Незнакомцы - Кунц Дин Рей - Страница 59

Снег перед домом искрился лунным серебром. Сам того не желая, Зеб поднял голову и взглянул на почти безоблачное черное небо.

— Луна, — произнес он.

Теперь он знал, что он уже мертвец.

Лагуна-Бич, Калифорния

Для Доминика Корвейсиса Рождество мало чем отличалось от обычных дней. У него не было ни жены, ни детей, ради которых стоило бы как-то выделять его — покупать подарки и прочее. Не было у него и родственников, с которыми он мог бы разделить праздничную трапезу: индейку и мясной пирог. Приглашения немногочисленных знакомых, в их числе, конечно же, и Паркера Файна, он обычно отклонял, чтобы не чувствовать себя пятым колесом в телеге. Однако он никогда и не скучал на Рождество, вполне довольствуясь редкой возможностью почитать хорошую книгу.

Но в это Рождество Доминик был слишком рассеян для чтения, терзаемый загадочным посланием, полученным накануне, и настоятельной потребностью в таблетке валиума, с которой он упорно боролся. Даже страх перед приступом сомнамбулизма не заставил его вчера принять успокаивающее и снотворное, и он был настроен воздерживаться от лекарств и в дальнейшем, как ни трудно это для него было.

В конце концов, не полагаясь больше на силу воли, он выбросил все таблетки в унитаз. В течение дня возбуждение его стремительно нарастало и к вечеру достигло уровня, который он испытывал до того, как стал принимать транквилизаторы.

В семь часов Доминик прибыл в живописный модернистский особняк Паркера на склоне холма и согласился откушать домашнего яичного ликера с корицей. Непривычно было видеть художника чинным, ухоженным, подстриженным, с расчесанной бородой и в строгом костюме. Однако он был не в состоянии долго сохранять соответствующую торжеству благообразность, сдерживая свою кипучую натуру.

— Какое чудесное Рождество! — восторгался он. — Сегодня в моем доме царят мир и любовь, можешь мне поверить. Мой драгоценный братец позволил себе только сорок или пятьдесят едких и завистливых реплик по поводу моего успеха, что почти вдвое меньше, чем он отпускает в мой адрес в не столь торжественные дни. Моя святейшая единоутробная сестрица Карла всего лишь один раз назвала свою невестку Дорин сучкой, но и это вряд ли можно поставить ей в вину, поскольку Дорин к тому времени уже успела навесить на Карлу ярлык «безмозглой истерички и психопатки». В самом деле, сегодня все чертовски внимательны и любезны. Никто не распускает руки, можешь себе представить. И даже муж Карлы, хоть и напился в стельку, как обычно, не буянил и не падал с лестницы, как в пошлом году, хотя и норовил отколоть какой-нибудь номер.

— Я намерен отправиться в путешествие, — сказал Доминик, когда они отошли к окну, оставшись вдвоем. — До Портленда я долечу самолетом, а там возьму напрокат машину. Я повторю тот маршрут, что проделал позапрошлым летом, от Портленда до Рино, через Неваду и Юту по шоссе № 80, а потом заеду в Маунтин-Вью.

Доминик сел в кресло, однако Паркер оставался на ногах, явно взволнованный услышанным.

— Что произошло? — спросил он. — Зачем тебе это нужно? Ты в здравом уме? Похоже, что нет. Похоже, у тебя откуда-то появилась идея, что эта поездка каким-то образом связана с переменами, происшедшими с тобой в позапрошлом году. Снова бродил ночью?

— Пока нет, но сегодня, кажется, мне этого не избежать, потому что я выбросил все таблетки. Они мне не помогали. Я лгал. Я начал привыкать к ним, Паркер. Я думал, что уж лучше сидеть на таблетках, чем постоянно думать о том, какие фокусы я вытворяю по ночам. Но теперь со всем этим покончено. Вот, взгляни! — Он протянул Паркеру два послания от неизвестного доброжелателя. — Загвоздка, оказывается, не только во мне и в моей психике. Дело представляется куда более серьезным и странным.

Паркер взял у него из дрожащей руки первую записку, прочитал ее и тупо уставился на друга, не в силах вымолвить ни слова от потрясения.

— Я нашел это вчера в своем почтовом ящике на почте. На конверте не было обратного адреса. А другое письмо, если так его можно назвать, пришло ко мне домой. В нем было всего одно слово: «Луна».

