Витязь в овечьей шкуре - Куликова Галина Михайловна - Страница 36

– Кого же это они так... распатронили? – с веселым оживлением спросил Негодько. – И где содержимое этих шмоток?

– Надо в спальне посмотреть! – заявила Наташа. – Если это то, что я думаю, содержимое лежит под кроватью. Наверное, это какой-то ритуал.

Они побежали за дом, прихватив ведро, и действительно заглянули в спальню. Девица лежала не под кроватью, а на ней, лицом вниз, абсолютно голая и не шевелилась.

Вот несчастье, – шепотом запричитал Негодько, отдуваясь так, словно его послали растрясти жир на марафонской дистанции. – Этого мне только не хватало! Ну совершенно мне это сейчас ни к чему!

Послушайте! – неожиданно спросила Наташа. – А вы знаете, с какой стати меня хотят убить? И тех двух Наташ Смирновых за что убили?

Нет, – коротко ответил он.

Чем же вы там занимаетесь, в своей милиции?!

Всякой ерундой, – буркнул Негодько. Он еще раз встал на ведро, увидел, что девица не двинулась с места, и выругался.

Она не подает признаков жизни.

Наташино лицо вытянулось.

Этого не должно было случиться! Выходит, я одна во всем виновата? Не предупредила никого, скрыла... Негодько, миленький, сделайте что-нибудь.

Валентин Львович, – подсказал он.

Валентин Львович, миленький, – заныла Наташа. – Давайте пойдем туда! Этих людей надо остановить! У вас ведь есть пистолет, я знаю!

Я и сам знаю, что надо идти, – рявкнул Негодько громким шепотом. – Надо их врасплох застать. Вдруг они тоже вооружены? Их все-таки двое. И смотрите, чтобы собака в дом не просочилась. А то кинется защищать хозяина, придется ее пристрелить, а мне жалко.

Негодько подкрался к двери, держа пистолет дулом вверх. Потом издал горлом какой-то непонятный не то хрип, не то скрежет, прыгнул, ударил в дверь плечом и ворвался внутрь. Наташа влетела в каминный зал следом за ним.

Руки за голову! – крикнул Негодько и наставил на присутствующих пистолет.

Бубрик и Минц немедленно задрали руки кверху. Лица у них были скорее удивленные, нежели испуганные.

Ага! – крикнула Наташа, приплясывая рядом. – Думали, вам все сойдет с рук? Думали, можете так вот просто ловить женщин и засовывать под кровать?

Простите, а вы кто? – осторожно поинтересовался Бубрик, медленно приходя в себя. – Я имею в виду – именно вы. Девушку я знаю.

Молчать! – прикрикнул Негодько и с грацией бегемота двинулся вперед, держа обоих на мушке. Наташа трусила следом, не отставая ни на шаг. Минц растерянно хлопал глазами и приговаривал:

А в чем дело-то?

Выглядел он при этом совершенно убитым.

Ни в чем, – резко ответил Негодько, обходя голубчиков по широкой дуге.

Наташа не представляла, что он собирается делать дальше, потому что ни Бубрик, ни Минц не были вооружены и не проявляли никаких признаков агрессии.

Лечь на пол! – крикнул Негодько.

И вот в тот самый момент, как он крикнул, из комнаты, где лежал на кровати предполагаемый труп, выскочила абсолютно голая девица и с дикими воплями запрыгнула Негодько на спину, обняв его всеми четырьмя конечностями. При этом орала она так страшно и проделала все так стремительно, что слабонервный Генрих Минц от неожиданности покрылся мелованной бледностью, закатил глаза и мешком рухнул за диван.

Бубрик дернулся в сторону Негодько и вытянул руки вперед. Решив, что он хочет напасть на доблестного милиционера, Наташа проделала то же самое, что и девица, – завопив, прыгнула ему на спину.

В этот миг дверь открылась, и на пороге появился Андрей Алексеевич Покровский собственной персоной. Перед глазами его предстал Негодько с голой девицей на плечах и Бубрик, на котором висела Наташа. Он остановился так резко, словно налетел на препятствие. Глаза у него выпучились, а челюсть отвалилась. Прежде Наташа никогда не видела своими глазами, как у людей отваливается челюсть. До сих пор она полагала, что это образное выражение.

– Что это вы... здесь делаете? – с усилием выдавил из себя Покровский.

