Ночь открытых дверей - Усачева Елена Александровна - Страница 9

Под Вовкино бормотание Генка скрылся в подъезде.

Он не спеша поднимался по лестнице, размышляя о том, что все складывается не так уж и печально. Журнал нашелся. Видимо, они с Илюхой совершенно случайно совпали по времени и одновременно ночью пришли в учительскую. И если бы не эта досадная неудача, все у Кармашкина закончилось бы хорошо.

Если Стриж ночью полез в школу и даже ключи ухитрился раздобыть, то он совсем потерял голову от своей любви. Генка ни за что не стал бы такого вытворять, даже если бы был страстно влюблен.

Нет, конечно, когда ему нравилась Леночка Семенова, он тоже «наломал дров», как выражается его папа. И деньги из маминого кошелька таскал, чтобы сводить Леночку в кино, и уроки прогуливал, и решал Леночкины варианты на контрольных, за что за свои работы получал трояки, так как не успевал сделать и половины. И даже оборвал по осени клумбу перед милицией – уж очень Леночке хотелось астр. И не тех вялых, какими бабки около метро торговали, а свежих, чтобы еще с утренней росой. Цветы были свежие, только слегка помялись, потому что бежать Генке тогда пришлось несколько кварталов. Ему вслед даже в мегафон орали. Но он оказался быстрее милиционеров. Правда, утренняя роса вся слетела, но ничего, Семенова обрадовалась.

Наконец Генке надоела такая любовь, когда за каждое присутствие рядом требовался подарок. И он решил Леночку разлюбить. Она, конечно, возмущалась и чуть ли не всех девчонок против него настроила, но обошлось как-то. И теперь Кармашкин с любовью на некоторое время завязал. Правда, ему все больше и больше нравилась Наташа Шарикова. Но Генка себя сдерживал. Вот решит проблемы с гитарой, тогда и будет влюбляться. А пока – ни-ни.

Хотя Леночка была не такая уж и плохая. Конечно, вредная, как все девчонки. Капризная. Между прочим, именно из-за нее Илюха взъелся на Кармашкина и велел ему со старым инструментом на репетиции больше не приходить. Если бы не это, Генку нисколько не волновали бы годовые оценки.

А ведь вышло-то как глупо.

Леночка в очередной раз притащилась с ним на репетицию.

– Со вчерашнего дня в «Салюте» новый фильм показывают, – неприятно растягивая слова, говорила Семенова, не отставая от Генки ни на шаг. – Давай сходим, а?

– Некогда, – отмахивался от нее Генка, тщетно придумывая способ избавиться от надоедливой одноклассницы. По собственному горькому опыту он знал – сделать это очень сложно.

В душе у него еще жили отголоски бывшего чувства, поэтому просто взять и послать Леночку он не мог. Было жалко. Да и мать ему хорошо вбила в голову, что девочек обижать нельзя. Говорила она это по поводу маленькой Людки, но постепенно это утверждение стало распространяться на всех представительниц так называемого слабого пола. Поэтому Семенову он терпел. А она с неизменным упорством напоминала ему о своем существовании – подходила на переменах, мило улыбалась на контрольных и даже пару раз отдала ему свою булочку с сосиской во время завтрака, утверждая, что со вчерашнего дня села на новомодную кремлевскую диету. В остальном Леночка не очень докучала ему своим присутствием.

Но в тот день Семенова била все рекорды. Зачем-то подарила ему набор наклеек, светящихся в темноте, пыталась подсунуть яблоко, а в довершение ко всему, схватив Генку под ручку, потащилась с ним на репетицию.

Увидев ее, Илюха многозначительно хмыкнул, давая понять, чтобы Генка выставил ее за дверь – на репетиции они никогда никого не пускали. Но Леночка не понимала намеков. Она демонстративно перетрогала все инструменты, похвалила новую кофточку Ксю, а потом вдруг заявила, что тоже хорошо поет.

– Нам солистов больше не нужно, – злился Стриж. – Катись отсюда.

– Ой, Геночка, – всплеснула руками Семенова. – Какая у тебя гитара старая! Как же ты с ней выступать будешь? Вас же засмеют.

– Старая, зато надежная, – отмахнулся от Леночки Кармашкин, пряча чехол от гитары в шкаф. – У инструмента звук должен быть, а не внешний вид.

