Дырка от бублика - Куликова Галина Михайловна - Страница 26

– Пока не знаю, но узнаю! – неизвестно кому пригрозила Элла. – Кстати, вы когда-нибудь видели у Игоря коричневый портфель? – спросила она, с трудом перешагнув через собственную гордость.

– Не-ет, – проблеяла Надя. – Никогда не видела. Ко мне он никогда с портфелем не приезжал, – добавила она и неожиданно покраснела.

Из-за того, что она покраснела, Элла слегка смягчилась.

– Тогда еще один вопрос. После спектакля Игорь заявил, что поедет через Садовое на Маяковку. У вас не возникает никаких ассоциаций? Все-таки вы были с ним знакомы гораздо дольше, чем я! – великодушно признала она. – Может быть, он там кофе пил или заходил в какой-нибудь фирменный магазин за любимыми сигаретами?

Надя собрала лоб в гармошку, несколько секунд рассматривала потолок, потом радостно объявила:

– На Маяковке живет его друг Рома Хоменко. Мы часто ездили к нему в гости... – Надя прикусила язык, и в коридоре повисло неловкое молчание.

– Правильно вы меня по телевизору дурой назвали, – похвалила ее Элла. – Вы вот что, – ей понравилось чувствовать себя великодушной, – вы сейчас позвоните этому Роме и скажете, что я к нему через полчаса приеду для приватного разговора. А вы, – обратилась она к Маргачеву, – меня к нему отвезете.

Возражать ей никто не стал, и в назначенное время Элла уже стояла перед железной дверью, за которой обитал неведомый Хоменко. Когда он открыл дверь, то выглядел очень, очень смущенным.

– Здрась-те! – сказал он и сделал такой широкий приглашающий жест, что даже стукнулся рукой о стену. – Я – Рома.

– А я жена Астапова! – жестко сказала Элла, решив не сюсюкать с человеком, который водил дружбу с любовницей друга, а не с его законной женой. – У меня к вам есть несколько вопросов. – Она сделала выразительную паузу и добавила: – Если вы не возражаете.

Хоменко не возражал и потрусил впереди нее на кухню, чтобы заварить чай. Он был довольно упитанным мужчиной с круглыми щечками, каких изображают на красочных этикетках немецкие пивовары. И еще носил нерусские усики и домашний костюм из толстого плюша. Он принес Элле свои соболезнования, которые запил большим глотком чая и заел пряником в шоколадной глазури.

– Что вас интересует? – спросил Роман, почувствовав, что Элла не расположена к задушевной беседе и не собирается угощаться сладостями, томящимися во всевозможных корзинках и вазочках.

Она несколько секунд думала, а потом выстрелила наугад:

– Коричневый портфель!

И попала в точку. Хоменко выронил из рук пустую чашку, и она, шлепнувшись на блюдце, опасно закачалась и тревожно задинькала. Щечки его обвисли, а губы сжались до размеров пуговки. Он схватил со стола салфетку и промокнул совершенно сухой лоб. Потом жалко улыбнулся и сказал:

– Надеюсь, он попал в ваши руки!

То же самое он недавно говорил Наде Степанец и сейчас испытывал нечто похожее на угрызения совести.

– Нет, – ответила Элла с сожалением, – портфель пролетел мимо меня. Но я о нем знаю. Так что вы там в него положили?

– Как – что? – изменился в лице Хоменко. – Деньги, разумеется! Вы что, сомневались?

– Много? – продолжила допрос Элла.

– Тридцать пять тысяч.

– Рублей или чего? – опешила та.

– Долларов, долларов, конечно! Это была его доля. Несколько лет назад он вложил в меня деньги! Не такую большую сумму, конечно, но она за это время выросла.

– В каком смысле – в вас?

– В мой маленький бизнес! – торопливо пояснил Хоменко. – Но недавно – очень удачно для меня, надо признать! – Игорю вдруг срочно потребовалась довольно крупная сумма. Я под это дело выкупил у него его долю. В тот вечер он заехал ко мне и забрал деньги. Они были в коричневом портфеле.

– С серебряными замочками? – уточнила Элла.

– Просто с металлическими, – растерялся Хоменко.

– Я имею в виду – под серебро, а не под золото? С беленькими замочками, а не с желтенькими?

– С беленькими, с беленькими, – мелко закивал тот. И подобострастно спросил: – Вы что, не можете его найти?

