Призрачные огни - Кунц Дин Рей - Страница 50

Эрик надеялся, что, когда он сядет и удобно устроится в большом кресле, пульсирующая боль в голове стихнет. Но она стала еще сильнее, сильнее, чем когда-либо раньше. У него было такое впечатление, будто его череп… сделан из мягкой глины… и с каждым приступом боли принимает новую форму. Он крепко сжал челюсти, полный решимости победить этого нового противника.

Возможно, боль усилилась из-за того, что он слишком уж сосредоточил внимание на тенистой дороге в ожидании врагов. Если мигрень станет невыносимой, придется лечь, хотя ему совершенно не хотелось оставлять свой пост. Он чувствовал приближение опасности.

Топор и оба ножа он положил на пол около кресла. Каждый раз, бросая взгляд на острые лезвия, он не только ощущал себя увереннее, он чувствовал странное возбуждение. А когда касался пальцами рукоятки топора, по всему его телу пробегала странная, почти что эротическая дрожь.

«Пусть приходят, — подумал он. — Я им докажу, что Эрик Либен все еще человек, с которым надо считаться. Пусть приходят».

Хотя он все еще с трудом понимал, кто может его преследовать, но каким-то образом знал, что опасения его обоснованны. В мозгу мелькали имена: Бареско, Сейц, Джеффелз, Ноулс, Льюис. Ну разумеется, его партнеры по Генеплану. Они-то должны понять, что он сделал. Они решат, что следует его поскорее разыскать и уничтожить, чтобы защитить тайну проекта «Уайлдкард». Но не только их ему надо бояться. Есть и другие… туманные фигуры, которых он не мог узнать, люди с большей властью, чем его коллеги по Генеплану.

На мгновение ему показалось, что он прорвется через стену тумана и выйдет на свет белый. Он чуть не обрел той ясности мышления и полноты памяти, которые были свойственны ему до того, как он встал со стола в морге. Эрик затаил дыхание и наклонился вперед в тревожном ожидании. Он почти вспомнил все: кто его коллеги, что означают мышки, почему ему все время видится эта ужасная распятая женщина…

Но в следующий момент приступ дикой головной боли отбросил его от порога ясности назад в туман. Грязные потоки затопили четкий ход его мыслей, и все опять затянуло мраком. Он вскрикнул в досаде.

Его внимание привлекло какое-то движение в лесу. Прищурив слезящиеся глаза, Эрик сдвинулся на край кресла и внимательно уставился на поросший лесом склон и грунтовую дорожку в тени. Никого. Движение было вызвано внезапно налетевшим ветерком, который наконец-то нарушил летнюю неподвижность. Кусты закачались, ветви вечнозеленых деревьев слегка приподнялись, потом опустились, приподнялись, опустились, как будто обмахиваясь веером.

Он уже было собрался откинуться в кресле, когда сверкающий удар боли, простреливший ему висок, практически отшвырнул его назад. На какое-то мгновение страшная боль настолько завладела им, что он не мог ни кричать, ни дышать. Когда наконец сумел набрать в легкие воздуха, он закричал, но скорей от злости, чем от боли, потому что она исчезла так же внезапно, как и появилась.

Опасаясь, что этот взрыв боли означает внезапное ухудшение его состояния, что, возможно, его травмированный череп разваливается на части, Эрик поднял дрожащую руку к голове. Сначала он коснулся своего поврежденного правого уха, которое вчера было почти оторвано, но оно оказалось прочно прикрепленным на положенном ему месте, бугристое и маслянистое на ощупь, но больше не висящее свободно и не болезненное при прикосновении.

Почему раны так быстро заживают? Предполагалось, что процесс займет недели, а вовсе не несколько часов.

Он осторожно провел пальцами вверх и бережно ощупал глубокую впадину в черепе, куда его ударил грузовик. Впадина оказалась на месте. Но уже не такая глубокая. И поверхность казалась прочной. Раньше она была немного мягкой. Похожей на смятое и подшившее яблоко. Но не теперь. Он также не почувствовал раны. Осмелев, сильнее надавил на вмятину, провел по ней из конца в конец и везде чувствовал под пальцами здоровую плоть и крепкую кость. Меньше чем за сутки разбитый, раздробленный череп зажил, отверстия заросли новой костью. Это было невозможно, черт побери, совершенно невозможно, но тем не менее это произошло. Рана зажила, и прочная кость снова защищает ткань мозга.

