Витязь в овечьей шкуре - Куликова Галина Михайловна - Страница 48

Она повернулась к столу и указала на Валеру Козлова.

9

– Когда он уронил сахарницу и пока возился с ней, пронес руку с пакетиком над моей чашкой, ссыпав туда несколько крупинок цианида.

В столовой дома Покровского было негде яблоку упасть. Даже Генрих сегодня презрел свои обязанности и ни разу не поднялся со своего места, чтобы переменить чашку или подлить кому-нибудь кипятку. Он просто глаз не сводил с Наташи, которая сидела во главе стола, словно султан, окруженный любимыми женами.

Чувствую себя бароном Мюнхгаузеном, – призналась она, когда по возвращении домочадцы облепили ее, словно осы яблочный огрызок. – Я разливаюсь соловьем, все смотрят мне в рот и не верят ни одному слову.

– Мы верим! – горячо возразил Стас. – Но нам не верится.

– Перестаньте на нее наседать! – рявкнул Покровский. – Пойдемте в дом, сядем, и она нам все объяснит с самого начала.

– Андрей, ты совершенно невозможен! – воскликнула Лина. – Заставляешь меня вести себя чинно, когда мне хочется визжать от любопытства.

– Визжи, – разрешил ей муж. – Я тоже хочу визжать. По ночам мне снилось, что убийца – это ты.

– Что-о-о?! – закричала Лина, остановившись и глядя на него глазами размером с любимые Генриховы вазочки для варенья. – Ты меня подозревал?! Да ты просто... Ты просто...

– Я просто твой несчастный муж, которому ты изменяла, – совершенно спокойно заметил Вадим и, насвистывая, направился в столовую. – Генрих, подавай кофе!

– Не произносите при мне слова «кофе», – содрогнулась Марина.

– Не будем, обещаю. Это самое меньшее, что мы можем для тебя сделать, – пробормотал Покровский, обняв дочь за плечи.

Ясное дело! Он думал, что Марина влюблена в убийцу. Наташа посмотрела на его глубоко сочувствующую физиономию и усмехнулась. Слеп, как все родители.

– Он признался? – первым делом спросил Генрих, накрыв на стол со скоростью ловеласа, рассчитывающего после ужина соблазнить свою даму.

– О да! – ответил Покровский. – Еще как признался!

Сцена, произошедшая в кафе после того, как Наташа уличила Валеру Козлова в двух убийствах и в покушении на свою жизнь, вряд ли забудется свидетелями. Услышав об оперативной съемке и сообразив, что его в прямом смысле слова поймали за руку, Козлов испугался и побледнел. Но длилось это всего лишь секунду – в следующий миг он распрямил плечи и, словно персонаж из сказки, волшебным образом преобразился. Из застенчивого, милого и смущенного молодого человека превратился в циничного и наглого типа.

Сел обратно за столик, из-за которого вскочил было в порыве негодования, и закинул ногу на ногу. Негодько тоже сел, и со стороны могло показаться, что между ними не происходит ничего особенного.

– Как вы догадались? – первым делом спросил Козлов у Наташи.

– Тебе не надо было брать фотографию, – коротко ответила она. – Из моей комнаты.

– Может, и не надо. Но я ведь не знал, что вы такая сообразительная. На вид – баба как баба.

– А как тебе удалось бандитов на меня натравить? Ведь из Березкина ты не уезжал?

– Интересно? – хмыкнул Козлов. – Позвонил своему приятелю, который мне был должен тридцать баксов, и обещал простить долг, если он воткнет в вашу дверь записку.

– Ха! – сказала Наташа. – Я предполагала нечто подобное.

Покровский, который ни слова не понял из их разговора, изо всех сил пытался сдержать эмоции.

– Чего растерялись, Андрей Алексеевич? – насмешливо обратился к нему Валера Козлов и прищурил умный крапчатый глаз. – Не ожидали? Я знал, что не ожидали. Если бы не эта дура, меня бы никогда даже не заподозрили.

– Ничего себе! – воскликнула оскорбленная Наташа, которую Козлов явно подразумевал под словами «эта дура». – Я вывела его, такого умного и хитрого, на чистую воду, и я же еще и дура!