Элла не ответила. Вместо этого она откусила полватрушки, прожевала и вперила в Хоменко прокурорский взор:

– Алиби у вас есть?

– Ка-какое а-алиби? – У Романа пропал аппетит, и он отложил в сторону большую, обсыпанную корицей булку. – На когда?

– На тогда, когда убили Игоря. Думаю, вы не могли себе позволить выплатить ему такую сумму денег. Поэтому просто сделали вид, что выплатили. То есть выплатили, но решили ее потом назад вернуть. Поэтому поехали к нам домой, стукнули Игоря по голове и забрали свой портфель обратно.

– Да вы просто дура какая-то! – рассвирепел Хоменко. – Чего вы придумали? Я отдал деньги, говорю вам – отдал!

– Но вы ведь не захотели рассказывать милиции про портфель, а?

– Конечно, не захотел! – пробурчал Хоменко и надулся. – Я ж им должен буду объяснить про налоги, то да се... Мне это надо?

– Но милиция должна знать, что пропал портфель с деньгами! – закричала Элла и хотела топнуть ногой, но остереглась – каблук уже был чиненый.

– Пусть она узнает это как-нибудь по-другому, не от меня, – быстро сказал Хоменко и предупредил: – Я показаний давать не буду, даже если вы на меня легавых наведете.

– Если у вас есть алиби, то легавые не придут.

– Я был в клубе «Патриот». Там столько народу может это подтвердить, у-у!

– Учтите, алиби будут проверять, – сказала Элла, рассчитывая, естественно, на Овсянникова.

– И пусть! – обрадовался Роман. – Я все время был в зале, никуда не выходил!

– Ну хорошо, – смилостивилась Элла. – Можете вызвать для меня такси.

– А это правда, что Игоря убили сковородкой? – шепотом спросил Хоменко, которому подобная расправа казалась совершенно фантастической. – Пистолет там или нож – это еще туда-сюда. Но умереть от удара сковородкой – это так унизительно...

– Поверьте, ему все равно, – оборвала его Элла. – Это нам не все равно, а ему – без разницы.

Хоменко проводил ее до двери, убежденный, что жена Игоря – бесчувственная и наглая женщина. Надя лучше. Надя веселая и всегда старалась во всем угождать приятелю своего друга.

8

Когда Овсянников вошел в квартиру, Элла жарила оладьи. Оладьи получались толстенькие, воздушные и пахли замечательно. Она жарила их не для того, чтобы заслужить похвалу сыщика, а просто потому, что проголодалась, а его все не было и не было. Идти в магазин она боялась, в кафе тоже, поэтому, обнаружив в холодильнике пачку кефира, решила быстренько сварганить ужин.

– Что это? – спросил Овсянников, тревожно поводя носом.

– Оладьи будешь? – крикнула Элла из кухни и разогнала полотенцем дымок, облагородивший воздух холостяцкой квартиры. – С вареньем!

– Буду, конечно, – сыщик выглядел раздосадованным. – Но мы, кажется, договорились, что ты ради меня не напрягаешься.

– Я и не напрягаюсь, я, можно сказать, наоборот – отдыхаю. А что, твои жены никогда не жарили оладьи? Ах да! Их же интересует только процесс производства младенцев!

– Ну да! – фыркнул Овсянников. – А откуда ты узнала про жен? Как всегда, дядя проболтался?

– Да нет, тут одна приходила, плакалась.

Овсянников наколол на вилку угощение и целиком засунул в рот.

– Вкусно! – похвалил он. – А ты была замужем?

Элла втянула голову в плечи и сказала:

– Была. Мы развелись. А ты уходишь от ответа. Ничего не говоришь про своих жен.

– А что про них говорить? – пожал тот плечами. – Они есть, и одно это говорит само за себя. Если ты однажды вписал женщину в свой паспорт, будь уверен, ее ничем оттуда не выскрести.

– Ты обещал рассказывать мне все о поисках Астаповой, а сам ничего не рассказываешь! – укорила его Элла.

– Да ну ее к черту! – свирепо ответил тот. – Понятия не имею, куда она делась. Сегодня весь день звонил по межгороду, просил своих друзей проверить дом ее тетки в Саратове и квартиру университетской подруги в Одессе. Потом еще двоюродная бабушка в Твери. В общем, одна головная боль.