимо меня в дом проскочила? Вы-то куда смотрели? – рявкнула она на ходики и показала кулак.

Ходики, переступив по жердочке, демонстративно повернулись к хозяйке задом.

– Ну, я им после устрою, – пообещала Ягуля. – Заодно с этой вяленой.

Ходики развернулись к ней лицом. Кукушка глянула из-за дверцы:

– Мы – часы и в сторожа не нанимались. Некогда нам за всякими вялеными следить. Своих дел хватает.

– Совсем обнаглели, – Ягуля схватилась было за кочергу.

Однако ходики, расправив крылышки, взмыли к стропилам и там спрятались, периодически ехидно кукуя.

– Достать бы вяленую-то надо. – Ничмоглот Берендеевич все еще находился под действием настойки.

– И чем же ты ее доставать собираешься? – поинтересовалась Ядвига.

– Может, сама выйдет? – с надеждой проговорила Ягуля.

– Как бы не так, – жалобно протянула Луша. – Она ведь теперь опять вяленая. А если ее там оставить, ни одно колдовство не пойдет.

– Эх, незадача, – в сердцах прошипела Тата.

Ведьмы попробовали подцепить мышь вилкой. Тщетно. Вилка гнулась и категорически не желала входить в жижу.

– Говорила же, ничего не получится, – вздохнула Луша. – Только живой рукой вытащить можно.

– А что потом с рукой будет? – шмыгнула бородавчатым носом Ядвига.

– Может, костяной ногой можно? – с надеждой спросил Ничмоглот.

– Нет, – отозвалась Ягуля. – Если только живой. Но у меня она и так последняя.

– У меня тоже, – на всякий случай поторопилась сообщить Ядвига.

– А кто доставать будет? – задал новый вопрос леший.

– Жребий решит, – рявкнула Татаноча.

Она щелкнула пальцами, и на ее вытянутой ладони появилась большая игральная кость.

– Нас как раз шестеро, – продолжила старшая ведьма. – Один, два, три, четыре, пять, шесть, – тыкала она по очереди пальцем в каждого из Темных. Сама Татаноча оказалась шестой. – Сейчас брошу кость. Чей номер выпадет, тому, значит, и лезть… Итак… Два!

Ничмоглоту стало не по себе. Даже несмотря на благотворное действие нашатырной настойки. А что, если руку растворит? Лешие без руки бывают? Кажется, нет. Значит, в отставку? Рано. А если, к примеру, вместо руки гадость какая-нибудь вырастет? Хвост, там, крокодилий или рога? Смирится ли с этим Ядвига?