Ночь открытых дверей - Усачева Елена Александровна - Страница 8

– У тебя совсем с головкой плохо? – Ксю постучала пальцем по лбу. – Я хотела, чтобы он исчез. А оценки вписывать собирался Карыч, вот ему и отдай!

– Да плевал я на Карыча! – быстро зашептал Стриж, вплотную подходя к Вороновой. – Хочешь, чтобы исчез? Давай! Делай с ним, что угодно!

– Отвали от меня! – Воронова попыталась оттолкнуть от себя Илюху, но тот перехватил ее руки и прижал к груди. – Отстань! – Послышались звуки борьбы. – Грабли убери!

– Да возьми ты его. – Стриж чуть ли не насильно стал впихивать журнал Ксю в руки. – Я же для тебя старался.

– Ты что? Совсем с ума сошел? – гневно зашипела Воронова. – Из-за этого журнала вся школа на ушах стоит, а он мне такие подарки делает! Ты что хочешь? Чтобы эту пропажу на меня повесили? Придурок! – Ксю попыталась уйти, но Илюха снова встал на ее пути.

– Никто даже не узнает, что он был у тебя! – торопился он. – Хочешь, я сожгу его прямо сейчас у тебя на глазах?

– Я хочу, чтобы ты от меня отчалил и больше на горизонте не маячил.

Воронова резко ударила по Илюхиной руке. Журнал подпрыгнул, перелетел перила и шлепнулся на ступеньки.

– Ну, подожди! – забыв о журнале, Стриж бросился догонять даму своего сердца. – Ксюха, прости! Я не хотел тебя обидеть!

Генка выждал несколько секунд, чтобы одноклассники отошли подальше, и вынырнул из своего укрытия. Где-то наверху топали, но это было еще далеко.

Кармашкин взбежал по ступенькам. Покрутился на месте.

Журнала не было.

Генка протер глаза и посмотрел на лестницу, склонив голову на бок.

По спине побежали мурашки. Лестница под ногами качнулась, так что Генке пришлось сесть. Он машинально потрогал холодный камень.

Лестница была. Школа тоже. А вот журнала не было.

Кармашкин потряс головой, прогоняя внезапно навалившиеся мысли о том, что все это ему приснилось, что не было никакого разговора, что никто не доставал из рюкзака журнал.

Что он стал наяву видеть сны.

Тогда зачем же он, как дурак, просидел десять минут в грязном закутке под лестницей? Вон, еще и брюки испачкал.

А собственно говоря, почему «как»? Дурак и есть!

Генка несколько раз моргнул и снова уставился на ступеньки. Потом Кармашкин на четвереньках прополз вверх до лестничного пролета, думая, что, вероятно, ему временно изменило зрение и журнал где-то здесь, просто он его не видит, но сможет нащупать.

Нащупать ничего, кроме грязи, не удалось. Тогда Кармашкин задрал голову, чтобы посмотреть, не застрял ли журнал на перилах – и сейчас висит там, покачивая страницами.

Нет, не застрял.

Генка уже собрался уходить, когда заметил, что с верхнего лестничного пролета за ним кто-то подсматривает. Мелькнуло лицо и скрылось.

Пока Генка следил за Илюхой, кто-то следил за ним. И этот кто-то, конечно же, видел, что произошло. И если сейчас журнал не лежит на ступеньках, значит, его взяли. А взять мог только тот, кому он был нужен, кто шел за Кармашкиным в надежде заполучить этот самый журнал.

Честно говоря, вся эта таинственность начинала Кармашкина раздражать. Что за дела? Почему нельзя все сделать просто, зачем надо так все усложнять!

Генка перевел дыхание и помчался наверх.

В этот раз он этого таинственного бегуна не упустит. И когда догонит, такое устроит!

Гитара очень мешала бежать, но даже сейчас Генка ни за что не расстался бы с ней. Он пролетел мимо второго и третьего этажа, чуть не проскочил на четвертый, но топот из коридора возвестил, что похититель бежит обратно.

Ага, хочешь повторить ночной трюк? Не выйдет!

Кармашкин помчался вниз.

Никуда этот ворюга не денется, пойдет к выходу! Не бегать же ему бесконечно по школе. А выход здесь один, через дверь. Значит, на первом этаже надо перехватить этого гада, который так нагло путает Генкины планы.

Кармашкин опоздал. Он только выбегал из-за поворота, а в дверях уже исчезала невысокая темная фигура.

Генка поудобней взял гитару и пустился следом.

– Ты куда?