Он рассказал, как напечатал это слово сотни раз на компьютере, как шептал его во сне, потом протянул Паркеру второй листок бумаги.

— Но если ты рассказал о Луне только мне, как же об этом мог узнать тот, кто послал тебе эту записку? — спросил Паркер.

— Кто бы это ни был, — ответил Доминик, — он осведомлен о моих ночных блужданиях. Может быть, потому, что я обращался к врачу...

— Уж не хочешь ли ты сказать, что за тобой наблюдают?

— В некотором смысле именно так. Если не постоянно, то время от времени. Однако остается загадкой, каким образом наблюдающему стали известны такие вещи, как многократная запись слова «Луна» на компьютере, или то, что я бормочу его ночью. Не стоял же он, в самом деле, рядом с моей кроватью! Однако он точно знает, что кроется за всей этой чертовщиной.

Паркер наконец присел на край кресла.

— Найди его, и все станет ясно.

— Нью-Йорк слишком велик, чтобы начинать там поиски, — сказал Доминик. — Но, когда я получил первое письмо — о том, что мне следует покопаться в своем прошлом, — я сообразил: ты был прав, утверждая, что надлом моей психики связан с предыдущими переменами во всем моем поведении. А начались они именно во время моего путешествия из Портленда в Маунтин-Вью. И если повторить в точности тот же маршрут, останавливаясь в тех же мотелях и питаясь в тех же придорожных ресторанах, то не исключено — что-нибудь прояснится... Моя память может получить толчок.

— Но как ты мог забыть нечто чрезвычайно важное?

— А может, я вовсе ничего и не забывал. Может быть, меня лишили воспоминаний.

Решив оставить объяснения «на потом», Паркер спросил:

— Кто бы ни был этот парень, зачем ему посылать тебе записки? Ведь, насколько я понял, ты придумал версию, где тебе противостоит какая-то загадочная группа людей, и этот парень — один из них, не так ли?

— Возможно, он не полностью разделяет их позицию. Возможно, он против того, что сделали со мной, чтобы я все забыл.

— Сделали с тобой? Что ты хочешь этим сказать?

Доминик нервно покрутил в руках рюмку с ликером.

— Я не знаю. Но этот анонимный корреспондент явно хочет, чтобы я понял: у моих проблем не только психологическая подоплека. Мне кажется, он хочет помочь мне докопаться до истины.

— Так почему бы ему просто не позвонить тебе и не выложить все начистоту?

— Мне кажется, он не хочет рисковать. Он, видимо, участвует в какой-то тайной операции, и, если обратится ко мне открыто, его сообщники об этом узнают, и ему тогда несдобровать.

Паркер несколько яростно взлохматил пятерней шевелюру.

— Получается, что какая-то всеведущая тайная организация села тебе на хвост. Иезуиты, масоны и ЦРУ в одном лице? Ты и вправду думаешь, что тебе промыли мозги?

— Ну, если тебе так угодно, можно сказать и так. Чтб бы я ни забыл, мне помогли это забыть, это уж точно. И что бы я ни видел или ни пережил, это было нечто потрясающее, нечто страшное, поэтому-то воспоминания об этом и копошатся до сих пор в моем подсознании, давая о себе знать по ночам и через компьютерные послания. Даже промывание мозгов не смогло полностью стереть это событие из моей памяти! Стал бы кто-то из членов этого секретного общества рисковать головой из-за пустяка! Значит, игра стоит свеч.

Пробежав еще раз записки, Паркер вернул их Доминику и отхлебнул из рюмки.

— Черт побери! Похоже, ты прав, хотя мне это и не нравится. Мне не хочется в это верить. Это похоже на плод разыгравшейся писательской фантазии, словно бы ты обкатываешь на мне круто закрученный сюжет. Но как бы то ни было, я затрудняюсь дать тебе определенный ответ.

Только теперь Доминик сообразил, что слишком сильно сжимает свою рюмку с ликером. Он поставил ее на столик и положил руки на колени.

— У меня его тоже нет, — сказал он. — Но, кроме этой версии, ничто не объясняет связь между моим проклятым лунатизмом, переменами, происшедшими со мной позапрошлым летом во время поездки из Портленда в Маунтин-Вью, и двумя записками.