– Ой, да ладно! Вид! – жеманно повела плечиком Семенова. – У актера должно быть все совершенным! – И она застыла, словно как раз и являла собой эталон совершенства.

Воронова фыркнула, отворачиваясь к окну. Илюха заметно покраснел. Он не терпел, когда им делали замечания. А Леночку так вообще не переносил.

– Шла бы ты сама, – тихо произнес он. – А то я тебе и помочь могу!

– Что вы понимаете в искусстве! – шумела Семенова, пока Стриж пытался ее вытолкать за дверь. – Двоечники!

Ксю прыснула, а Костик побледнел.

– Почему сразу двоечники? – нервно теребил он пуговицы на кофте. – При чем здесь отметки?

– А потому что за вашу игру вам двоек наставят! И правильно сделают! Без меня вы пропадете!

– Это мы с тобой пропадем, – хохотал Майсурадзе.

– Но я все равно пою лучше! – Семенова вырвалась из Илюхиных рук и скоренько исполнила популярную песенку, первой пришедшую ей в голову.

Ксю смотрела на Леночку с нескрываемой злобой, и Стриж наконец выставил Семенову за дверь.

Семенова ушла, но свое черное дело сделать успела – следующие полчаса рок-банда только и говорила, что про отметки и про несправедливость учителей. А потом Илюха взял и закатил Генке истерику, чтобы тот со старой гитарой у них в группе не появлялся. А если к ним на репетиции еще раз придет Семенова, то и с новой гитарой ему здесь тоже делать нечего. Уже давно пора выбрать – либо великое будущее их группы, либо Семенова со своими закидонами.

Вот и вся любовь… Генка-то для себя давно сделал выбор, а вот Илюха еще мается.

Ну и дурак! Сам, наверное, уже понял, какую глупость сделал. А Воронова и от подарочка отказалась. И правильно сделала. Хорош подарочек!

Размышляя над этим, Генка поднялся на четвертый этаж и вдавил кнопку звонка. Когда птичья трель смолкла, послышались знакомые звуки скрипки.

Нет, все-таки Янский молодец. Со скрипкой не расстается, каждую минуту готов играть. И получается у него классно, не то что у всех остальных. Тыр-мыр, с трудом инструменты вместе сводят. А Костик…

Костик?

Генка надавил на звонок с такой силой, что птичья трель поперхнулась от столь неласкового обращения.

– Баб, я же занимаюсь! – раздался голос Янского, и вслед за этим послышалось громкое шлепанье тапок по полу.

Кармашкин был страшно удивлен тем, что Костик оказался дома и никуда журнал не понес, он обалдело стоял около двери, пока с другой ее стороны гремели замком.

Костик, не ожидавший, что одноклассник вернется, сам открыл дверь.

– Журнал отдай! – с порога заорал Генка, делая шаг вперед, но, получив внушительный удар в лоб, отскочил назад – у Янского оказалась прекрасная реакция, он молниеносно закрыл дверь.

– Открывай! – забарабанил в деревянную преграду Кармашкин. – Ты – гад! Понял, да? Гад!

– Нет у меня никакого журнала, – раздался глухой голос – Костик говорил в замочную скважину. – И меня дома нет.

– Нет его! – возмущался Генка. – А кто тогда есть? – Он колотил в дверь пяткой, потому что кулак отбил на втором же ударе.

– Кто там? – послышался голос Костиковой бабушки, сильно заслуженной пианистки. – Гена, это ты? Что ты так шумишь?

Кармашкин опешил. Это у него еще спрашивают, что он тут шумит? Да он сейчас весь дом на уши поставит, он эту дурацкую дверь взорвет! Что же за день такой ненормальный! С самой ночи невезуха так и прет.

– Костика позовите, пожалуйста, – крикнул в ответ Генка.

– Я же сказала, что его нет дома. – Дверь щелкнула. Вера Владимировна застыла на пороге, всем телом загораживая проход. – Гена, ты только что у нас был, и я тебе уже говорила, что Костя сегодня придет поздно.

– Но я его видел! – задохнулся от возмущения Генка. Он попытался пройти в квартиру, но стоящая перед ним бабушка сделать этого не дала. – Он дверь открывал!

– Тебе показалось, – абсолютно спокойным голосом отозвалась Вера Владимировна и мило улыбнулась. – Это все?

Кармашкин потерялся от такой наглости. Он шагнул назад, забыв, что хотел забрать свою гитару.