Он сидел в полном недоумении, ничего не мог понять. Что гены его были откорректированы таким образом, чтобы ускорить процесс заживления и восстановления клеток, — это он помнит. Но будь он проклят, если помнит, что эти процессы должны происходить с такой скоростью. Страшные раны, закрывающиеся за несколько часов? Плоть, артерии и вены, способные восстанавливаться с почти визуально заметной скоростью? Обширная костная реконструкция, осуществляемая меньше чем за сутки? Черт, да даже злокачественные клетки в наиболее активной стадии не способны репродуцироваться так быстро!

На какое-то мгновение Эрик почувствовал воодушевление. Его эксперимент оказался куда более успешным, чем он мог надеяться. Потом сообразил, что мысли его все еще путаются, память отказывает, хотя клетки мозга должны были бы восстановиться так же быстро, как и череп. Означает ли это, что его интеллект и ясность мысли так и не вернутся полностью, даже если ткани заживут? Такая перспектива напугала его, тем более что он снова увидел давно умершего дядю Барри Хэмпстеда. Он стоял в углу рядом с потрескивающим призрачным костром.

Может быть, раз он вернулся из страны мертвых, он, несмотря на свою перестроенную генную структуру, навсегда останется частично мертвецом?

Нет. Ему не хотелось в это верить, потому что тогда бы выходило, что все его труды, планы, риск, на который он пошел, все впустую.

Стоящий в углу дядя Барри ухмыльнулся и сказал:

— Ну-ка поцелуй меня, Эрик. Покажи, как ты меня любишь.

Возможно, смерть — нечто большее, чем просто прекращение физической и умственной деятельности. Может, со смертью что-то теряется… что-то духовное, что невозможно оживить так же успешно, как плоть, кровь и мозг.

Почти помимо воли его рука неуверенно передвинулась ближе к брови, где он недавно чувствовал такую боль. Он ощутил нечто странное. Что-то не так. Лоб уже не был гладкой ровной костью. Он был весь в буграх и узлах. На нем возникли какие-то асимметричные шишки.

Он услышал жалобный вопль ужаса и не сразу понял, что вопит он сам.

Кость над глазом была толще, чем обычно.

А на правом виске выросла гладкая костяная шишка почти в дюйм высотой.

Каким образом? Господи, да что же это?

Пока он обследовал верхнюю часть своего лица, как слепой, пытающийся изучить внешность незнакомца, он чувствовал, как внутри образуются кристаллики ледяного ужаса.

В центре лба вырос узловатый костяной нарост, доходящий до переносицы.

Он ощущал, как под волосами, там, где не должно быть таких кровеносных сосудов, пульсируют толстые артерии.

Эрик никак не мог перестать выть, на глазах появились слезы.

Кошмарная правда была очевидна даже для его замутненного разума. С технической точки зрения его генетически измененное тело погибло под грузовиком для перевозки мусора, но какая-то жизнь сохранилась на клеточном уровне, и его измененные гены, питаясь этими остатками жизненной силы, послали срочные сигналы в холодеющие ткани с приказом немедленно выработать вещества, необходимые для регенерации и омоложения. Теперь же, когда с ремонтными работами было покончено, его измененные гены не приостановили этот бешеный рост. Где-то произошла ошибка. Деятельность генов не прекратилась. Его тело в сумасшедшем темпе продолжало наращивать кости, ткани и сосуды, и хотя новые ткани, возможно, были абсолютно здоровыми, сам процесс стал напоминать рак, нот только темпы значительно превышали темпы роста наиболее вирулентных злокачественных клеток.

Его тело переделывало само себя.

Но во что?

Сердце бешено колотилось, он весь покрылся холодным потом.

Эрик рывком встал с кресла. Придется идти к зеркалу. Он должен увидеть свое лицо.

Он не хотел его видеть, заранее ненавидел то, что увидит, боялся найти в зеркале совершенно незнакомое уродливое существо, но, с другой стороны, он должен был знать, во что превращается.