Полночь - Кунц Дин Рей - Страница 35

— Что из этого?

— Вы видели что-то необычное? Она уставилась на него.

Он пояснил:

— Что-то произошло, вы видели нечто необычное, вы этим страшно напуганы, и, даю руку на отсечение, у вас были на то серьезные причины.

Она посмотрела на него, словно собираясь бежать куда подальше.

— Подождите, — быстро проговорил он. — Я из ФБР. — Его голос слегка дрогнул. — Я на самом деле оттуда.

Глава 44

Томас Шаддэк был «совой» и работал по ночам, предпочитая спать днем. Он находился в данный момент в своем кабинете, отделанном панелями из тикового дерева, и разрабатывал на компьютере один из аспектов проекта «Лунный ястреб». Позвонил Эван, его ночной секретарь, и сказал, что Ломен Уоткинс просит принять его.

— Я приму его в башне, — ответил Шаддэк. — Скажите ему, что я скоро буду там.

В последнее время Шаддэк предпочитал ходить дома в шерстяном тренировочном костюме. В шкафу у него висело их штук двадцать на выбор — десять черных, десять серых и одна пара цвета морской волны. В таком костюме было удобно работать, кроме того, он экономил свое время — не надо было отдавать распоряжения про особый костюм каждый день, да он и не любил особенно наряжаться. Он никогда не следил за модой. К тому же он был довольно неуклюже скроен от природы: широкие ступни, длинные худые ноги, выступающие вперед колени, руки плетьми, костлявые плечи — он был неимоверно худ, и любая одежда, даже сшитая лучшими портными, не была ему к лицу. Она висела на нем, как на вешалке, или подчеркивала его худобу до такой степени, что он казался воплощением образа Смерти; сходство с мрачным обликом усугублялось его мучнисто-белой кожей, почти черными волосами, заостренными чертами лица и желтизной глаз.

Он надевал эти тренировочные костюмы, даже когда посещал заседания руководства компании. Если вы гений в своей области, люди ждут от вас необычных выходок. А если у вас на счету сотни миллионов долларов, вам простят все, что угодно.

Его ультрасовременный, из железобетона, дом на берегу моря, у северной оконечности бухты, был еще одним выражением его просчитанного образа нонконформиста. Три этажа здания напоминали слоистый пирог — все слои разной толщины, самый толстый — вверху, самый тонкий — в середине; все они были разной конфигурации, и при дневном свете здание имело вид авангардной скульптуры. Ночью, в сиянии сотен окон, скульптура превращалась в фантастический космический корабль, доставивший пришельцев — покорителей Земли.

Башня, о которой упомянул Шаддэк, являла собой еще одно необычное сооружение, водруженное на крыше его необычного дома. Возвышаясь на сорок футов, она располагалась не по центру. Форма ее была не круглой, а овальной, в ней не было ничего общего с теми башнями, в которых принцессы ждали возвращения своих принцев из дальних странствий или в которых монахи держали и пытали своих недругов. Нет, башня эта скорее напоминала конусообразную башню субмарины. На ее вершине находилась просторная комната со стенами из стекла, туда можно было добраться на лифте или по спиральной лестнице, обвивающей шахту лифта.

Шаддэк выждал десять минут, чтобы заставить Уоткинса подождать его. Так надо для порядка. Затем решил поехать наверх на лифте. Лифт был отделан изнутри под цвет темной латуни, так что, несмотря на небольшую скорость, Шаддэк ощущал себя летящим вверх в гильзе, скользящей в стволе гигантского ружья.

Он добавил эту башню к проекту, представленному архитектором, буквально в последний момент, но она стала его самым любимым местом во всем здании. Отсюда открывался бесконечный простор спокойного или штормящего моря, моря, сверкающего под солнцем или залитого ночной мглой. На юго-востоке перед ним и под ним открывался вид на Мунлайт-Ков; его чувство превосходства приятно подогревалось этой выигрышной перспективой творений чуждых ему людей. Из этой комнаты всего четыре месяца тому назад он увидел ястреба на фоне луны третий раз в жизни, другие почитали за счастье увидеть такой знак хотя бы однажды. В этом знаке он прочел свое будущее — стать самым могущественным человеком всех времен и народов.

Лифт остановился. Раздвинулись двери.

Когда Шаддэк вошел в комнату, озаренную непонятно откуда льющимся светом, Ломен Уоткинс вскочил с кресла и почтительно произнес:

— Добрый вечер, сэр.

