Сумеречный взгляд - Кунц Дин Рей - Страница 49

— Мне надо с тобой поговорить, — сказал я.

— Я слышал, ты поменял адрес, — заметил он, опуская кувалду на длинной ручке.

Я моргнул:

— Что, так быстро все узнали?

— О чем тебе надо со мной поговорить? — спросил он без явной враждебности, но холодно, чего раньше я за ним не замечал.

— Во-первых, о павильоне электромобилей.

— А что там случилось?

— Я знаю, что ты видел, что там было.

— Что-то я не догоняю.

— В ту ночь ты меня достаточно догнал.

Его искаженные черты и непроницаемое выражение делали его лицо похожим на керамическую маску, разбитую и склеенную пьяницей во время попойки.

Когда он ничего не сказал, я продолжил:

— Ты зарыл его под полом своей палатки.

— Кого?

— Гоблина.

— Гоблина?

— Так их называю я — гоблинами. Возможно, у тебя для них есть другое имя. В словаре написано, что гоблин — это «вымышленное создание, в некоторых мифологиях — демон, с гротескными чертами, творящий людям зло». Для меня этого достаточно. Ты, черт возьми, зови их как тебе угодно. Я знаю — ты их видишь.

— В самом деле вижу? Гоблинов?

— Я хочу, чтобы ты понял три вещи. Первое, я их ненавижу и намерен убивать их всегда, когда позволит случай и когда буду уверен, что не вызову подозрений. Второе, они убили Студня Джордана, потому что он наткнулся на них, когда они пытались подстроить аварию на чертовом колесе. Третье, они не отступят; они вернутся, чтобы доделать работу на колесе, и если мы их не остановим, на этой неделе там может произойти что-то ужасное.

— Это правда?

— Ты знаешь, что правда. Ты сам оставил билет на чертово колесо у меня в спальне.

— Я оставил?

— Ради бога, нет смысла так осторожничать со мной, — нетерпеливо сказал я. — Мы оба обладаем силой. Мы должны быть союзниками!

Он приподнял бровь, и оранжевому глазу пришлось прищуриться, чтобы уступить место для изумленного взгляда в нижних глазах.

Я продолжал:

— Изо всех прорицателей, гадалок по руке, изо всех экстрасенсов, кого я знал на других ярмарках, ты первый человек, вправду обладающий чем-то особенным.

— Что, правда?

— И ты единственный, кого я когда-либо знал, кто видит гоблинов так же, как и я.

— Что, правда?

— Ты должен.

— Я должен?

— О господи, ты способен разозлить.

— Я способен?

— Я уже думал об этом. Я знаю — ты видел, Что произошло в павильоне электромобилей, и позаботился о теле...

— О теле?

— А затем попытался предупредить меня о чертовом колесе, на случай если я не ощутил грозящей опасности. У тебя возникли некоторые сомнения, когда Студня нашли мертвым. Ты, должно быть, задумался, может, я просто психопат, потому что ты знал, что Студень не был гоблином. Но ты не стал обвинять меня, ты решил подождать и поглядеть. Вот поэтому я и пришел к тебе. Чтобы прояснить наши дела. Чтобы не таиться больше. Чтобы ты точно знал, что я вижу их и я их враг и что мы можем действовать вместе, чтобы остановить их. Нам нужно не допустить, чтобы они сделали то, что замыслили, на чертовом колесе. Я был там сегодня утром, пытался уловить излучения, которые от него идут, и я уверен, что сегодня ничего не должно произойти. Но завтра или в пятницу... Он просто смотрел на меня.

— Черт подери, — не выдержал я, — что ты так упорно держишься за этот загадочный вид?

— Вовсе не загадочный, — возразил он.

— Нет, загадочный.

— Нет же, просто обалделый.

— Какой?

— Обалделый. Потому что, Карл Слим, это самая удивительная беседа, какую мне доводилось вести за свою жизнь, и я ни слова не понял из того, что ты сказал.

Я ощущал, что его переполняют эмоции, и, возможно, в значительной степени это было и вправду смущение, но я просто не мог поверить, что сказанное мною поставило его в тупик.

Я уставился на него.

Он уставился на меня.

Я сказал:

— Зла не хватает.

Он отозвался:

— А-а, я понял.

— Что?

— Это такая шутка.

— О господи.

— Такая закрученная шутка.

— Если ты не хотел выдавать мне свое присутствие, если ты не хотел дать мне понять, что я был там не один, тогда почему ты помог мне избавиться от тела?

— Ну, думаю, отчасти потому, что у меня такое хобби.