Не успел Кармашкин сбежать с крыльца, как из-за кустов выскочил Вовка.

– Туда! – с трудом выдохнул Генка, стараясь не упустить из вида стремительно удаляющуюся фигуру.

– Чего делаешь? – Майсурадзе с легкостью взял темп Кармашкина, с места перейдя на резвый галоп.

– Бегу, – коротко бросил Генка, пытаясь прибавить скорости, но силы у него уже были на исходе – сказывались многочасовые сидения с гитарой, бегать Кармашкин стал заметно хуже.

– А за кем? – сыпал вопросами Вовка.

Генка глубоко вздохнул, чтобы у него хватило воздуха и на бег и на разговор, но закашлялся и остановился.

– Чего ты ко мне привязался! – с трудом переводя дыхание, выкрикнул он. – Не видишь, что ли, человек делом занят!

– Так я и хотел узнать, какое дело, – как ни в чем не бывало отозвался Майсурадзе. – Вы тут с Костиком разбегались, а чего бегаете, не говорите.

– Надо, значит, вот и бегаем! – все еще бушевал Кармашкин и вдруг замолчал, открыв рот. – С кем, ты говоришь, я бегаю? – прошептал он, и сердце у него в груди пару раз оглушительно стукнуло.

– С Костяном, – пожал плечами Вовка. – Сначала он пробежал, потом ты. Я и подумал, чего это вы разбегались, да еще в одну сторону.

– А ну пойдем! – сурово произнес Генка, стискивая в кулаке гриф гитары.

– Эй, эй, ты полегче, – расхохотался Майсурадзе. – Гитара струнный инструмент, а не ударный. Не вздумай ею отдубасить кого-нибудь.

– Надо будет, отдубасим твоими тамтамами, – хмуро отозвался Генка, переходя дорогу.

Где жил Костик Янский, он знал.

Напротив его дома.

Глава 4

Журнал появляется и исчезает, или Глава о том, что ночные прогулки не всегда полезны для здоровья

Костика дома не оказалось.

Дверь им открыла бабушка, известная пианистка Вера Владимировна. Она сказала, что внук не пришел из школы, что вернется он не скоро – у него репетиция, после которой он собирался куда-то пойти. И что ее все это очень беспокоит: Костик совсем забросил занятия, стал хуже учиться. А ему ни в коем случае нельзя получать плохие отметки. Он же собирается в музучилище.

В ответ Генка буркнул, что с отметками у Янского теперь всё будет в порядке, и потянул Вовку к выходу.

– Чего это она такое гнала? – почесал в затылке Майсурадзе, когда они спускались по ступенькам. – Что там у Костяна не получается?

– Все у него получается, – вздохнул Кармашкин. – Янский журнал стащил.

– Да ну тебя! – присвистнул Вовка, перекидывая через плечо сумку с тамтамами. – Когда это он успел?

– Только что. – Генка вышел во двор и упал на лавку – ни сил, ни желания двигаться у него не было. – А все плакался, что за русский переживает. Утащил-то зачем, если ему нужно, чтобы журнал на месте был? Мне из-за него теперь голову оторвут!

– Он, наверное, его обратно понес! – хлопнул себя по коленке Майсурадзе.

– Так что ж мы сидим! – вскочил Кармашкин, схватил руками воздух и замер.

– Ты чего? – насторожился Вовка.

– Что-то у меня такое было в руках, – пробормотал Генка, продолжая хватать воздух. – А теперь этого нету.

– Портфель, – предположил Майсурадзе, для проформы заглядывая под лавку.

– Портфель, портфель… – почесал в затылке Кармашкин. Из-за бессонной ночи и волнений целого дня думалось туго.

– Ладно, чего стоим? – торопил приятеля Вовка, снова подхватывая свои тамтамы. – Идем, а то мы Костяна не перехватим…

– Гитара! – завопил Генка. – Гитара была!

– Ну, приехали! – всплеснул руками Майсурадзе. – Ты еще и инструмент посеял!

– Где же я ее оставил? – засуетился Кармашкин, вертясь на месте, словно таким образом он мог вспомнить события сегодняшнего дня. – В школе я был с ней, на улицу вышел тоже с ней. Сюда пришел… Черт, я ее, наверное, у Янского дома забыл. Мы вошли, я ее в прихожей и поставил. Будь здесь, я сейчас.

– Уйду я, что ли? – Вовка с готовностью плюхнулся на скамейку. – Тут самое интересное, а мне уходить. Нет, я тут посижу. Что ж, так все на середине бросать? Дела доделывать надо…