— Садитесь-садитесь, — мягко, даже жеманно приветствовал Шаддэк начальника полиции, дав интонацией, однако, понять, что это он, Шаддэк, решает, в каком тоне будет протекать беседа — в официальном или непринужденном.

Шаддэк был единственным ребенком в семье Джеймса Рэндольфа Шаддэка, бывшего в свое время выездным судьей в Фениксе, а ныне — покойного. Семья была не так чтобы очень состоятельной, но твердо держалась на уровне зажиточных представителей среднего класса. Если добавить к этому уважение, которое снискал отцу статус судьи, то можно сказать, что семья Шаддэков была одной из первых семей Феникса. Отец пользовался не только уважением, он обладал и властью над согражданами. И в детстве, и в юности Том не переставал удивляться, как его отец — судья и политик местного масштаба — умел добиваться на своем посту не только материального благополучия, но и контроля над людьми. Именно эта способность контролировать окружающих, преумножая тем самым свою власть, притягивала Тома к отцу, возбуждала интерес к механизмам власти с самых ранних лет.

Ныне сам Том Шаддэк обладал властью над Ломеном Уоткинсом, над всеми жителями Мунлайт-Кова. Это была власть его миллионов долларов, власть главного работодателя, власть политика, держащего в своих руках все нити политической жизни. Огромной властью наделил его также проект «Лунный ястреб», названный так в честь видения, открывшегося ему трижды. Однако границы его власти простирались куда шире, чем власть его отца в качестве судьи и искусного политика. Дело в том, что он распоряжался жизнью и смертью людей — в буквальном смысле этих слов. Если через час он решит, что они должны умереть, то к полуночи все жители города будут мертвы. При этом он сам будет недосягаем для их мести, так же недосягаем, как Господь Бог, низвергающий громы и молнии на творения своих рук.

Освещение проникало в комнату из ниш, устроенных между стеклянными стенами и потолком. Скрытые лампы изливали достаточно света, мягко поглощаемого ковром, и не давали отсветов на огромных стеклянных стенах. Однако, если бы ночь была ясной, Шаддэк выключил бы и этот свет, чтобы ничто не отбрасывало теней и не мешало бы ему созерцать лежавшие внизу его владения. На сей раз он оставил лампы включенными, так как за окном плыл молочно-белый туман и мало что можно было разобрать при свете тонкого серпика луны, застывшего в небе.

Шаддэк пересек комнату; мягкий ворс черного ковра приятно щекотал его босые ноги. Он уселся в кресло напротив Ломена Уоткинса, их разделял низкий стол из белого мрамора.

Полицейский был всего на три года старше Шаддэка, внешне он был полной противоположностью своему собеседнику. Рост пять футов десять дюймов, полный, с круглыми плечами и массивным загривком. Лицо было широким и добродушным. Его голубые глаза на мгновение встретились с желто-карими глазами Шаддэка, затем Ломен отвел взгляд и стал рассматривать свои мускулистые руки, лежащие на коленях. Пальцы впились в плотную ткань брюк. Сквозь ежик волос просвечивала загорелая лысина.

Явная покорность Уоткинса нравилась Шаддэку, но он был еще больше доволен, что его собеседник охвачен страхом. Об этом страхе можно было догадаться по дрожи пальцев, которую Уоткинс пытался скрыть, и по затравленному выражению глаз. Проект «Лунный ястреб» поднял Уоткинса над другими людьми, но для Шаддэка он был всего лишь подопытным животным, основой для эксперимента, с подключенными электродами, в полной власти экспериментатора. Если можно так сказать, Шаддэк был создателем Уоткинса, он представал перед ним в образе всемогущего Бога.

Откинувшись в кресле, скрестив руки на груди, Шаддэк вдруг ощутил, как его охватывает желание. Нет, он вовсе не был гомосексуалистом, его возбуждала вовсе не плоть, а чувство безграничной власти над этим человеком. Власть давала Шаддэку куда более богатые ощущения, чем любые сексуальные стимуляторы. Даже подростком, разглядывая снимки обнаженных женщин в эротических журналах, он был увлечен вовсе не созерцанием обнаженной груди, изгибов плоти и стройных ног, его влекло чувство господства над этими женщинами, желание видеть их у своих ног, желание распоряжаться их жизнью. Если женщина смотрела со снимка с чувством страха в глазах, это возбуждало его куда больше, чем томные взгляды. С тех пор он реагировал на насилие куда сильнее, чем на сладострастие, и его возбуждение не зависело ни от пола, ни от возраста, ни от физической привлекательности человека. Ему надо было только, чтобы в его присутствии человек дрожал от страха.