— Ты о чем толкуешь?

— Избавляться от тел, — пояснил он. — Хобби такое. Кто-то собирает почтовые марки, кто-то делает модели самолетов, а я вот избавляюсь от тел, когда они мне попадаются.

Я уныло покачал головой.

— А отчасти, — продолжал он, — оттого, что я страшный чистюля. Совершенно не выношу мусора, а разве бывает мусор худший, чем разлагающееся тело? Особенно тело гоблина. Так что, когда оно попадается мне на глаза, я все прибираю и...

— Это не шутка! — Мое терпение лопнуло. Он моргнул всеми тремя глазами.

— Ну, либо это шутка, либо ты изрядно не в себе, Карл Слим. До сих пор ты мне ужасно нравился, и ты слишком нравишься, чтобы решить, будто ты сумасшедший, так что, если с тобой все в порядке, я делаю вывод, что это шутка.

Я отвернулся от него и побрел прочь, за угол палатки, обогнул ее и вышел на проезд. Что за игру, черт возьми, он ведет?

Гроза освежила воздух, и удушливая августовская жара не вернулась вместе с голубым небом. День был сухой и теплый, нежная, чистая линия гор окружала ярмарочную площадь. Когда в полдень ворота открылись, простаки хлынули в таких количествах, каких мы не ожидали до уик-энда.

На ярмарке, на этом фантастическом ткацком станке, в ход шли и экзотические зрелища, и запахи и звуки, из которых ткали ослепительную ткань, приводящую в восторг простаков, привычную и исключительно удобную ткань, которую мы, балаганщики, накидывали на себя весело, с облегчением после двух дней дождя, после смерти нашего «толкача». Среди звуковых нитей были: музыка с карусели, «Стриппер» Дэвида Роуза, вырывавшийся из динамиков в одном из балаганов, рев мотоцикла, на котором какой-то сорвиголова носился по «деревянной стене смерти», скрип и скрежет каруселей, свист сжатого воздуха, вертевшего металлические кабинки «тип-топа», рокот работающих на полную мощность дизелей, разливающийся соловьем зазывала с «десяти в одном», мужской и женский смех, крики и хохот детей, несущиеся отовсюду голоса зазывал: «Сейчас я тут такое устрою!» Становясь тканью на стенке, протягивались через челнок волокна запахов, нити ароматов: запах жира с кухонь, горячего попкорна, горячих очищенных земляных орехов, дизельного топлива, опилок, сладостей, расплавленной карамели в благоухающем паре, поднимающемся из чанов за стойками. Звуки и запахи были тканью ярмарочного наряда, но зрелища были красками, благодаря которым она вся сверкала: некрашеная полированная сталь яйцевидных капсул «бомбардировщика», падая на которые солнечный свет будто плавился и растекался мерцающими серебристыми струйками ртути; вертящиеся красные кабинки «тип-топа»; блеск золотых цехинов, сверкающие брызги и сияющие полосы на костюмах девиц из игривых шоу, дефилирующих по круглым платформам, дразня и намекая на прелести, которые предстанут взорам посетителей внутри палаток; красные, синие, оранжевые, желтые, белые, зеленые вымпелы, трепещущие на ветру, точно крылья тысячи привязанных за лапку попугаев; гигантское смеющееся лицо клоуна на фасаде балагана, с тем же красным носом; круговерть медных шестов карусели. Это волшебное одеяние ярмарки было раскрашено во все цвета радуги, со множеством потайных карманов, вычурно скроенное и сшитое. Стоило надеть его, и все заботы реального мира исчезали.

В отличие от простаков и большинства балаганщиков, я не мог убежать от всех своих бед в свистопляску ярмарки, потому что я ждал, когда в аллею войдут первые гоблины. Но день перешел в сумерки, сумерки уступили место вечеру, а ни один из демонов не появился. Их отсутствие не успокоило и не обрадовало меня. Йонтсдаун был их гнездом, рассадником, и на ярмарке гоблинов должно было быть больше, чем обычно. Я знал, почему они держатся в стороне. Они ждали настоящего развлечения в конце недели. На сегодняшний вечер в расписании не стояло ни одной трагедии, ни одного парада крови и смерти, поэтому они ждали до завтра или до послезавтра. Тогда они явятся скопом, не меньше сотни, и все будут стремиться попасть на чертово колесо. И если все пойдет по их плану, на колесе скорее всего произойдет «механическая неполадка», из-за которой оно либо рухнет, либо развалится. В день, на который будет намечено это событие, они и явятся на ярмарку.