В этот момент Негодько изловчился и выстрелил в потолок. Девица немедленно свалилась с него, точно клещ, напившийся крови. И, повизгивая, убежала в спальню, подхватив с пола что-то из одежды. Наташа продолжала сидеть на Бубрике, а тот изо всех сил вращал плечами, пытаясь ее стряхнуть. Однако, когда прозвучал выстрел, она вцепилась в него еще крепче.

– Всем тихо! – крикнул Негодько, со лба которого градом тек пот, и погрозил Покровскому пистолетом. – Я офицер милиции.

Тот уже взял себя в руки и спросил:

– И что же у вас тут – учения? Где Генрих?

– Валяется за диваном, – сообщил Бубрик, с трудом освобождаясь от Наташи.

– К вам подходить-то можно? – спросил Покровский у Негодько и, когда тот угрюмо кивнул, широким шагом проследовал к дивану, бросив в сторону Наташи: – И вы еще будете говорить, что с Бубриком вас ничто не связывает!

Вместо ответа она гордо одернула задравшуюся на животе кофту.

– Боже, какой разврат! – пробормотал Покровский, зыркнув на нее.

– В каком смысле – разврат? – переспросила Наташа.

Стрельба, голые женщины... Генрих, дружок, что с тобой? – спросил он и встал на колени.

– Ваш дружок, – не выдержала она, – запросто может оказаться убийцей!

– Мне нужно прояснить для себя обстоятельства дела, – заявил между тем Негодько странным голосом. – Пойду, побеседую с предполагаемым телом. – Он спрятал пистолет и скрылся в той комнате, куда убежала голая девица.

– Вот это да! – пробормотал Бубрик и, подойдя к столу, на котором стояла дежурная бутылка коньяка, налил себе рюмочку. – Вечер обещает множество сюрпризов.

Покровский тем временем привел в чувство своего эконома и пересадил его на диван.

– Андрей Алексеевич! – с надрывом воскликнул Минц и заплакал, уткнувшись носом в колени. Его розовая складчатая лысина предстала во всей своей беззащитности. – Я не хотел, чтобы ты узнал!

– О чем это он плачет? – спросил Покровский, хмуро обернувшись к Наташе.

– Простите, Генрих, – печально ответила та, глядя на несчастного эконома, – но я должна ему рассказать все. Сегодня Азор случайно забежал в вашу комнату и свалил на пол шкатулку. Случайно! Оттуда выпало письмо вашей жены, и я случайно его прочитала.

– На Бубрике вы сегодня оказались тоже случайно! – не выдержал и съехидничал Покровский.

– Она меня чуть не задушила! – немедленно отозвался художник, наливая себе очередную рюмочку. – Я еще тогда, во время грозы почувствовал, что мне от нее достанется. Коньячку не хотите?

– Нет, – с большим чувством ответила Наташа. – Не хочу.

Генрих зарыдал еще горше. Из комнаты, в которой скрылся Негодько, послышалась возня.

– Его жена, Андрей Алексеевич, – печально продолжила Наташа, – покончила с собой из-за вас.

– Мария? – переспросил Покровский. – Она разбилась на машине!

– Она разбилась специально. Потому что не могла больше жить, не зная, что делать с безответной любовью к вам.

– Что за чушь? – закричал Покровский, вскакивая и топая ногой. – Генрих, почему ты молчишь? Скажи этой дуре, что она все придумала.

Генрих поднял заплаканное лицо и послушно сказал:

– Дура, ты все придумала. – Наташа задохнулась от негодования, а он добавил: – Это письмо писала не моя жена, а Лина.

– Подожди-подожди, – насторожился Покровский. – Значит, в самом деле существует какое-то письмо?!

– Это Лина... Несколько лет назад... Они тут гостили с твоим братом... И она отравилась... – довольно бессвязно принялся объяснять Генрих. – Таблетками. Она думала, что ты прочтешь письмо... Но я неожиданно вернулся и ее спас. Не я спас, врачи. Я вызвал «Скорую»... Лина думает, что ты в курсе. А я скрыл... Я не хотел, чтобы ты страдал понапрасну. Зачем? Ведь она осталась жива. А так – всем лучше!

Покровский сначала развел руки в стороны, а потом беспомощно уронил их вниз. Он не знал, что сказать, и на лице у него нарисовалась детская растерянность. Пока он переваривал информацию, у Бубрика созрела куча собственных вопросов.

– Зачем, – спросил он у Наташи, – вы пришли сюда ночью? – Она смотрела на него непонимающе. – И за каким хреном, – продолжал он тем же тоном, – вы привели с собой милиционера?