– Это просто стечение обстоятельств, – отмахнулся он. – Не появись вы в неподходящее время в неподходящем месте, и Андрей Алексеевич уже сидел бы в тюряге – весь в слезах и униженных просьбах сделать для него хоть что-нибудь. А вы? – перешел он на другой, более трагический тон, сверля Покровского раскаленным взглядом. – Вы думали, что будете унижать меня, топтать мое достоинство, и все сойдет вам с рук? Вы полагали, что я дерьмо, прилипшее к тротуару? Только потому, что я работал в трактире, вы записали меня в разряд неудачников?!

– Я просто видел, что вы плохой человек, Валера. Поэтому испытывал к вам неприязнь, – спокойно ответил Покровский. – Все остальное было проявлением этой неприязни. Мне казалось, что я защищаю свою дочь.

Ваша дочь! Ваша дочь была бы на седьмом небе от счастья, выйдя за меня замуж! И я бы сразу стал человеком. У меня была бы квартира, загородный дом, машина! Вы бы, такой умный, гнили в тюрьме, а я бы пользовался всем, что у вас было. Но вы все испортили, связавшись с этой... финтифлюшкой!

И он кивнул на Наташу. Та немедленно нахохлилась, как попугай, которого хозяин ни с того ни с сего решил научить разговаривать.

– Ты считаешь, что настоящий человек – тот, кто отнял у другого его жизнь?

– Тот, кто все завоевал сам. Не важно, каким способом! Он – победитель. Я – победитель. Я должен был победить! Мы были бы счастливы с вашей дочерью! – продолжал извергаться вулканом Козлов. – В вашем доме! Без вас. Я бы утешал ее и берег.

– Вот почему, Андрей Алексеевич, он не отравил вас! – снова встряла Наташа. – Он не хотел, чтобы вы умерли. Он собирался доказать вам свою интеллектуальную состоятельность. Вероятно, впоследствии этот тип рассчитывал проинформировать вас о том, какой блестящий план он задумал и осуществил. Чтобы его приняли всерьез, речь должна была идти не меньше, чем о жизни и смерти. Поэтому он начал убивать.

– Я делал это из любви к Марине, – пожал плечами Козлов. – Она-то видела мой потенциал!

– Вот вы говорите, что любите Марину, – встряла Наташа, – а сами собрались отправить в тюрьму ее отца.

– А кто сказал, что я должен любить его тоже? – удивился Козлов.

– Не слишком ли жестокий способ доказать, что у тебя есть мозги? – спросил Покровский. Он говорил спокойно, но Наташа видела, как бьется жилка у него на виске.

– Вы имеете в виду убиенных теток? Вам их, конечно, жаль? Пришлось ими пожертвовать, черт побери! Мне нужен был живой материал для постановки моего спектакля. Я все отлично срежиссировал – удалась каждая мизансцена! Единственное, чего я не смог учесть, так это вашего, – он приторно улыбнулся Наташе, – внезапного приезда. Вы спутали мне все карты. Вы дали Андрею Алексеевичу алиби, которого у него не должно было быть. Причем дали дважды! Так что второе убийство – ваша личная заслуга. Я бы ограничился и одним. Но... Честно сказать, второе получилось чертовски эффектным! Можно сказать – идеальным. Я совершил его в точности так же, как первое. Выдержал стиль. Мне понравилась ваша реакция.

– Идеальных убийств не бывает! – возвестила Наташа прокурорским тоном. – И потом: совершенно не факт, что Андрея Алексеевича обязательно посадили бы.

– Вот вы, – неожиданно обернулся Козлов к Негодько, – представитель правоохранительных органов.

– Ну, – сказал тот, не найдя, по видимости, ничего более умного для ответа.

– Допустим, у вас улики против Покровского. Кроме того, у Покровского есть мотив и нет алиби. Что бы вы с ним сделали?

– Арестовал, – с важностью заявил Валентин Львович. – Если улики есть, то безусловно арестовал бы.

– Так что мы с Андреем Алексеевичем вам обязаны, – заключил Козлов. – Я – тюрьмой, а он – свободой.

Наташа скромно сложила ручки перед собой, и Покровский тихо сказал ей:

– Вас мне послало провидение!

– Нет, всего лишь фирма по трудоустройству, – тоже шепотом ответила она.

– Послушайте! – неожиданно подал голос Сева Шевердинский. – Я тут человек посторонний, я ни в чем толком не разобрался, но понял только одно: в этой чашке – отравленный кофе.

И он дрожащим пальцем указал на изящную чашечку с синей каймой по краю.